Спички

На улице было светло. Слишком светло. Яркий день никак не вписывался в его планы, по которым на улице должно было быть мрачно и серо. И дождливо. И ветрено. Однако чересчур жизнерадостное солнце светило сквозь неплотно задёрнутые синие шторы, выхватывая из полутьмы ужасающую картину разгромленной комнаты. Он внимательно осмотрел учинённый дома бардак. Кровавые разводы на полу, живописные алые брызги на столе, крохотные яркие капельки на разлетевшихся бумагах. Красные пятна в украшении потёков и маленьких точек весьма экзотично выглядели на светло-голубых обоях. Разбитая ваза, сломанный стул, пролитый коньяк, брошенные в лужу крови белые розы, ставшие красными. Великолепно. И два трупа. Ну да, целых два. Граф положил на подоконник пистолет и потянутся за сигаретами. Он уже давно не курил, бросил после болезни, но сейчас как никогда захотелось выкурить пачку, задыхаясь в едком дыме. Забыться, выпустить наружу своих спящих демонов. Одного уже выпустил — и теперь его любовник лежал у его ног в луже крови. Изломанное тело, вытянутая вперед рука и широко распахнутые глаза, в которых застыло непонимание происходящего. Кровь спеклась на светлых волосах, на лице застыла кровавая корка, узкие дорожки устремились к подбородку. Тонким носом мужчина напоминал Хеннинга, только вот на него бы Граф точно руку не поднял — слишком непохожим был весельчак Хеннинг на эту скотину. Наглую самодовольную скотину. А второй труп восседал на уцелевшем стуле. Рыжие волосы стали бурыми, голова запрокинута, руки безвольно висели вдоль туловища. Рубашка, некогда изысканно-белая, пропиталась пролитым коньяком. Мило. Он достал коробок спичек. Чиркнул одной и засмотрелся на неё.  — Знаешь, любовь бывает разная. Наша похожа на спичку. Ей чиркнешь — он сразу же даст крохотный огонек, который ничуть не греет. Он быстро поглотит дерево. Можно обжечь пальцы, если слишком долго держать её. Можно быстро погасить — одно неловкое движение, и она потухнет. А если уронишь её, то может вспыхнуть пожар. Сизый тонкий дымок, срывающийся с тлеющей сигареты, причудливо вился прямо перед глазами, едкое курево засело на зубах, во рту было горько, но самое главное — Графу было хорошо, слишком хорошо. Словно с души свалился камень. Он затянулся, выпуская дым через ноздри. Подошел к окну и выглянул на улицу, чуть отодвигая штору. Никого. Отлично. Он отвернулся, вновь затягиваясь и глядя на трупы. Дома резко пахло — он уже разлил бензин и знал, что сделает дальше. Граф снова взял пистолет, взвесил его в руке. Металл приятно холодил руку и тянул пальцы тяжестью. Звонко щелкнул вылетевший пустой магазин. Граф не держал дома оружие, но сегодня пришлось принять крайние меры. Забавно получилось. Он ведь всегда отличался терпением и стойкостью. Сегодня эти качества изменили ему и он впервые за последние несколько лет сорвался.  — Наша любовь похожа на динамит. Сначала фитиль разгорается неохотно, затем долго тлеет. Глядишь вот-вот потухнет. Ан нет — настойчиво ползет дальше, не гаснет, как ты не старайся его потушить — и когда доберется до взрывчатки, шарахнет так, что мало не покажется. А после от нее ничего не остается, кроме развалин и трупов. Вот сегодня и шарахнуло. Граф снова затянулся, меланхолично разглядывая убитых. На столе среди осколков одиноко стоял уцелевший стакан коньяка, на тонком стекле которого в обилии располагались кровавые брызги. Граф вздохнул и подошел к столу. Еще один демон настойчиво просился наружу. И мужчина уступил ему. Глоток давно не питого алкоголя обжег горло, Граф закашлялся, проглатывая отвратительное пойло. Его тут же повело, глаза застелил алкогольный дурман. Он икнул и выронил стакан, добавляя мелких осколков в общую картину хаоса. В дверь постучали. Граф вздрогнул — убрать улики он уже не успеет. Что же делать? Сидеть и молчать? Бежать и прятаться? Открыть и увидеть вытянувшиеся и шокированные лица незваных гостей? А после долго объяснять полиции, что это он застрелил любовника? И следом загреметь в тюрьму? Он прокрался до двери и аккуратно заглянул в глазок. Незваным гостям он бы не открыл, но в глазке