Любимец моих дьяволов

Нас всегда считали самой обычной парой. Походы в кино, посиделки в кафе и прогулки по набережной были для нас обыденным делом. Нежные объятия, неловкие улыбки оступающегося парня и заливистый девичий смех, чашка кофе в холодных пальцах, устремленный завороженный взгляд вдаль, наблюдающий за плавно кружащими в небе снежинками и самый простой пакет, доверху набитый продуктами из магазина. Самая обычная пара с самыми обычными непримечательными манерами. Мешковатая одежда была нам к лицу. Повязанные на шею шарфы, летом – шелковые или атласные, зимой – шерстяные, ярких, сочных цветов. Длинные рукава с торчащими из них пальцами и неизменные красные конверсы. У нас их была целая чертова дюжина, самых разных оттенков, однако Намджун всегда любил красные. Ему нравилось, когда я их надевала, гуляя вместе с ним. В такие моменты на его лице сияла та самая милая улыбка с очаровательными ямочками, в которые я влюбилась с первого взгляда. Немного нескладный, высокий, в мешковатой одежде и черных очках. Намджун напоминал добродушного черного медведя, особенно когда ломал что-то невзначай, затем забавно кланяясь и извиняясь, чтобы при этом зацепить что-нибудь вновь. Многим девушкам он откровенно не нравился. Они даже спрашивали меня, что мол такого я нашла в этом непримечательном чудике, когда вокруг меня вьется столько классных парней. А я улыбалась им в ответ, опуская глаза. Если бы они только знали… Грохот входной двери и тихий звон ключей в прихожей. Щелкнул замок и вот на пол упала тяжелая рабочая сумка, подобно финальному занавесу на сцене. Снаружи зажглись первые ночные фонари, бросая неяркий свет в еще никем не зашторенное окно, подобно софитам, освещая то, что суждено видеть только нам двоим. - Я дома, - известил о своем прибытии Намджун. Тем самым голосом, от которого по коже бегут сладостные мурашки. Шорох верхней одежды, аккуратно сложенная на полочке обувь. Самые обычные действия человека, возвращающегося с работы… Он окинул голодным взглядом кухню и прошел мимо, так и не переступив порог. Его мучила иная жажда. Он знал, что там, в глубине комнат, он отыщет то, что ему нужно. И что по праву принадлежит ему. Только ему и никому больше. - С возвращением, дорогой, - голос мой робко доносится из глубины комнаты, едва он зашел в спальню. Свет лампы на тумбочке освещал часть кровати и раскрытую где-то на середине книгу Мураками. Тихо прошелестел «Норвежский лес», глухо хрустнув переплетом. - Какая же ты непослушная девочка, - промурлыкал он, сверкнув взглядом, - Встань. Его голос, грубый, властный разорвал ночную тишину. - Что нужно сказать? - Прости…папочка, - прошептала я, приподымаясь с кровати. - Уже лучше, - прорычал он на ушко, обдавая мою шею разгоряченным дыханием, - Я скучал по тебе… В этом месте заканчивались все правильные ответы. Их просто не было, потому что каждый раз они тонули в жадном, развязном поцелуе изголодавшихся по ласкам губ. Неловкие касания рук сменялись расчетливыми движениями искусителя, несуразность образа сменялась утонченностью стиля, а милые ямочки заменяла похотливая ухмылка. Намджун менялся, преображаясь на глазах, целиком и полностью отдаваясь внутреннему зверю. Демоны один за одним выбирались наружу, опаляя кожу разгоряченным дыханием. Отблеск их бесноватости отражался в его черных глазах. В них хотелось тонуть, растворяться без остатка, захлебываясь жалобными стонами. - Скажи это еще раз, - твердит он вновь и вновь, оставляя очередной яркий укус на влажной от пота шее. - Накажи меня…папочка… Место укуса плавно огибает горячий язык, спускаясь все ниже. На мне уже давно нет одежды, таковым было одно из условий. Раздевай и властвуй, так называлась его игра. Вот его язык скользит мимо ключиц, задерживаясь на пышных холмах. Ему нравилось сжимать, мять их руками, оставляя влажные укусы на их вершинах, до первых сладостных вскриков. Он измывался, умело играя на струнах души и тела, доводя до наивысших пиков наслаждения, чтобы в один момент со звоном шлепнуть по ягодицам рукой, оставляя на них алый отпечаток ладони. Боль на грани наслаждения была по душе нам обоим. Трудно было сказать, кому нравилась эта игра больше. Грубые толчки, связанные руки, плети и исцарапанная ногтями спина были априори на первом месте в нашем ежедневнике, исписанном на жизнь, длинною в вечность… Папочка любит, когда я работаю язычком. Ловко, умело, нежно целуя и заглатывая поглубже, так, чтобы заслужить похвалу. Его пальцы зарываются мне в волосы, тянут их на себя и сжимают, путают, накручивая на кулак. Ведь я заслужила поощрение. Папочка Намджун любит хороших девочек. А еще больше он любит наказывать их, в излюбленной им манере, вжав лицом в простыни и устанавливать скорость. Мощными толчками доводя до пресловутого Гонконга. Сильнее, быстрее, жёстче. До иступленных криков оргазма, до сладостного кошмара окружающих нас соседей. Но даже после этого, он не отпускает меня, наслаждаясь ощущениями, запахом и теплом своей любимой девочки. Ужин всегда успеется, и заброшенный в сумке телефон еще долго будет звонить на беззвучном, заглушаемый нежными поцелуями и страстными стонами на зависть всему миру. Девушки часто спрашивали, что такого я нашла в Намджуне. Пожалуй, совсем ничего. Самый обычный, невзрачный парень с самыми милыми дьяволами на свете…