Мариан

Мариан – идиотка. Карвер знает это, а потому старается как можно чаще напоминать об этом старшей сестре. «Мариан, ты идиотка», - цедит он сквозь плотно сжатые губы, когда бежит от Барлина, в один прыжок преодолевая частокол, а вслед ему несутся проклятия. И Мариан, разумеется, которая обворовала соседа и, теперь грызет на бегу недозрелое яблоко. Они бегут почти наравне, но длинноногая сестрица то и дело обгоняет Карвера, пока не спотыкается, совершенно нелепо улетая в ближайший кювет. Изумрудной россыпью, ее окружают те самые яблоки из сада Барлина, Карвер подходит ближе, неловко наступая на одно из них. Мариан смеется, протягивая руку, и Карверу ничего не остается, кроме как протянуть руку в ответ. Мариан всегда лезла туда, куда не просили. Карвер устал повторять ей, что Лотеринг не рухнет, если его сестра проведет один вечер в кругу семьи, помогая матери с заготовками на зиму, как делают это все нормальные девчонки. Как Бетани, например. Но вот – он лупит палкой самодельный манекен, слепо повторяя движения храмовника, за которым недавно подсмотрел. А сзади – как всегда – Мариан. Жует травинку и бросает едкие комментарии, балансируя на тонкой перекладине забора. Карвер уверен, что она просто отыгрывается на нем из-за прыщей, которые недавно усыпали все ее лицо, и из-за которых она похожа на перезрелый огурец. Он озвучивает эту мысль и Мариан – отфыркиваясь и рыча – уходит. Чтобы вернуться с палкой. И предложить себя вместо манекена. Мариан всегда была любимицей семьи. Карвер не мог поверить в то, что предсмертным желанием отца будет, увидеть Мариан. Не матушку, не Бетани и даже не его, Карвера. Карвер мерит шагами комнату, выходит во двор и возвращается обратно. Он не может видеть зареванную мать и белую, как полотно, сестру. Он заходит за сарай, поджимая губы и всхлипывая. Он позволяет себе кричать и в слепой ярости бить ногой по стене и бочкам. Мариан подходит неслышно, сжимает ледяную ладонь на его плече. Её взгляд непроницаем. Карвер хочет свернуть ей шею за столь пренебрежительное спокойствие, но вместо этого, просто опадает наземь, и Мариан обнимает и укачивает его, совсем как того самого ребенка, коим Карв совсем не хочет быть. Теперь она – глава семьи. Мариан никому не позволяла обогнать себя. Она отстригла свои волосы, перетянула грудь, чтобы не мешала и выбрала посох с острием, которым пользуется намного чаще, чем собственным даром. Карвер следует за ней в Киркволл, он следует за ней в Нижний, он следует за ней, раз за разом пытаясь вдолбить в её тупую голову, что не бывает ничего хорошего в дружбе с рабом и одержимым. Что пиратки вполне способны обчистить до нитки, а малефикары продадут и глазом не моргнут. Впрочем, - иногда думает Карвер, наблюдая за Мерриль, - возможно с малефикарами он перегнул. Но когда Мариан уходит на глубинные тропы без него, младший Хоук принимает единственно верное решение. Он идет в Казематы. Мариан всегда думала только о себе. Карвер держит в руках записку от Гамлена, чувствуя, как слезы вновь текут по его щекам. Он не плакал с тех пор, как умер отец. А теперь, неровным подчерком ему сообщали, что и мать мертва. Он комкает записку в кулаке, бросает под ноги, и топчет, топчет, топчет. Он хочет взять бутылку бренди, запереться в казарме и пить, пока не сам Создатель не явит миру свою задницу. Вместо этого, храмовник берет несколько дежурств сверху, надеясь зашиться работой. Мариан не появляется в Казематах ни через неделю, ни через две, ни через месяц. Они встречаются вновь в ночь атаки кунари. У Карвера недельная щетина, заплывшие и покрасневшие от недосыпа глаза, и злости столько, что хватит на всю Вольную Марку. У Мариан – дрожащие руки, глубоко залёгшие под глазами тени и неровный росчерк каддиса, рассекший переносицу. Они умудряются воевать и собачиться, прямо во время стычки в Верхнем. Сараибаза они убивают вместе: Карвер пронзает ему сердце мечом, Мариан отрубает голову лезвием посоха. Варрик успевает обронить что-то про злых Хоуков, но Карвер не обращает на это внимание. Ему вновь чудится улыбка сестры. Мариан никогда не умела скрывать своих желаний. Карвер матерится. Он идет по коридору, прямиком в кабинет Каллена, в его руке – смятый лист назначений. Каллен отправляет его патрулировать Верхний город, ища по задворкам отступников, которых там отродясь не водилось. Кроме одной. У которой смех побитого гренлока и поместье прямо у дворца Наместника. Она – как и догадывался Карвер – тащит его с крикволльских улиц в дом, сует под нос ароматные пирожные и рассказывает какую-то чепуху про графа Де Монфора. Она говорит и говорит, то и дело заглядывая брату в глаза, а Карвер запоздало понимает что-то очень важное. Он еще не может дать этому определение, но его рука уже тянется к талии Мариан, а сам он подсаживается ближе. Карвер просит рассказать сестру о вирвене. Потому что сейчас, в этом огромном и холодном поместье, участь его сестры не лучше брошенных казематских детей. Мариан не умела сдаваться. Карвер вспоминает яблоки Барлина. Изумрудная россыпь под его ногами, хруст и нервный смех Мариан. Он вспоминает Лотеринг и вдумчивый взгляд его сестры у погребального костра. Ему кажется, что он еще помнит ужасно приторный вкус пирожных в Верхнем. Он качает головой, делая шаг вперед. А затем разворачивается на пятках, впираясь взглядом в беснующуюся Мередит. Его колотит мелкая дрожь, слова застревают в горле, а затем обрываются, сворачиваясь тугим жгутом где-то под ребрами, когда сестра находит его руку, крепко сжимая. Карвер знает, что нужно делать. Он не будет стоять позади. Отныне и впредь, он пойдет по правую руку сестры. И тоже научится не сдаваться. Именно поэтому, несколько лет спустя, вновь и вновь перечитывая письмо от Варрика, Карвер чувствует себя идиотом. Он покидает Вольную Марку, вопреки просьбам и угрозам Авелин. Он эгоистично требует помощи у Одержимого, припирая его к стенке где-то в отстойниках Лломерина, и травит себя кисловатым лириумом, искренне полагая, что это облегчит переход. Он ищет разрывы и с упрямством быка проходит сквозь демоническую орду. И когда разрыв закрывается за ним, когда его дыхание спирает от вони и отчаяния, Карвер вновь достает из ножен храмовничий меч. Он знает: нельзя сдаваться. Наградой ему служит сиплый голос и кровавая усмешка тонких губ. - Ну наконец-то. - Пора домой, сестрица.