мелькнула знакомая светлая шевелюра. Хеннинг. От сердца отлегло, и он, совсем не думая, что делает, распахнул дверь. — Привет, — Хеннинг без предупреждения шагнул ему навстречу, сгрёб в охапку, и от души похлопав по спине, крепко обнял. — От тебя что-то странно пахнет… Ты выпил? Сил оправдываться не было и Граф просто кивнул Хеннингу в плечо. — Должен быть хороший и серьёзный повод, чтобы ты выпил. — Хеннинг обезоруживающе улыбнулся, сверкая белыми неровными зубами со щербинкой, бесцеремонно, как и всегда за долгое время их знакомства, отстранил Графа и прошёл в комнату. И прежде, чем Граф успел что-либо сделать и остановить его, Хеннинг увидел всё, что не сумел спрятать Граф. И валяющиеся тела, и разбитые бокалы, и мёртвые розы, и лужу крови на полу, и абсурдные обои в кровавых разводах. Он замер на пороге с открытым ртом. Глаза его были полны ужаса и непонимания. Графу страшно хотелось схватить Хеннинга за шкирку и выкинуть из дома, но он мужественно подавлял это желание — увиденного тот всё равно уже никогда не забудет. Теперь придется убрать свидетеля. Забавно. После всего, через что он прошёл, пытаясь сберечь свою любовь к Хеннингу, он должен убить его. — Пойдешь докладывать на меня в полицию, поиграешь в героического разоблачителя опасных преступников? — как можно безразличнее спросил Граф, глядя на напряженную спину друга. Или уже не друга? Хеннинг долго молчал, растерянно разглядывая учиненный хаос и валяющиеся трупы. Думал. Взвешивал. Затем спина его медленно расслабилась. — Нет. Не пойду. — Графу показалось, что он ослышался и потому непонимание и удивление явственно отразилось на его лице. Хеннинг повернулся к нему. В глазах читалась обречённая усталость. — Пивка бы. Граф лишь смог растерянно кивнуть в сторону холодильника. Хеннинг прошел мимо него, загремел банками в холодильнике, пшикнул крышкой пива и прямо из горла отхлебнул здоровенный глоток. Оперся на кухонный стол, сверкнул невинным взглядом. Граф теребил в руках пистолет.  — Я знал, что когда-нибудь это закончится чем-то подобным, — прокомментировал друг. Граф снова не поверил своим ушам. Все это до жути напоминало дурно срежиссированный спектакль или сопливую мелодраму, из тех, что так любят смотреть ленивые домохозяйки. — Ты здорово изменился в последнее время. Я молчал. Думал, у тебя проблемы. Теперь вижу, что они были серьёзней, чем я предполагал. Я даже подумать не мог, что этот урод будет тебя так иметь, а так бы вставил ему еще на подступах к твоему дому. — И глядя на Графа светлыми глазами, добавил. — Он писал мне на фейсбуке. Спрашивал, какой у тебя опыт общения с мужчинами. Знал бы, куда это ведет, никому бы тебя не отдал, Бернд. Граф потрясенно замер. Хеннинг только что признался ему, что всё знает уже давно. Вот он, Граф, дурак, думал, что никто ничего не заметит. Наигрался! Он растерянно осмотрел комнату, внезапно вставшую в другом свете. — Меня посадят, Хеннинг, когда я во всем сознаюсь, а ты свидетель. Тебя будут допрашивать в первую очередь. И ты все расскажешь, очевидно. Дополнишь мои слова. — Кто сказал, что я свидетель? У меня алиби — я в студии. Никто это не сможет опровергнуть. Я обедать ушел, а вместо этого пришёл к тебе. Так что никто не знает, что я здесь. — Так кто ты тогда? Соучастник? Хеннинг снова отхлебнул пива, после чего протянул початую бутылку Графу. — На, выпей. И не мели ерунды. Граф принял бутылку из рук друга, поболтал пиво и только после этого хлебнул напиток. Пиво было кислым и противно вязало во рту. — Ну и дрянь же он покупал, — Граф с неприязнью воззрился на бутылку, — отродясь ничего противнее не пил. — Граф вернул бутылку. Помолчали. Граф медленно затягивался почти кончившейся сигаретой. Хеннинг мрачно рассматривал новый «дизайн» кухни — раковина была полна грязной посуды, на столике валялись старые запачканные газеты, из-под раковины уже вываливался мусор.  — Наша любовь похожа на сигарету. Ты её поджёг один раз и она тлеет до самого фильтра, до предела. Оставляет после себя такую горечь, что просто тошно становится. И еще долго после неё осадок во рту. Кто-то наслаждается такими подачками, а кого-то начинает выворачивать после первого раза. — Мне вот интересно, как же ты дошёл до жизни такой, — тихо произнёс Хеннинг. Граф глубоко вздохнул. Хеннинг не осуждал его. Рассказать бы все ему с самого начала. Поймёт ли он? «Ну не попробуешь, не узнаешь», — заключил Граф и уже собирался начать свою исповедь, но вместо этого брякнул полную чушь, то, что волновало его в первую очередь. Еще один спящий демон:  — Трахнешь меня, Хеннинг? — и тут же пожалел о сказанном. Демон мерзко ухмылялся во всю свою зубастую пасть. Он ждал, что друг засмеется, покрутит пальцем у виска или что-то в этом роде, но Хеннинг оставался серьезным. Не спеша потягивал мерзкое пиво и молчал. — У тебя же есть опыт общения с мужчинами, — вышло жалко и неуверенно. Хеннинг поднял на него взгляд:  — Тебе нужно выспаться, ты явно перебрал. — Я серьезно. Трахнешь меня? — Видать, тебе совсем херово, раз ты надрался, накурился и просишь меня отыметь тебя, — заключил он, — будет больно.  — Мне это и нужно. Хотя я хотел бы попробовать по любви. Хеннинг язвительно усмехнулся. — Кто сказал, что я тебя люблю? — Ясное дело, что не любишь, — обречённо ответил Граф. — Просто трахни меня и все. — Если я сделаю это, то перестану быть тебе другом, — и глядя на недоуменно моргающего Бернда, добавил, — но если ты готов возвести меня в ранг повыше… — В смысле? — не понял Граф. Хеннинг хмыкнул: — Я стану твоим любовником. На один вечер. Граф кивнул: — Я согласен. — Есть ли какие-нибудь условия? Ну, чего с тобой делать нельзя…  — Нет, — просто ответил Граф, откладывая пистолет на тумбу. Хеннинг допил пиво, оглядел доступные комнаты и поверхности, потом осмотрел дожидающегося его Графа. Остановил свой выбор на спальне — там было меньше всего хаоса, за исключением разбросанных вещей. Граф внимательно провожал его взглядом. Ему казалось, что он сейчас разрушает свою жизнь последним метким ударом — Хеннинг был прав. Вряд ли они останутся друзьями, после того, как Хеннинг его отымеет. Стало противно, но обратного пути уже не было. Он понимал, что как только откажется — его тут же сочтут трусом. А он и так трус и слабак. Граф возвращался домой поздно вечером. Был уже недалеко от дома, когда под колеса его машины из какой-то подворотни неожиданно выпал мужчина неопределённых лет. Граф резко затормозил, едва не убив идиота и едва не убившись сам. Он с руганью вылез из машины. Мужчина лежал лицом вниз, Граф наклонился к нему, боясь, что тот мертв. Однако на попытку растрясти пострадавшего, мужчина ответил невнятным бормотанием. Достаточно было перевернуть его, чтобы понять, насколько сильно тот пьян. — Вот ведь чёрт, — выругался Граф. Вызывать полицию не было смысла — те бы ещё и на него оформили ложный вызов. Граф вздохнул — нужно было что-то делать с алкашом. После нескольких минут мучительной борьбы с собственной совестью, не позволявшей ему просто бросить наглеца, Граф все же с трудом поднял мужчину и затащил его в машину. Придется везти этого идиота домой. Пусть отсыпается. — Раздевайся, — холодно бросил Хеннинг. Глаза его больше не были тёплыми и весёлыми — в них сквозило лишь ледяное презрение. Впрочем, Граф его понимал — кому понравится трахаться по просьбе «лучшего друга», да и к тому же, если друг не первой свежести? — Я… — Граф замялся. — Что, передумал? Или тебе помочь? — хмыкнул друг. И не успел Бернд ничего сделать, как Хеннинг оказался за его спиной и положил руки ему на талию. Щелкнул замком ремня. Утро открыло ему глаза — алкаш оказался всего лишь симпатичным поздним гулякой, возвращающимся, по-видимому, с дискотеки в клубе. Обычным русым парнем с мелкими веснушками на носу, чем-то напоминавшим Хеннинга. Интересно, как смотрелся бы его друг в его постели? Граф вздохнул, поднялся с кровати и пошел на кухню готовить завтрак. Яичница мирно шкворчала на сковороде, а хлеб жарился в тостере, когда проснувшийся гуляка нарисовался в дверях кухни в его рубашке на голое тело, очень быстро преодолел разделяющее их расстояние и весьма бесцеремонно обхватил Графа сзади, тесно прижимаясь к нему и целуя шею. — Доброе утро, хозяюшка. Граф развернулся и вмазал ему. Слова Хеннинга, жестокие и злые, никак не сочетались с нежными поглаживаниями его живота. Друг медленно закатывал его футболку, обнажая тело. Целовал его плечо и терся носом об ухо.  — Ай, черт… а ты с характером! Мне такие нравятся, — парень прижимал руку к окровавленному носу. — Пей и выметайся, — Граф выразительно хлопнул перед лицом парня стаканом с антипохмельным. Его бесило, что незванный гость занимает его кухню и сидит за его столом на его табурете. — Куда я пойду без одежды? — мужчина нагло улыбнулся окровавленными губами, и Граф должен был признать свою неправоту — одежду самозванца он вчера кинул в стирку. Та была насквозь пропитана алкоголем и блевотиной. — Досохнет и пойдешь. — Тебе придется отсосать, поскольку у меня не встает на тебя, — Хеннинг окончательно стянул с него футболку и швырнул ее куда-то за себя. На секунду стало мерзко и стыдно. Что же он творит? Неужели Хеннинг прав и он пал настолько низко? Неужели больше нет ничего, что бы помогло ему вылезти из задницы, в которой Граф застрял? Хеннинг меж тем сел на кровать и по-хозяйски подтянул его к себе. Не спеша отогнул край домашних брюк и поцеловал живот. Граф попытался снять с него пиджак, но друг отвёл его руки. На следующее утро мерзкий нахал припер букет роз. — Как ты попал в дом? — Ну, у тебя было не заперто, — наглец улыбался, сверкая белыми зубами. — Я вызову полицию, если ты не уберёшься отсюда. — Граф сложил руки на груди. — Скажу, что ты ворвался ко мне домой и угрожаешь мне. — Навряд ли полиция поверит в это. Я совсем не похож на маньяка… с букетом-то. Граф все же вызвал наряд. — Ах ты, шлюха… — Граф был полностью согласен с этим утверждением, поскольку в паху было тяжело и мокро, а вставший член достаточно оттопыривал его домашние брюки. Хеннинг потянул его вниз и Граф послушно опустился на пол. — Давай, сделай это, — Бернд поразился насколько хриплым и глубоким стал холодный и резкий голос Хеннинга, еще недавно стоящего в дверях его дома. Хеннинг вытащил из брюк ремень и задержал его в руке, словно взвешивая и что-то обдумывая. — Свяжешь меня, чтоб я не рыпался? — тихо спросил Граф. — Я лучше бы выпорол тебя, чтоб ты перестал бухать и курить. Такой ты мне не нравишься, — и Хеннинг отложил ремень, вжикнул молнией, чуть приспустил брюки. Граф замер от удивления — член Хеннинга сочился смазкой. Тогда зачем Хенни просил его отсосать?  — Наша любовь похожа на ядерный взрыв. От нее не спрятаться, какие бы стены ты не возводил. Она проникнет даже сквозь них и отравит тебя собой. И ослепит так, что ты ничего не сможешь сделать — так и будешь тыкаться в мою ладонь, не видя ничего, но ища защиты. Ты сойдешь с ума, умрешь от ее облучения. Он все же взял в рот. Медленно и нежно ласкал языком толстый и горячий ствол, слушая тихие хмыканья сверху. Хеннингу нравилось. Граф с громким чмоканьем выпустил член изо рта и тут же оказался пойман за подбородок. — А ты полон сюрпризов, друг мой, — Хеннинг смотрел ему прямо в глаза. Граф почувствовал, как он тянет его наверх, на колени. Дверь распахнулась и Граф схватил негодяя за шкирку, втаскивая его в дом и захлопывая дверь перед носом любопытных соседей. — Сколько ты еще будешь орать под моими дверями и позорить меня, гадёныш? — Граф впечатал мужчину в стену в прихожей. — Можно просто Рик, — улыбнулся мужчина. — Что тебе нужно? Деньги? Слава? Или… — Ты, — бесцеремонно перебил Рик. — Одна ночь с тобой. — Что?! — Одна ночь в твоей постели, и я оставлю тебя навсегда. Можешь не вызывать никого. Тебе все равно не поверят. — Добавил мужчина, видя, что Граф собирается достать телефон. Вместо ответа Граф снова въехал ему в нос. И следом выкинул за дверь. Однако через несколько минут под дверью опять раздалась фальшивая серенада и Граф вынужден был вновь пустить наглеца внутрь. — Навряд ли ты хочешь, чтобы вся Германия знала, что я посвящаю тебе песни, — последний аргумент Рика привел Графа в замешательство. Мерзавец был прав. На коленях Хеннинга было удобно, даже не смотря на то, что сам Хенни был до сих пор одет и в данный момент стягивал с Графа его домашние брюки. Грубая ткань джинсов терла внутреннюю сторону бедер, царапая нежную кожу, а руки Хеннинга безжалостно мяли его задницу. Тонкий палец проскальзывал меж ягодиц и весьма чувствительно поглаживал анус. Хотелось заскулить как вшивая собачонка и на коленях умолять друга взять его.  — Я просил тебя свалить из этого дома навсегда. — Одна ночь. Я тоже тебя просил. — Я не сплю с мужиками! — отрезал Граф. В данный момент они стояли в прихожей, причем Граф был прижат к стене. — Неужели? — гаденыш бесцеремонно гладил его пах коленом, и на все попытки Графа вырваться отвечал наглой улыбкой и фырканьем. — Думаю, красавчик Ферлаге будет счастлив узнать это… Граф задохнулся от возмущения — этот мерзавец ползал в его компьютере и читал письма, посвященные Хеннингу. Но друг никогда не должен был узнать об их содержании — это было слишком глупо. — Я с радостью зачитаю ему, как ты течёшь при одном упоминании его имени и он будет очень удивлен, узнав, как ты его хочешь… — вкрадчивый шепот ублюдка заставил ноги Графа подломиться. Хеннинг швырнул его на кровать, зло и не особо церемонясь, сдергивая с него остатки одежды. Сам скинул пиджак и снял джинсы. Грубые пальцы впились в бедра Графа, подтягивая его ближе к разгоряченному партнеру. На секунду Графа накрыла паника — его уже брали таким образом и ничем хорошим это не кончилось. Меж тем Хенни развел ему ноги, и вдавливая его голову в подушку, зашипел: — Ну что? Ты все еще хочешь меня, шлюха? Граф подавился стоном. Стало страшно, но он все же тихо выдохнул: — Я не меняю решений. И тут же почувствовал пальцы Хенни внутри себя.  — Наша любовь как лава. Она сжигает все на своем пути, опасным маревом расползаясь по твоим венам. Она не знает жалости. Грубая корка застынет в твоих сосудах и ты не сможешь больше дышать. А стоит сковырнуть ее — и твои раны вновь будут кровоточить. Несмотря на показную грубость, друг долго и тщательно его готовил. Тонкие пальцы Хенни словно были созданы для того, чтобы доставлять Графу удовольствие. Оставалось только тихо стонать, вскидывая бедра навстречу ласке, и цепляться пальцами за простынь, грозя разорвать ее.  — Давай сходим в клуб, тебе нужно расслабиться. — Рик нагло улыбался, обнажая неровные острые зубы и мерзко скалясь. Сам он вольготно расположился в любимом кресле Графа и теперь доставал его. — Я не хожу по клубам, — ситуация давно вышла из-под контроля, но Граф старался этого не замечать. Рик уже обосновался в его доме, приходил когда вздумается, уходил когда вздумается и вёл себя совсем нахально. Как ободранный кот, которого всего лишь раз покормили, а он считает себя хозяином дома. — Давай. Только один раз. Если не понравится, я обещаю, мы уйдем. Граф вздохнул — подобные разговоры выматывали. Хотя Рик и не касался его, но он чувствовал себя так, словно всю ночь кувыркался с ним в постели. — Ну не ломайся, как девчонка, пошли. Тебе понравится, уверен. С Хеннингом было хорошо. Горячая головка члена дразнила промежность, пока сам Хеннинг терзал его губы. Проворный и ненасытный гибкий язык переплетался с языком Бернда, острые зубы ранили Графа в кровь, заставляя стонать прямо другу в рот и неистово тереться бедрами в попытке приблизить долгожданную развязку. Хеннинг ему такой возможности не давал. Отодвигался или придавливал бедра Графа. Не жалел его, входя по самые яйца и заставляя Графа вскрикнуть от боли. Сейчас меньше всего Бернду нужны были жалость и сочувствие.  —  Наша любовь как разряд молнии. Прошивает позвоночник невыносимой болью, оставляет шрамы, горит огнем на коже. Эти метки уже ничем не стереть. И ты сам, если выдержишь, никогда больше не сможешь любить сожженным сердцем. Хеннинг обещал боль — и она была. Совсем немного, но была. Раскалённой плотью жгла его внутренности, пока друг брал его. Безо всякой нежности врывался в распростертое под ним тело. Лежать на постели, придавленным весом ещё одного мужчины, было несколько непривычно. Он хотел видеть лицо Хеннинга, но тот уткнулся носом ему в плечо, лег на него, не давая шевелиться, и хрипло дышал ему в ухо, отнимая волю к сопротивлению. Графу было позволено лишь