Я голубая трава, что живёт В сердце твоём, Сопротивление, мой друг, бесполезно, поверь, бесполезно. Мне жаль.
Это не иначе, как мистика. С утра дождливый, хмурый день проясняется, едва за порог офиса переступает он: дорогой костюм, острейшие стрелки брюк, начищенные до блеска туфли, к которым боятся пристать пылинки; волосы, уложенные гелем, очки в тонкой оправе, приветливо улыбающиеся губы. Чанёль и сейчас, закрывая глаза, до мелочей помнит тот день. Он помнит, что за окном именно в этот момент пролетела ворона — чёрная-чёрная, почти сияющая в лучах выглянувшего солнца. Его парфюм — с каким-то морским оттенком, будто женским. Его жесты — неторопливые, размеренные, степенные, словно замедленные. И его глаза — неестественно серые и мёртвые. Конечно, это быстро забылось из-за его улыбки и приятного низкого голоса, мгновенно располагающего к себе. — Меня зовут Крис Ву, — даже его представление полно какого-то королевского достоинства. Или нет, Чанёль не думает об этом всерьёз. Ему просто нравится смотреть на то, как хаос его офиса куда-то уплывает сквозь невидимые щели в стенах. Ему становится несколько стыдно за тот бардак из бумаг на его столе, что он устроил. Чанёлю так удобно, он знает где что лежит, но для других эти кипы выглядят устрашающе. Но Крис Ву, видимо, не из пугливых. Он без стеснения садится напротив и говорит, что о его приезде должны были предупредить. Переводом прямиком из Канады. Из той Канады, в которой снег, Фаренгейт, лоси и кленовый сироп. Больше Чанёль ничего не знает о Канаде. После недолгого разговора он понимает, что и Крис не эксперт по Корее. Кимчхи («будь здоров. — что? — не обращай внимания»), съеденные собаки и Гёрлс Дженерейшн. — Острая еда,— вспоминает Крис у самой двери, когда Чанёль только поднимается, чтобы показать его кабинет. — У вас есть острая еда. — Ну да, — неловко улыбается Чанёль. — Рис с болью. Рамён с болью. Есть такое. Это была худшая шутка в его жизни, не очень долгой, не то чтобы короткой, но полной шуток и лучше. Но Крис — спасите кто-нибудь Чанёля — смеётся и выходит в коридор, сопровождаемый этими прекрасными звуками. Чанёль не раз влюблялся, он знает, как это происходит, но прямо сейчас он не волнуется о том, как выглядит со стороны. (Спросите Бэкхёна, выглядывавшего из своего кабинета, или Чондэ, примостившегося чуть ниже, и они скажут, что не видели у своего начальника отдела такого идиотского выражения лица. Такого по-идиотски влюбленного. — Только сердечки не сыплются из глаз, — морщится и возвращается к рабочему месту Чондэ.) Чанёль, проводив Криса в кабинет и вернувшись к себе, не думает ни о чём, и его не волнует вопрос о том, а зачем вообще канадскому филиалу отправлять в Корею своего работника. Будь он легкомысленнее или моложе, он бы позвонил туда, в Канаду, лосям с кленовым сиропом, и поблагодарил от всей души. Крис быстро вливается в коллектив — он несмешно шутит, но очаровательно улыбается, дотошно рассказывает обо всём на свете и знает ответы на любые вопросы. А ещё пьёт горький кофе без сахара и не морщится, что негласно делает его героем отдела. Бэкхён даже бросает курить, узнав, что Крис придерживается здорового образа жизни. Даже записывается в качалку. — Только вот шансов у тебя всё равно нет, — фыркает Чондэ. — Новенький очков не сводит с нашего Чанёля. — Пошёл ты, — беззлобно бросает Бэкхён и яростно вгрызается в яблоко — вредные перекусы он тоже бросает. Чанёль, слушая их перепалки на кухне, никак не комментирует и всеми силами старается не реагировать на слова Чондэ. Он порой замечает, как Крис поднимает голову и внимательно на него смотрит, и за стеклами очков его глаза кажутся влажными, полными воды, но стоит проморгаться, и всё встает на свои места. И Крис шлёт ему вопросительную улыбку, давая понять, что Чанёль так долго пялится