Сладкий грех

      "Свет, дай мне сил противостоять греховным помыслам..."       "Свет, подари мне очищение от греха..."       "Свет..."       Авелин тяжело вздохнула и с трудом, словно древняя старушка, поднялась с колен. Псалмы, дарившие раньше утешение, нагоняли тоску и будоражили тяжелые мысли. "Свет - это любовь. Так неужели любовь может нести грех?" - думала молодая монахиня. Артрит терзал ее больные суставы, а помыслы - душу.       Авелин спешно покидала монастырский собор. Где-то в глубине церкви слышались крики, которые, по мнению монахини, оскорбляли святые стены. Казалось, прихожанин не очищался от греха с помощью кнута, а пришел потешить свою извращенную похоть.       Тьма на улице окутывала каждый миллиметр городка. Лишь фонари могли отогнать ее. Шел дождь. Пахло болотом. С прошлого задания остался липкий запах страха. Последний факел погас в самый неподходящий момент: безумный пророк в истерии зачитывал мрачные предсказания. Отряду для сохранения психики и жизней пришлось ретироваться. Впрочем, несмотря на провал задания, героям удалось прихватить с собой немало ценных вещей: золото, драгоценные камни и антикварные штучки. Странные куски камня, напоминающие узорчатые тарелки, на взгляд Авелин не несли какой-либо пользы. Но Антикварша с труднопроизносимым именем убедила, что за них можно выручить немного золота.       Авелин не хотела идти в свою комнату. Накинув капюшон от красной накидки на голову, монахиня побрела по улице. Телу было непривычно легко без брони. Ноги промокли, а больные суставы неприятно ныли. На улице не было прохожих. Воздух, помимо грома, сотрясал вой тварей из чащи и пьяные крики посетителей таверны.       Монастырские воспоминания нахлынули на монахиню. Обычно девушка вспоминала святую обитель с теплотой и любовью, но теперь она чувствовала стыд.       Монастырь...       Место, где Авелин поклялась служить людям.       Место, где Авелин стала невестой Света.       Сотни девушек под руководством опытных монахинь учились исцелять и направлять силу Света на врагов. Уроки владения тяжелой булавой давались Авелин с трудом, да и в целом она не блистала талантом. Но девушка умела постоять за себя, а Свет, как ей казалось, увеличивал силу в сотни раз.       После окончания обучения настоятельница отправила юную монахиню туда, где человек, плененный грехом, выпустил на свободу Тьму из самого ада. Люди гибли, город чах. Авелин без колебаний приняла решение настоятельницы. Для девушки смерть во славу Света была высшей наградой.       Ноги сами привели ее к обители порока отдельно взятого города - таверне. Несмотря на окружающую разруху, здание выглядело новым. Два пьяницы лежали возле порога в луже собственной мочи. Молчаливый Дисмас курил трубку, стоя под крышей. Увидев монахиню, он ей кивнул и, положив свободную руку в карман, пошел внутрь. Авелин невольно ощутила презрение, глядя ему в спину. Убийца и вор, для которого, как казалось, не было ничего святого, однажды бросился под болт скелета-арбалетчика. Он защитил Авелин от смерти. Болт пробил плечо, и Дисмас провалялся несколько недель в кровати. Монахиня ухаживала за ним до выздоровления. Но Авелин, не смотря на благодарность за спасение, все равно презирала разбойника за прошлые грехи, в которых он совершенно не раскаивался.       Окна таверны были в каплях воды, но все равно можно было разглядеть веселящуюся толпу и одиноких посетителей. Кто-то пил, кто-то играл в покер. Авелин пыталась разглядеть знакомый силуэт...       ...Монстры не были не так страшны, как казалось сначала. Свет, пули, сталь превращали их в гору костей и мяса. Как сказал Рейнальд, крестоносец с огромным клинком: "Если у них идет кровь, то их можно убить". Это высказывание не относилось к скелетам, но убрать из них жизнь было очень легко. Авелин оттачивала свое мастерство в каждом бою. Но монахиню погибель ждала не на поле боя...       ...Ее смерть приняла облик дерзкой воительницы. Дочь вождя племени дикарей легко справлялась с глефой, кромсая врагов со страшной силой. Ее острое личико украшал шрам, который нисколько не умалял красоту Дарины. Мысли о дикарке-язычнице заставляли сердце Авелин быстро биться. Каждый стук отдавался в висках, а тело начинала бить мелкая дрожь...       Дверь таверны распахнулась, выпуская наружу свет и пьяные крики. Дарина, опираясь об дверной косяк, вышла на улицу. Дверь за ней сразу же захлопнулась. Дикарка выглядела очень плохо: Из разбитой губы текла кровь, рубашка отсутствовала, а тело прикрывал меховой жилет, который обнажал грудь и смуглый плоский живот.       - Кааакие сиськи, - пьяница попытался встать, но сразу же получил пинок под ребра.       - Лежать, собака, - Дарина, пиная мужчину, что-то быстро говорила на своем варварском языке. Скорей всего, это были ругательства.       Авелин завороженно смотрела на свой грех. Вода стекала по мускулистым смуглым рукам воительницы, а варварская речь, несмотря на грубость языка, казалась музыкой. Монахиня невольно позавидовала пьянице: прикосновение такой красивой и изящной ножки можно было считать благословением. Авелин представила, как она нежно разминает уставшие ступни Дарины, а затем начинает обсасывать каждый пальчик. От этих мыслей у монахини внизу живота начал разливаться приятный жар.       Закончив пинать стонущего алкоголика, воительница резко согнулась. Из ее рта с характерным звуком полилась зеленая жидкость, которая испачкала пьяницу с ног до головы. Мужчина, впрочем, снова только застонал.       Дарина увидела Авелин и повернулась к ней. Смуглая грудь то и дело выглядывала наружу, заставляя монахиню сходить с ума.       - Ну, здравствуй, - Дикарка улыбнулась. - Что такой святой человек здесь делает? Я думала, ты только в церкви можешь молитвы читать. Пришла про свой Свет вещать? Увы, я "язычница". - Дарина сделала ударение на последнем слове и пальцами показала "кавычки" в воздухе.       Авелин все смотрела на выглядывающую грудь и голый живот. Губам хотелось пройтись по гладкой коже, покрывая каждый миллиметр тела поцелуями.       - Приветствую, У... у тебя кровь идет,- голос дрожал, но Авелин пыталась говорить уверенно. - У меня есть дома повязки и лечебные травы... Они выводят хмель и токсины. Можно... Можно перевязать раны.       "Тупица, у нее кровь из губы, какая перевязка?" - монахиня почувствовала, как краснеет. Собственная глупость сводила ее с ума. Ей страшно хотелось помочь Дарине, уменьшить ее страдания от алкоголя и убрать кровь с прекрасных тонких губ.       - Ты же Светом лечишь, разве нет? - Дарина рассмеялась.       - Свет, увы, бессилен здесь, - Авелин виновато улыбнулась. Совесть пыталась воззвать к разуму, говорила, что это мерзко и неправильно, но стук сердца заглушал все мысли.       - Заманчиво... Желудок не хочу терзать. - Дарина опять затараторила на своем языке. - Только сама я не дойду. Слишком много вина было сегодня. И Дисмас всех угощал. И не один раз.       Авелин молча взяла воительницу под руку. Ладони вспотели. Монахиня мысленно поблагодарила Свет за дождь, который помог скрыть признак волнения. Они шли, две молодые девушки с такими разными взглядами на жизнь. Грозная воительница, которая упивалась звоном стали в бою и юная монахиня, мечтавшая подарить Свет и любовь каждому живущему на Земле…       Дом, служивший Авелин временным пристанищем, был мрачен и стар. На первом этаже располагалась библиотека, которая могла похвастаться старыми книгами по сельскому хозяйству и детскими народными сказками, написанными корявым трудночитаемым почерком. Второй этаж состоял из двух комнат. В одной жил старый глухой библиотекарь, а вторую комнату занимала Авелин. Убогое убранство комнаты не смущало монахиню, привыкшую вести аскетический образ жизни. Но древность каждого предмета интерьера иногда приводила ее в ужас. Казалось, мебель может превратиться в труху от малейшего прикосновения.       Когда девушки вошли в комнату, Дарина, измученная алкоголем, опустилась на пол. Воительница мелко дрожала. Авелин сняла мокрую накидку и бросила ее на стул, одиноко стоявший у входа. В комнате было холодно, промокшая одежда совсем не грела. Монахиня зажгла настенный факел и маленькую комнатушку озарил свет.       - Нужно просушить одежду, - Авелин начала рыскать по комнате в поисках спичек.       Дарина не ответила. Дикарка распустила собранные в хвост волосы. Черные, на вид жесткие, пряди контрастировали с грязно-белым меховым воротником. Монахиня бросила взгляд в сторону воительницы и улыбнулась. Присутствие Дарины принесло в комнату домашний уют. Словно все было на своем месте. Все было так, как должно быть…       Спички лежали на столе. Авелин опустилась на колени пред камином. Очаг находился напротив кровати. Монахиню раздражал пепел, который, прилипая к ногам, пачкал простыни.       Огонь в камине вспыхнул, поглощая трут. Поленья приятно затрещали от прикосновения пламени. В комнате стало еще светлее.       