обнять его талию ногами. — Давай, выпей чуть-чуть соку. Отойдешь и пойдем ещё потанцуем, — Рик настойчиво подпихивал ему под руку стакан с вишневым соком, по запаху подозрительно похожим на вино. Граф мотал головой, отказывался. Однако спустя минуту молчаливой борьбы он все же перестал сопротивляться и одним махом опрокинул в себя сок. Рик тут же утащил его на танцпол. В белесом тумане двигались полураздетые тела, гремела музыка, а Рик терся о его пах, придерживая выпившего Графа за талию. Сам Граф чувствовал себя странно — в голове было пусто, перед глазами двоилось, хотя он точно знал, что не выпил ни грамма алкоголя. Со всех сторон он слышал громкие голоса, но не мог разобрать ни слова, его хватали за рубашку, тянули в разные стороны, гладили и танцевали вместе с ним. Однако даже сквозь весь этот дурман выбивалось только одно — он хотел коснуться Рика. Просто до дрожи в коленях. Хеннинг двигался несколько размашисто. Сквозь пот и жар, застилавший разум, Граф чувствовал нотки внезапной нежности, с которой друг брал его. Глухие стоны наполняли спальню, кровать безбожно скрипела, грозя развалится в любой момент. Пошлые шлепки соприкасающейся плоти ласкали его слух. Между ног было влажно от смазки и кожа промежности нестерпимо саднила. Но Граф понимал, что повторись этот момент еще раз — и он бы точно не отказался от близости с другом. Он слишком долго скрывал свои чувства, и это измучило его окончательно. Главное, что Хеннинг ничего не знает. Граф обвил его шею руками и закрыл глаза, наслаждаясь желанным любовником. Как Граф оказался в туалете, он помнил плохо. Где-то над его плечом ворковал Рик, спрашивая, не принести ли ему чего, чем до ужаса напоминал Хеннинга. Графа качнуло, когда он развернулся к знакомому и собирался высказать что-то нелицеприятное, но Рик поймал его и прижал к себе. — Пойдем домой, — тихо выдохнул Граф, надеясь, что они прямо сейчас покинут клуб. — Сначала я исполню твое сокровенное желание, — и Граф почувствовал руку мерзавца у себя в штанах. — Ты сегодня очень возбужден. Непорядок. Граф хотел запротестовать, но его толкнули в кабинку, прижали к стене. Следом Рик одним движением сдёрнул с него брюки. — Не бойся, я быстро. Горячие ладони елозили по его бедрам, но Граф представлял на месте Рика совсем другого. Ему даже на секунду показалось, что он видел знакомый затылок в зеркале перед тем, как дверь кабинки захлопнулась, поглощая его в похотливые объятия. Граф громко вскрикнул. Всего несколько сильных толчков — и член буквально взорвался в ладони Хеннинга, запачкав простыню липким семенем. — Быстро же ты, шлюха, — зашипел друг ему в ухо. Сам он не собирался кончать в ближайшее время. Приятное чувство заполненности заставляло Графа дрожать в руках Хеннинга, чем только больше раззадоривало его. Наконец Хеннинг сильно прижался бедрами к Графу, глухо рыкнул, заставляя и друга прогнуться ему навстречу, и выплеснулся в него. Граф чувствовал, как по ногам течет прохладная сперма и липкая кровь. В воздухе пахло железом и мускусом. Они продолжили дома, на столе, куда Рик бросил Графа, сгребая его рубашку в кулак в районе лопаток и наваливаясь на него. Он уже не заботился о подготовке партнера — разгоряченное клубом, танцами, алкоголем и быстрым перепихом в туалете тело горело в его руках. Граф ничего не соображал, чем Рик тут же воспользовался, входя в полусонного мужчину и жестко трахая его. Тихие стоны, скорее боли, чем удовольствия, нисколько не волновали его. Хеннинг улегся рядом, вытирая пах простыней. Граф прикрыл глаза — он знал, что все уже закончилось. Друг выполнил его просьбу и взял его. Пусть и не по любви. Если б Хеннинг только знал, как сильно Граф хотел ему все рассказать — особенно про болезненную привязанность. Но он боялся. Стало тошно. Граф потянулся за сигаретами. — О, привет, — Граф замер, не доходя до двери. В его гостиной Рик болтал по телефону. — Я дал ему те таблетки, что ты посоветовал… Черт, он крутой не только на сцене. Да, я трахал его в задницу, знаешь, попка что надо! Приходи, опробуешь,— грубый смех заглушил последнюю фразу. Граф в ужасе молчал. Эта