на него, что даже как-то неприлично просто молчать. Чаще всего Чанёль откашливается и уходит, не проронив ни слова, осознавая, насколько глупо он выглядит. Но это Чанёль, ему не привыкать. А однажды — этот день Чанёль тоже помнит в красках — он решается и зовёт Криса вместе отдохнуть. Пятница, вечер, почему бы и не сходить вместе куда-нибудь? — Может это, в бар или кафе сгоняем после работы? Удивительно, что никто ничего не роняет, время не останавливается, а Бэкхён с Чондэ внезапно не выскакивают из-за угла с оглушительным уничижительным хохотом. И стекло не разбивается, не убив Чанёля на месте, и пол под ним не проваливается. Только кадык Криса делает долгое движение вверх, такое же долгое вниз — или Чанёлю так кажется. — Да, почему бы и не сходить, — запросто соглашается Крис. И улыбается — срочно позовите доктора, Чанёлю плохо, Чанёлю хорошо, но плохо. В баре малолюдно, что удивительно, но Чанёль не жалуется. Он душевно надирается родным соджу, попутно рассказывая Крису о прелестях корейского алкоголя и разновидностях закуски. Крис скромно потягивает пиво и как-то странно поглядывает на Чанёля поверх очков. Глаза его кажутся влажными, жутко блестящими и какими-то неестественно большими. Но Чанёль не успевает задуматься об этом — он слишком пьян, хотя не собирался так ронять свой имидж перед Крисом. У Чанёля все мысли вымывает из головы, потому что он чувствует, как под столом его колена касается чужая рука. Ему бы возмутиться да сбросить руку, ведь он не такой, он не падает в постель после первого свидания. Но это Крис, и его улыбка такая пьянящая, не хуже спиртного кружит голову, и хочется притянуть к себе прямо здесь, прямо сейчас, и коснуться его губ, ведь соджу без пива — деньги на ветер. Крис, словно прочитав его стремительно текущие мысли, ведёт его к выходу из бара. Холодный ночной воздух вроде отрезвляет, к привычному запаху выхлопов примешивается... сырость? После жаркого солнечного дня? И даже какая-то затхлость, как на поросших тиной озерцах, которые Чанёль видел в детстве, когда ездил в деревню. Но Крис берёт его за руку — так тепло, так надежно, так бесконечно хорошо, можно, он не будет отпускать его, желательно, никогда. Чанёль помнит этот день во всех деталях — даже то, какими были на ощупь часы Криса, но он совершенно не помнит, к кому домой они поехали. Вот они переступают порог — в коридоре тёмно и захламленно (наверное, всё таки к Чанёлю), вот он чувствует спиной шершавую поверхность стены, её холод, а по груди вверх ползут неспешно две горячие руки. Крис целует его сам, обхватив ладонями лицо, целует до дрожащих коленей и едва держащих ног. Чанёля не первый раз так целуют, но никогда ещё не было этого дурацкого щекочущего чувства где-то в животе. И странного ощущения, что сердце колет. До кровати они не доходят — Чанёль то ли оступается, то ли спотыкается о валяющуюся пару обуви, и падает на пол, создавая чудовищный шум. Крис падает рядом — мягко, как кошка, неслышно, и обнимает Чанёля поперек груди. На полу спать неудобно, но в руках Криса вполне (очень даже) удобно. На утро оба жалеют, что не хватило сил доползти хотя бы гостиной, где тёплый ковёр, но не могут перестать глупо улыбаться. Крис не снимает очки даже едва проснувшись. Чанёль смотрит, как смешно тот щурит глазами за стёклами, пытается протереть их, просунув пальцы между очками и глазами, как всё равно едва не влетает в стену, споткнувшись о собственную ногу. — Какой милашка, — бубнит Чанёль себе под нос и уходит на кухню, чувствуя, как плывёт мир вокруг и под ногами. Споласкивает лицо над раковиной и с прояснившейся головой открывает холодильник, в котором лишь чудом не повесилась ни мышь, ни кто ещё. Там ещё можно чего-то наскрести, насобирать на завтрак, но Чанёля слегка ведёт в сторону, и он цепляется за дверцу, чтобы