Куриное пари

Джакомо Джироламо Казанова шевалье де Сенгальт. Июль 1797 год. Древняя лагуна Адриатического моря, дразнящая своей историей всю средневековую Европу. Не единственная в своем роде по аналогам, но уникальная по своей сути. На закате громоздкой моды барокко появляется, взмахнув крыльями бабочки, легкая, ускользающая, но четкая искра рококо. Теперь излишества брошек и кружев безнадежно устарели, если хочешь казаться аристократом, никогда нельзя забывать, чем дышит ее костяк. Общество лицемеров и сплетников, проституток и предателей. Но быть ее частью — значит открыть перед собой двери, которые раньше были недоступны. Это игра, стоящая свеч, лишь раз они примут тебя за своего и больше никогда не посмеют усомниться, ибо это оскорбительно для их чести. Какие же они мелкие и глупые. Золотые монеты текут рекой, воры картами выколачивают состояния, и нищие аристократы продают свои титулы за бесценок. А богатые венецианские купцы с радостью покупают гербы и знамена, думая, что плебейство — это порок. Но грязь, намертво засохшая на стенах каменных хижин, отмывается проще, чем клеймо рождения среди простолюдинов. Дорогие наряды и лучшие кареты, самые искусные куртизанки и образование в Лондоне — все обесценивается, когда ты заходишь в бальный зал, полный людьми, считающими себя чистокровными аристократами, и чувствуешь на своей коже их презрительные взгляды, полные пренебрежения и насмешки. Ты никогда не будешь одним из них, если конечно тебе не повезет заключить пари с Доктором. — Доктором кто? — спросишь ты. А я отвечу: безумным человеком из будки, который однажды приземлится около твоего порога, выбежит из нее и, протянув руку, крикнет тебе: «Бежим!» *** — Донна, — гневно проорал Десятый. — Ты куда дела мою фруктовую заначку? — Да не трогала я твои бананы, Доктор, успокойся! — лукаво улыбаясь, ответила мисс Ноубл, при этом незаметно прожевывая. — Тогда где они? — скептически спросил Галлифреец, подбегая к консоли ТАРДИС, где стояла его невозмутимая спутница. — Наверно Сонтаранец спер, гад, он смотрел так воинственно, а сам все время строил в уме хитроумные планы, — даже глазом не моргнув, солгала Донна, а затем отвернувшись, лихорадочно проглотила последний кусочек украденного банана. Ошарашенный Таймлорд с грустью посмотрел на пустую коробку, в которой хранились три последних любимых фрукта и печально вздохнул, хмуря брови. Затем, что-то внезапно вспомнив, он стукнул себя по лбу и дернул рычаг. Старушка, еле сдерживая возмущение, завибрировала и с шумом неотжатых тормозов приземлилась. — Порт Венеции. 1755 год, двенадцатого июля, суббота! — задумчиво произнес Доктор, глядя на монитор.

***

Джакомо Джироламо Казанова шевалье де Сенгальт. Июнь 1797 год. Двенадцатое июля 1755-го, я помню тот день, словно он был вчера. Прошел год с тех пор как я вернулся после долгого путешествия по Европе в Венецию. Стояла жаркая погода, на небе не было ни одного облака, только сухой ветер взбудораживал воды канала, простиравшиеся по всему периметру города, словно тянущиеся к бесконечности. Надев свой бордовый потрепанный камзол, я с раздражением посмотрел на заплатки, прошитые золотистыми нитками. Кого я тогда обманывал, не знаю. Я не был одним из них, важных вельмож, которые создавали погоду. И честно говоря, безразличие, владевшее мной, уносило с собой все амбиции, некогда диктующие условия моему внутреннему я. Кем я стал после скитаний по миру? Тридцатилетним моральным стариком, очередным непризнанным чужаком… Мне нужна была родная обитель, место под солнцем в глухой толпе, там, где я смог бы почувствовать себя своим. Где мог расправить крылья и лететь на поиски новых приключений, чтобы не стать похожим на напыщенных аристократов своего поколения, нажирающих себе животы и гордящихся своими серебряными монетами, завернутыми в шелковые платки. Скучный, ничем не примечательный день, надоедливая суббота, полная людского шума и отвратного запаха мочи у входа в здания. Вот какой я видел современную Венецию. Опустошенной от той некогда пышущей броской красоты, надменной и одинокой, как я сам…

***

— Давай гулять, пока хватает сил, давай любить неистово, без края. Венеция, я думал — все забыл… Но помню все — распутница святая! — процитировал Повелитель. — Что ты говоришь, Доктор? — возмущенно выкрикнула Ноубл, обиженная тем, что он не пропускал ее к выходу. — Я сказал, не будем спешить, Донна, в прошлый мой визит сюда ничего хорошего не случилось, меня чуть в тюрьму не бросили здешние вельможи, — хмуря брови, ответил Таймлорд. — Вот, хватит паранойи, Марсианин, — негодуя, прыснула спутница. — Пропусти, я хочу покататься на гондолах, давно мечтала побывать в Венеции. — Эх, — сдерживая гнев и поправляя свой плащ, сдался Галлифреец. — Хорошо, пойдем, осмотримся.

***

Два дня спустя. Худощавый молодой мужчина с длинноватыми темными кудрявыми волосами бежал вдоль узкой улицы. Его бордовый камзол был перепачкан в грязи. Тонкие черты лица взволновано напрягались, темно-карие глаза сосредоточенно смотрели по сторонам. Страх, проскальзывающий в его взгляде, был почти не заметен, но вымученная улыбка сверкала своей фальшью. — Стой, извращенец! — орала со всей силы рыжеволосая дамочка. — Мы еще не договорили. — Прости, — иронично выкрикнул Джакомо в ответ, — но после того, как ты прыгнула на меня, придавив своим весом, я как-то передумал продолжать диалог. — Не преувеличивай, Казанова! — гневно бросила Донна, подбегая к нему. И со всего маху отпечатала свою ладонь у него на щеке. — Развратник, ну погоди у меня! — Я ничего такого не делал, — теряя терпение, заметил мужчина. — Мы с Доктором просто друзья. — Ненавижу тебя! — прошептала она и, одарив его еще одной пощечиной, внезапно прижалась и жадно впилась в губы поцелуем… — Почему же вы обнимались? — подозрительно глядя на него, продолжила Ноубл, оторвавшись от поцелуя. — Мы заключили пари, дорогая, — ехидно улыбаясь, ответил Казанова. — Что за пари? — уже выходя из себя, спросила Донна.