тварь почему-то решила, что он — дешёвая подстилка для больных извращенцев. Затошнило. — У меня есть чем его держать. Представляешь, этот придурок втюрился в своего клавишника. А тот ни сном, ни духом. Прикинь, у него столько любовных писем на компе. Ну, вот собственно и всё. Граф почувствовал, как земля уходит из-под ног. Его все это время использовали. А он старался не замечать. Идиот! Пах он тоже вытер простыней, которая теперь была вся в разводах и крови. Поднял с пола брошенные брюки, залез в карман и вытащил оттуда коробок. Чиркнул спичкой и наконец закурил, прикрывая по привычке огонёк ладонью. Тонкий витой дымок завис в воздухе:  — Наверное стоит тебе рассказать всё с самого начала. Однако Хеннинг уже спал, отвернувшись от него. Граф тяжело вздохнул, стряхивая пепел. Вот и поговорили. Стало горько и тошно. Он думал, что хоть кому-то есть до него дело. Они пили коньяк в гостиной — наглая рожа Рика и его друга то и дело мелькали в зеркале прихожей. Граф старался не попадаться им на глаза — мало ли чего может прийти пьяным в голову. Через некоторое время все стихло. Кажется, Рик куда-то вышел. Граф встал с постели. Все тело ныло, до душа идти не хотелось, несмотря на то, что на ногах уже застыла некрасивая корка. Он закурил еще одну сигарету. Дома было тихо — он давно ждал этой тишины. Граф подошел к окну, отогнул штору и выглянул на улицу. Там уже было темно, горели фонари. Узкие лучики просачивались в спальню, застывая на недвижимой фигуре спящего Хеннинга. Красиво. Он затянулся, разглядывая друга. Нужно было что-то делать, но он чувствовал себя так, словно потерялся в океане. — Хеннинг, возьми же… — но телефон упорно давал длинные гудки. Он сейчас очень хотел рассказать другу в какой он оказался заднице. Он был совершенно не готов к непрошеным гостям. Граф растерялся, когда дверь в спальню отворилась и вошел друг Рика, огромный рыжий детина в халате на голое тело. Граф услышал как в замке поворачивается ключ. — Давай, пока Рик в душе, перепихнёмся, красавчик, — тон мужчины не сулил ничего хорошего, и Граф замер от ужаса. И дураку было понятно, что сейчас произойдёт. Граф чувствовал как по спине течёт холодный пот. И тут рыжий увидел в его руке телефон, который Граф до сих пор прижимал к уху. Бежать было некуда. — Копам на нас стучишь?! — удар по затылку был точно выверен и хорошо рассчитан. Граф упал на кровать, выронив телефон. Перед глазами прыгало и он напрасно мотал головой в попытке прийти в себя и не потерять сознание. Меж тем детина навалился на него, заламывая его руки за спину и сдергивая с него домашние брюки. Граф прекрасно чувствовал насколько сильно мужчина возбужден. Граф прошел к кровати и залез под одеяло. Ему почему-то было холодно и очень хотелось прижаться к спящему Хеннингу. Хотелось согреться именно в объятиях друга. Но Хенни давно спал, чуть прикрывшись одеялом, красиво обрисовывавшим его фигуру. Граф отвернулся и закрыл глаза. — Наша любовь похожа на костёр. Если ее подкармливать, она греет даже самыми холодными ночами. А если не кормить — потухнет. А можно ее так раздуть, что случится пожар. И мы тогда оба погибнем в огне. Он проснулся среди ночи. В полной темноте с трудом нащупал свет и включил его. В спальне было пусто. Граф растерянно оглядел растрепанную кровать, смятые простыни, которые были заляпаны его кровью и спермой. Было ясно, что Хеннинг ушёл. Ну ещё бы! Свою миссию он выполнил, теперь можно ехать домой. А зачем ему шлюха, готовая лечь под кого угодно? Граф вновь достал сигареты. Граф не слышал, как Хеннинг ответил на телефон спустя бесконечно долгое время. Он не знал, что Хенни слышал грязную ругань, которой поливали Графа. Он не знал, что Хеннинг слышал крики, позже перешедшие в мычание, когда друг Рика зажал ему рот. Слышал хрипы и стоны насильника, скрип кровати, едва державшейся под весом двух мужчин, и тихое: — Если вякнешь кому-нибудь об этом, умрешь, — и глухой звук откладываемого на деревянную поверхность пистолета. А потом плач Графа и звук закрываемой на ключ двери, позволившей ему молниеносно принять решение. И пусть он считал Бернда