Дарина с трудом поднялась. На заплетающихся ногах дикарка дошла по кровати. Девушка задела Авелин и рухнула на кровать. Ее ножки в меховых промокших сапогах остались на полу. Кровать жалобно заскрипела от веса человеческого тела.       - Да уж, плотским утехам здесь сложно предаться. – Воительница пьяно рассмеялась.       - Мне это и не нужно, - Авелин села рядом. Лицо Дарины покрывала сеть морщин. Возможно, ей уже минул третий десяток. – Забавно…       - Что «забавно»? – Дикарка повернула голову. Ее карие глаза рыскали по лицу монахини.       - Забавно, то, что мы о прошлом друг друга почти ничего не знаем.       - А это и не нужно. – Между бровей Дарины появилась складка. – Все равно мы умрем. Скорей всего. И, да, прошлое есть прошлое. Оно не нужно. Живи настоящим, маленькая монахиня.       Дикарка закрыла глаза. Ее лицо разгладилось, а дыхание стало ровным. Авелин провела подушечками пальцев по сухой коже воительницы.       -Спи, спи, моя родная, - чуть слышно прошептала монахиня, - да отгонит Свет Тьму от твоих снов.       Авелин встала и на цыпочках, чтобы не шуметь, подошла к своему сундуку. Фамильный герб ее семьи почти стерся, как и воспоминания о детстве Авелин. Там, в своем сознании, монахиня никогда не была дочкой богатого купца, а пожар не убил ее семью, оставив пятилетнюю девочку сиротой. Авелин было легче считать, что она всю жизнь жила в монастыре, служа с самого детства Свету.       Вещей было мало. Книга с псалмами, подаренная настоятельницей на совершеннолетие, хранилась в сундуке как память. Два запасных платья и еще одна красная накидка с шерстяной подкладкой пахли сыростью и ждали своего часа. Новая шелковая ночная рубашка валялась на самом дне. Авелин достала ее и бросила на кровать, рядом с Дариной.       Ночнушка монахини, аккуратно сложенная, лежала под подушкой. Авелин, раздевшись догола, надела свою ночную рубашку. Дешевая грубая ткань была неприятна коже.       «Теперь нужно раздеть Дарину», - от этих мыслей у монахини приятно заныл низ живота. Так, сначала сапоги. Авелин опустилась на колени и аккуратно стянула со спящей дикарки обувь. Ее взору предстали аккуратные ножки. Не в силах сдерживаться, монахиня поцеловала одну ступню и другую. Щеки девушки зардели, а в мыслях, словно большой колокол стучала мысль: «Грех».       Авелин, протерев лицо ладонями, начала стягивать с Дарины штаны. Воительница недовольно засопела, но не проснулась. Руки предательски дрожали и вспотели.       Гладкие подкачанные ножки без единого волоска были прекрасны. Нижнее белье дикарка не носила. Авелин со страхом и похотью смотрела туда, куда смотреть грешно. «Там» все было гладко, а лобок украшала небольшая полоска темных курчавых волос. Дрожа от волнения, монахиня провела рукой по внутренней стороне бедра воительницы и сразу отдернула ее, словно обожглась. Колокол в голове зазвонил еще сильнее: «Блудница».       Пришло время снимать меховой жилет. Авелин постаралась снять его аккуратно, но Дарина открыла глаза, села, и уставилась на монахиню. В ее глазах была пелена тупого непонимания, свойственная пьяным.       - Тебя нужно раздеть и просушить одежду, - В груди Авелин росло чувство стыда, а сердце бешено колотилось.       - Спасибо за заботу, - Дарина, протерев глаза, скинула жилет. Ее сочная грудь так и манила прикоснуться.       - Вот твоя рубашка, - Авелин протянула ночнушку дикарке. Та, встряхнув головой, подняла вверх руки. Монахиня поняла жест. Аккуратно и с огромной нежностью она помогла воительнице одеться. Дарина встала и обняла Авелин.       - Спасибо за заботу, - повторила дикарка, смотря монахине в глаза. Авелин почувствовала запах перегара.       - Всегда рада помочь тебе, - монахиня улыбнулась. Такая интимная близость сводила с ума. Свет никогда не дарил столько счастья. – нужно кровать расправить. Постой немного, я быстро.       После того, как расправленное одеяло обнажило белую простыню со следами угля, Дарина рухнула на кровать и подвинулась к стене. Авелин, повесив мокрые вещи сушиться, легла рядом . Ее вставшие соски упирались в спину воительницы. Теплое одеяло и треск поленьев убаюкивали. Колокол ударил в последний раз: «Отступница».       «Нет, - Авелин в мыслях спорила с голосом совести. – Свет – любовь, а любовь не может нести грех». Теперь монахиня уверилась в этом полностью. Первый раз за всю свою жизнь она была по -настоящему счастлива. Утром все будет не так, как раньше, а гораздо лучше.       - Я люблю тебя, - чуть слышно прошептала Авелин, обняв одной рукой Дарину. – Я буду жить настоящим, если это позволит быть рядом с тобой.