не упасть. И чувствует у себя на талии (какая пошлость, какая неоригинальность!) руку Криса. Он держит его крепко, и смотрит так серьёзно, что Чанёлю кажется, что уши, его дурацкие, оттопыренные уши, обычно скрытые за укладкой, горят красным. И Крис смотрит на них, и обводит пальцами второй руки правое ухо, и дергает слегка за мочку, и наконец-то улыбается. — Красивые, — говорит он негромко. — Очень красивые. Чанёль смущенно встаёт и отворачивается, чтобы не отвечать. Ему впервые неловко за уши не потому, что они торчат, как радиолокаторы (привет, грустная школьная пора!), а потому, что они могут так яростно краснеть. Крис тянет Чанёля к себе за руку — кто-нибудь, запретите ему уже так нежно касаться! — и целует вновь. В ухо. Осторожно, мягко. Чанёль плывет от ощущения теплого дыхания на своей шее. И не может отделаться от чувства, что сердце побаливает. Наверное, от невероятного счастья. В последний раз он был так бесконечно и безвозвратно влюблен на втором курсе, когда среди первокурсников появился вечно сонный Чонин с самыми мягкими губами на земле. Но Чонин быстро бросил «все эти гомосексуальные штучки — они не для меня, чанёль, прости». Чанёль простил, Чанёль по-другому не мог. Но и разлюбить по щелчку он тоже не мог. Если где-то на периферии сознания и бьётся мысль о том, что и Крис его скоро бросит, то бьётся, скорее всего, как рыба об лёд. Чанёль наверху не слышит её, не слышит этого тихого плеска. Чанёль вообще не слышит ничего, кроме выходов Криса в самое его ухо — полыхающее алым, красивое («совсем как роза», шутит крис, «для меня цвела»). До понедельника Чанёль не вылезает из постели. Как и Крис. И их телефоны давно лежат отключенными где-то по углам спальни, чтобы никто не мешал. Чанёль чувствует себя отвратительно счастливым. (а сердце всё так же болит. к чему бы это? от чего?) В офис оба приходят сияющими — или Чанёлю так кажется. Но Чондэ говорит, что они оба его бесят, потому что довольные слишком, а Бэкхён как-то странно фыркает, и Чанёль перестает о чём-либо вообще думать. Потому что Крис, уходя в свой кабинет, проводит пальцем по его уху, и Чанёль — что твой щенок, тает на глазах и на негнущихся ногах идёт к себе. Ему бесконечно хорошо. Крис идеален во всём — он приводит его к себе в аккуратно прибранную квартиру, уставленную различной новомодной техникой, включая очки виртуальной реальности. Он позволяет Чанёль надеть их и испробовать одну из новейших игр. Сам Крис в них не разбирается, но держит у себя просто так. Чтобы было. Чанёлю не кажется это странным — Бэкхён вот смотрит аниме про фигуристов-геев и ничего, никто не осуждает его выбор. Пока Чанёль привыкает к излишней пиксельности, Крис готовит — и готовит потрясающе. В его блюдах немало морепродуктов, но Чанёль не жалуется, у Криса он съест и лося с кленовым сиропом. За ужин Чанёль благодарит так, что в душ Криса приходится чуть ли не нести. Но Крис тоже не жалуется. Ещё Крис постоянно касается его — просто так. — Не хочу тебя отпускать, — говорит он простые и банальные вещи, от которых тают только девушки в дорамах. И Чанёль. Он позволяет держать себя за руку или закидывать руку на плечо, или дёргать нежно за мочку уха, или водить пальцами по шее. Всё позволяет. Его сердце при этом пропускает удар. И почему-то болит. А потом Крис уходит. Не проходит и трёх месяцев. За это время Чанёль успевает привыкнуть к странноватому запаху сырости в квартире Криса, к его парфюму с ароматом морской свежести, изредка влажным глазам и извечным очкам. Крис их никогда не снимает. И Чанёлю не даёт их снять. И после того, как Чанёль перестал воспринимать себя отдельно от Криса, когда успел врасти в него своими оттопыренными вечно красными ушами и кривыми ногами, которые Крис любил гладить, лёжа на диване. После всего этого — Крис уходит. — Прости, — говорит