предателем, но сейчас это отошло на второй план. Неожиданные шорохи привлекли его внимание. Два трупа точно шуршать не могли. Значит Хеннинг не ушел? Граф потушил сигарету. Взял с тумбы пистолет и двинулся в гостиную. Ему открылась престранная картина — нагнувшись над полом, Хеннинг в перчатках убирал улики. — Что ты делаешь? — тихо спросил Граф, все еще не веря своим глазам. — Ты слишком сильно наследил. Тебя так быстро поймают, — Хенни чуть вздрогнул, но не повернулся к Графу, продолжая протирать тряпочкой стакан, из которого пил Граф. А потом пришел Рик. Граф хотел спросить его, зачем он так поступил, но сил уже не было. Ужас и боль затапливали сознание, когда Рик вновь бесцеремонно его брал. Граф пытался сопротивляться, но измученное тело слушалось плохо. Рик был слабее своего дружка, и Граф смог дотянуться до оставленного на тумбе пистолета и ударить насильника, лишая его сознания. Он выскочил в гостиную, где в это время пил коньяк рыжий детина. Увидев Графа с пистолетом, он вскочил ему навстречу, собираясь покончить с бунтарём, но Граф просто спустил курок — и мерзавца швырнуло обратно на стул. На стене остались кровавые брызги. В дверь ворвался Рик, пришедший в себя и услышавший выстрел. Он схватил с пола тяжёлую вазу, но Граф успел развернуться и выстрелил снова. Осколки брызнули в разные стороны и плечо мужчины окрасилось кровью. Он схватил Графа за рукав и попытался ударить его, но запнулся за стул и они оба полетели на пол. Рик собирался отобрать у Графа оружие, но тот принялся отбиваться. Меткий удар — и Рик отлетел к столу, сбивая посуду на пол. Звон разбитого стекла заглушил выстрел. Граф не целился, однако Рик, сбитый шальной пулей, рухнул ему под ноги. Граф тяжело вздохнул и принялся помогать другу убирать следы. В какой-то момент рука Хеннинга замерла над осколками и он тихо произнес: — Я знаю большую часть того, что ты хотел мне рассказать.  — Откуда? — Граф был потрясен. — Сначала этот идиот, — кивок на труп, — писал мне в интернете. Я думал, что это сумасшедший фанат. Он намекал мне, что у него с тобой что-то есть, а я не верил до тех пор, пока не увидел вас в клубе. Если б ты танцевал так со мной, я бы оттяпал тебе яйца. Потом я видел вас в туалете, когда вы трахались. Радуйся, что никто не зашел… я так мечтал тебя задушить голыми руками в тот момент. — Так ты… — дёрнулся Граф. — Всё знаю, — закончил за него Хеннинг. — Что он привёл с собой ещё одного, что они тебя насиловали, что угрожали. Ты звонил мне. Я был зол и не брал трубку. А потом… я всё слышал, Бернд. Всё до последнего крика. Граф закрыл глаза, понимая, что он промахнулся. — Почему ты не сказал мне, Бернд? Я ведь понял, что ты любишь меня еще тогда, когда этот тип начал меня шантажировать, что у него что-то есть, что-то грязное, что ты скрываешь. Мы бы могли попытаться решить проблему вместе. — Я боялся, — тихо выдохнул Граф. — А потом ситуация вышла из-под контроля. — Нечего бояться, — Хеннинг аккуратно снял перчатки. — Я любил тебя. Всё это время. Я думал, что ты этого не видишь, не замечаешь меня, что я тебе неинтересен, поэтому и не признавался, боясь, что ты меня пошлёшь. Но теперь... теперь мы вместе. — Нет, Бернд, наша любовь похожа на свечку — крохотный огонек едва теплится на фитиле, красиво колышется в порывах ветра. Едва подует сильнее — и он может погаснуть. А может греть ласковым теплом и освещать путь в темноте. Он крохотный, но плавит все вокруг своей нежностью. На этот раз поцелуй Хеннинга был нежен, но едва Граф прижался теснее, как Хеннинг отстранил его: — У нас мало времени прежде, чем сюда явятся копы и увидят, что ты тут натворил. У меня есть одно тайное местечко, как раз для таких конченых ублюдков как ты. Тебя там точно никто не найдет. — И глядя на усмехающегося Графа, спросил. — Ты ведь уже разлил бензин? Вместо ответа Граф достал спички. Вспыхнувший огонек моментально разросся до яркого пламени, взбираясь по ножке стола на столешницу в лужу пролитого коньяка. Хеннинг меж тем обнял любимого и они вышли из дома, оставляя голодное пламя пожирать кровавые обои и кошмар, перевернувший им жизни.