Семь бед Бога Горы

Трибуны орут так громко, что Сатоши уже смирился с оглохшими отваливающимися ушами. Рядом с ним Тоа, и в уголке губ Тоа дымит тонкая сигарета, он не успел – или же не потрудился – еще сменить форму после матча, но журналистка наседает именно на Сатоши и ему, Сатоши, сует под нос диктофон. Тоа смотрит с презрительным любопытством, сощурив светлые глаза, покусывая фильтр и кивает, словно давая разрешение отвечать на вопросы прессы. Далеко впереди на поле, у другого дагаута, такая же стайка разноцветных людей осаждает Маринерс – Сатоши отсюда неплохо видно, как оглядывается по сторонам словно потерявший ориентацию в пространстве, сам совершенно потерявшийся, шокированный Ицуки. Как мелькают перед его лицом руки с микрофонами или фотоаппаратами, мельтешат затылки, а у него взгляд такой, будто он ослеп. Осознание проигрыша, кажется, пронзило его сейчас в полную силу. Невысокая журналистка с прозрачным клеенчатым бейджем, на котором оттиснуто название газеты, поднимает микрофон выше, чтобы Сатоши заметил его, и, перекрикивая гомон стадиона и чужие вопросы, задает свой вопрос: - Это разгромное поражение Маринерс много для вас значит? Что вы чувствуете? Что вы можете сказать об Ицуки Таками? Сатоши смаргивает, сжимает губы и смотрит на нее в упор. Что он может сказать о Ицуки Таками? – выхватывает Сатоши последний вопрос остро, словно попытку его обличить. Нихера он не может сказать. Это ноябрь. Они сдают атаку быстро и, в общем, по ощущениям Сатоши, игра начинается именно с трипла; шорт-стоп садится на жопу там же, где стоял, а Ицуки Таками улыбается трибунам со своей новой позиции на третьей базе и вытирает рукавом пот со лба. Все выглядело бы не так хреново, если опустить то, что именно Ликаонс здесь -приглашенные, и дело происходит в Чибе, и с залива дует слабый, но ощутимо соленый ветер. Первая половина иннинга даже с Коджимой им не далась, теперь вот этот трипл и, значит, игра если и закончится скоро, то явно не победой гостевой команды. Как и обычно. В минутную заминку Сатоши поднимает забрало, и рожа у него, видимо, совсем кислая - с третьей базы, отвлекшись от разговора с судьей, Таками смотрит поверх чужого плеча и подмигивает ему как-то совершенно спокойно, будто так и надо. Сатоши хмурится, удерживает себя от того, чтобы показать язык, и пускает забрало обратно. У них впереди еще восемь с половиной иннингов - и они продувают их все. Если бы он курил, была бы нормальная отмазка, что делает в темноте у одного из задних выходов для персонала со стадиона, один. Это не объяснило бы печального вида и обнятых коленей - но дало бы хоть один шанс, что он не будет выглядеть так жалко. Обладатель задницы, которую Сатоши имел счастье наблюдать всю игру, теперь стоит к нему другой стороной и протягивает открытую пачку сигарет. - Не курю, - мямлит Сатоши, закрывая от неловкости глаза. - И ты тоже, вроде, не куришь. Таками пожимает плечами, кидает пачку на ступеньку рядом с Сатоши и зажигает сигарету, которую держал в зубах. И садится рядом, ближе, чем упала пачка. - Есть такое, - выдыхает он дым. - Но это последняя игра сезона. Несколько месяцев можно курить. Если верить их собственным контрактам - это, вообще-то, не разрешено. Но может у Маринерс, как обычно, всё не так. Им-то докупают для комплекта иностранцев. Может, и сигареты докупают. - Дыши куда-нибудь в сторону, - отмахивается он. - Эта дрянь ест глаза, что там с легкими происходит вообще страшно представить. - Да ладно, - затягивается Таками. - Не так все плохо, не так все страшно. Выдыхает он, обернувшись за другое плечо, подальше от Сатоши. Команда собирается через несколько минут - им пора обратно, в Токородзаву, и Таками машет ему рукой и улыбается, говорит вслед это английское "see ya!" и подмигивает еще раз. Это март. Вообще такое строго воспрещено - камеры и глаза со всех сторон, и даже это могут принять за попытку травмировать игрока команды-соперника, но Сатоши все равно протягивает руку, пока они еще не заняли окончательные позиции и до начала игры есть время, и прихлопывает перчаткой Таками коротко по бедру. - Йоу, - оборачивается к нему тот, улыбка белоснежная, как и положено звезде и любимцу всей женской части публики. Это уже восьмая игра после того, как они курили у черного входа стадиона Чибы - и теперь Таками находит его после игры на любых стадионах, не то чтобы Сатоши сильно