Хмурым зимним днём

Я ненавижу шоколад. Черный вызывает горечь. Молочный — изжогу. Белый — приторный. А все эти плитки с фруктовой начинкой пахнут синтетикой. Я не ем шоколад, никогда, ни разу… Мой близкий друг жует его постоянно. Он как всегда опаздывает. Тридцать минут — самое меньшее, а может и на час. Ожидание. За одну минуту рождается на земле двести людей, а умирает сто. За одну минуту происходит пять землетрясений. Триста шестьдесят раз ударяет молния. За одну минуту можно принять решение. Встать и уйти. Дождаться, чтобы признаться. Но ничего из этого я сделать не могу. Во мне живет страх. В декабре он достиг предела. Я просыпаюсь в пять утра, кручусь, курю прямо в постели, трясясь от страха и не находя сил встать. Страх перед матерью, страх перед выходом из квартиры, страх перед однокурсниками, страх пред Владом. Я съехал, а Макс, наш общий друг из параллельной группы, обосновался на моем месте. Влад уверен, что я снимаю угол с девчонкой. А я просто хотел утра без него. Теплого. Сонного. Открытого. Поначалу мне стало легче. Но уже через месяц я ничто, пустая оболочка, фрагмент. У меня стойкое ощущение, что организм разучился радоваться. Хотя, вру. Когда Влад открывает рюкзак и находит очередную плитку шоколада, он удивляется. Каждый раз не перестает изумляться. Озирается вокруг, выискивая тайную поклонницу. Тогда я улыбаюсь. В семь часов я всё еще оцепенело сижу за столиком кафе. Играет легкий блюз, окна украшены снежинками, бармен в шапке деда Мороза. Шумно, весело, празднично. И среди такой сказочной идиллии, я ощущаю себя развалиной. — Привет! Прости! Ленка задержала. Надо было помочь девочке одеколон выбрать, а потом пробки эти… я думал, ты ушел. — Влад широко улыбается. Он высокий. Смуглый. И у него пухлые губы. Мы дружим с детского сада. И когда он случайно касается меня — мне хорошо. — Ерунда. Я так вымотался на тренировке. Сижу, отдыхаю. Пью кофе. Я и за временем не следил. Задумался. Он пожимает плечами и заказывает себе кофе. Влад любит сладкий, со сливками. Достает из сумки шоколадку. Разворачивает. — О, на этот раз молочный. От Винни-пуха. — Почему от Винни-пуха? — удивляюсь я. Он щелчком отбрасывает плитку ко мне. На фантике пухленький Винни облизывает ложку с медом. — Понял, почему? Здесь начинка медовая. Я выгляжу ошарашенным. Я и не думал, что может быть шоколад с медом. По-моему, это несовместимо. — Угощайся, — лукаво предлагает Влад, знает же, что я сладкое не люблю, а при виде шоколада морщусь. — Нет уж, спасибо. Не боишься, что растолстеешь с такой-то поклонницей? — Не-а… — Влад отпивает из чашки, — сейчас Ленчик подойдет. Забежала в бутик напротив. — Но… — я все же справляюсь с растерянностью, — ты сказал, что у тебя есть дело ко мне. В нашу сторону идет девушка. Маленькая изящная блондинка с голубыми глазами. У нее холодное высокомерное лицо. Зачем она ему такая? Лена садится рядом с Владом. Она смотрит на меня враждебно и тревожно, как будто точно знает, что я изгой, выродок и приношу несчастья. Это слова матери. Но девушка взглядом повторяет их. «Что тебе нужно? Почему ты до сих пор здесь? Что тебе надо от нас?» Больше Лена не смотрит в мою сторону. Любуется Владом. Рядом с ней он выглядит огромным, мускулистым, диким и чужим. — Я предложить хотел провести с нами праздник, — говорит Влад, приобнимая девушку, — мы с ребятами решили отметить на Ай-Петри. Будет здорово, и ты же лыжи любишь. Ну? Совсем одичал в последнее время. — Да, здорово… только я братухе обещал, что домой приеду на Новый год. И мать очень просила. Это семейный праздник. Я традиции не нарушу, — развожу я руками и смеюсь. Разговор не клеится. Не было подходящего настроения. Не находилось общих тем. Лене скучно. Влад чем-то расстроен. А я… я хочу курить и домой. Влад предлагает подвезти. Я отказываюсь. В планах провести все праздники дома. Надо закупить продукты. Будет весело. Выпьем с президентом. Я хожу с тележкой между прилавками. В супермаркете рябит в глазах от новогодней мишуры. Елка в разноцветных огнях. Под ней гномы с фонариками. Душно. Возле кассы смотрю на свою тележку. Ничего кроме шоколада. Горький, молочный, с орехами и изюмом. Мое сердце колотится где-то у горла, дыхание учащается. — Молодой человек, вам плохо? — старушка поправляет очки и смотрит участливо, — может помочь? Мне смешно. До икоты. Только не думать о Владе, ради Бога, о чем угодно, только не о нем… Возле подъезда скулит пес. Я сажусь на корточки перед ним. Чешу за ухом. Извини, брат, ничего кроме молочного батончика предложить не могу. А поздравление президента я проспал. Снежинки за стеклом плавно падают одна за другой, кружась в воздухе, как во мне самом мои мысли. Нужно заняться чем-нибудь — сделать уборку, расставить книги в алфавитном порядке, сварить кофе, покормить пса, тем более он не беспризорный теперь… что угодно, только не думать о нем… Как же назовем тебя, дворняга? Шарик? Нет. Тузик? Нет. Клоун? Да. Двум клоунам будет, чем занять друг друга. Вздрагиваю от неожиданно громкого рингтона. Брат. — Привет, Макс… — Егор! Я не мог позвонить… я не знал… — С праздником, — улыбаюсь я в трубку, — подарок за мной. — Егор… мама… ну, она не права. И я… мне все равно гей ты, или нет. Ты мой брат! Навеки! — решительно говорит Максимка. — Спасибо. Я рад тебе. Если получится приезжай в гости. А… мама, как она? — Нормально. Злится еще. Она… да ну ее! — Эй, маме не груби, лады? — Зачем ты вообще ей рассказал? — ворчит братишка. Если бы я знал, Максим, если бы я знал… Брат, как будто, снял блокировку с моего телефона. Звонки. Приятели. Однокурсники. Сосед с верхнего этажа. Хозяйка съемной квартиры. Милая девушка Маша. Они что-то говорят. Поздравляют. Спрашивают, как я. Мне безразлично, чего они хотят. Что им до меня? У людей полно своих проблем. Мне же нужен только он. Я хочу видеть его, слышать только его. Я забываю свою боль, когда он жмурит глаза от удовольствия, откусывая шоколад. Я постоянно хочу его. Рядом с ним я превращаюсь в похотливую озабоченную тварь. Я ненавижу себя за это. Но начинаю жить только, когда он рядом. За окном хмурый зимний день. Клоун скулит. Видно не мне одному хочется плакать. И где-то в глубине души, как насмешка, все еще теплится маленькая надежда на скорую весну и солнце.