он, стоя посреди пустой квартиры, в которой как никогда пахнет водой и тиной. И стоит жуткий шум из треска стрекоз, кваканья лягушек, плеска и жужжания мух. Чанёль осматривается и ничего не видит. Но он слышит, он чувствует, что в этой квартире они не одни. — Прости меня, пожалуйста, - Крис снимает очки, но не поднимает глаз. — Я был вынужден. Чанёль не знает, что говорить. Он ходит по пустой комнате, не зная, куда приткнуться, куда смотреть, лишь бы не на Криса, от которого пахнет тем летним днём, когда Чанёль увидел недалеко от бабушкиной деревни озерца. Всё тут пахнет как озерный берег. — Что вынужден? — не выдерживает Чанёль. Он пытается злиться, но у него не выходит. Сердце слишком сильно болит. И душа. Крис больше не прячет лицо. Чанёль едва сдерживается, чтобы не отпрянуть. Влажные мёртвые глаза Криса приковывают взгляд, но по вискам на щёки и к подбородку спускаются переливающиеся чешуйки, а среди волос вьются, словно в воде, водоросли. Он больше не выглядит тем бесподобным человеком, одним из красивейших в мире Чанёля. Он словно вышел со страниц какого-нибудь бестиария, с экрана фильма ужасов, он как нарисованный персонаж. На его шее раскрываются и закрываются отвратительного вида жабры, зазубренные по краям. Ноги покрыты илом и грязью, если приглядеться, можно увидеть там головастиков. Чанёля едва не тошнит — Крис обнажен, но прикрыт теми водорослями, что переплетаются с его волосами. Крис безмолвно подходит к Чанёлю и протягивает руку — влажную, поросшую тиной и покрытую ракушками. Чанёль делает шаг назад в ужасе, но мёртвые, почти рыбьи глаза Криса умоляют не уходить. — Посмотри, — говорит он и касается груди Чанёля. Тот старается не отступать несмотря на отвращение. Его взгляд причиняет Крису боль, он видит это. Но Крис причиняет ему не меньшую. Сердце начинает колоть так, словно в него со всей силы вкалывают несколько громадных игл. Чанёль сгибается от боли и тут же с вскриком распрямляется, увидев, как из его груди к руке Криса тянутся неясные стебли, плоские, голубовато-зелёные. Не стебли. Трава. — Это моя жизнь, — говорит Крис. — Так я живу. За счёт вас, людей. Вы живёте за счёт природы, а мы, волшебный народец, как вы нас зовёте, живём за счёт вас. — Это убьёт меня? — спрашивает Чанёль. — Я скоро умру? — Нет, — качает головой Крис. — Мы гуманные. Мы не отбираем вашу жизнь. Просто подпитываемся ею. Мы — не вы. Чанёлю нечего сказать. Его трясет от боли, трясет от предательства, от сдерживаемых слёз. Всего трясет. Крис опускает руку, и трава, эта гигантская трава, не втягивается в Чанёля. Она исчезает в воздухе. А Чанёль падает, падает на колени, падает больно и шумно. Он выставляет перед собой руки, чтобы не упасть ничком, и тяжело хватает ртом воздух. — А всё так хорошо начиналось, — выдыхает он, когда сердце отпускает. — Я был счастлив. — Я тоже, — отвечает Крис, и его голос вплетается в какофонию звуков, которые слышит только Чанёль. — Я был бесконечно счастлив. — Но ты всё равно уходишь? — Чанёль поднимает взгляд на Криса. Его вид всё ещё отпугивает и вызывает отвращение, но его мёртвые глаза почему-то выказывают больше эмоций, чем должны. — Мне жаль, — голос Криса звучит уже переливом, два слова — как две разбившиеся о водную гладь росинки. Крис растворяется в воздухе и почти полностью растворяется, когда произносит последние слова: — Но я не смог тебе сопротивляться. Когда он исчезает, Чанёль чувствует только разочарование во всей своей жизни. Он зол на Криса и хотел его ненавидеть за то, что он сделал, за то, как он воспользовался им, его доверием, его чувствами. Но в сердце, в том, что стало почвой для сине-голубой травы жизни Криса, в сердце остаётся любовь. И ей Чанёль не может сопротивляться. И не хочет.Сопротивленье, мой друг, бесполезно, поверь, бесполезно — прости.