прячется. Почти никогда уборщики не говорят им потушить сигарету и звездовать туда, откуда пришли: без формы в полумраке или теплом свете фонарей парковок их мало кто узнает за опустевшими стадионами. Таками находит время перекинуться с ним парой слов даже на поле, а потом обязательно выходит после короткой сессии для прессы, и протягивает Сатоши пачку сигарет, и лыбится на привычно недовольное "я все еще не курю, гений-бэттер". Сейчас тоже. Три больших игры до конца сезона - и они не увидятся несколько месяцев вот так, лицом к лицу. - Последняя игра скоро, - закрывает ладонью губы Таками, чтобы дым не тек к Сатоши, и оборачивается, рассматривая наполовину выкуренную сигарету в своих пальцах. - Почти точно Ликаонс пройдут. - Еще бы, - хмурится Сатоши почти обиженно, потому что если пройдут и последняя игра снова будет в Чибе, шансов у них маловато. - Давай тогда покатаемся по городу после игры? - закусывает губу Таками и поворачивается, смотрит в глаза. И выглядит младше своих лет; и вообще это похоже на то, как клеят старшеклассниц. Глупо как-то это все. Бестолково. - Хорошо, - говорит Сатоши. - Давай. Летом дружеские матчи проходят в Сайтаме, и они курят точно пару раз в каждый месяц, на том крыльце, где когда-то давно Коджима хлопал по плечам только что принятого в команду, размазывающего по щекам сопли и слезы, Сатоши. Это октябрь. Он забывает об этом напрочь, потом даже сам мозгами не может дойти, как так. БлюМарс в этом сезоне просто зверски играют, кажется, будто какие-нибудь тэнгу согласились выступить в их форме и то, как даётся Ликаонс победа, кажется чудом, не иначе. В Чибе ветер с пролива влажный и соленый, и облака висят низко. Таками щелкает его пальцем по верху забрала, когда они уже вышли на поле и Сатоши привычно сидит позади него. - Мы сегодня едем кататься? - спрашивает он. Комментатор трещит не затыкаясь, трибуны в мучительном ожидании второй части первого иннинга, а Сатоши резко вспоминает прошлый их разговор. - Надо же, ты не передумал, - хмыкает он, но наклонившийся к нему, уперевшись ладонями в колени Таками его слышит. - Так я два месяца ждал, - смеется он и выпрямляется, и если бы не низкие облака, его тень сейчас закрыла бы для Сатоши солнце. Как всегда закрывает. Пресс-конференция будет утром, назначена на десять сорок здесь, в одном из внутренних помещений у стадиона, и Сатоши стоит явиться заранее, как нынешнему капитану команды. Когда Таками открывает ему дверь в такси, Сатоши каким-то внутренним чутьем понимает, что сейчас у него появляется перспектива опоздать утром. Он садится, Таками забивается следом, в толстовке на американский манер и капюшоне, и пушистые обесцвеченные пряди его волос, этим капюшоном прижатые, лезут ему в губы, когда он говорит с водителем. Сатоши смотрит в окно - Чибу он толком не видел, и смотреть в Чибе толком не на что. Статус города получен едва-едва, на улицах по случаю надвигающихся выходных много пьяных, немного неона, и прибрежная часть остается позади вместе с вывесками отелей, баров и круглосуточных магазинов. Через десять минут пути в молчании, Таками спрашивает, можно ли курить, и водитель просит его только открыть окно. - А ты как, не против? - трогает он по колену Сатоши и, даже когда тот оборачивается, не убирает ладони. Все это хоть и нелепо, но абсолютно нормально. Неясно, спрашивает он про сигареты или про этот жест, но Сатоши не против всего этого вместе, наверное. - Нормально, - хмыкает он. - Я уже привык. Таками прикуривает одной рукой, и едва дотягивается до открытого окна, чтобы выдохнуть дым. Смотрящему за ними в зеркальце заднего вида водителю это явно не очень нравится: часть дыма остается в салоне, терпкий и душный, он быстро расходится и оставляет послевкусие. Того, что ладонь Таками лежит у Сатоши на колене водителю, видимо, с этой позиции не видно. - Неудобно? - вскидывает брови Сатоши на разрывающегося между окном и его коленкой Таками. - Подвинься сюда? - спрашивает он, нахмурившись и надув губы. Сатоши открывает окно со своей стороны и показывает рукой. - Или ты сюда. - Тогда я буду дышать на тебя дымом, - замечает Таками, но подвигается ближе, плотнее укладывая ладонь Сатоши на ногу, ведя выше до бедра, собирая складками джинсы и спрашивает, глядя с прищуром в глаза. - Ты не против? Смешно и в чем-то мило, но в общем, конечно, должно бы вызвать ужас. Слишком мозговитый гений-беттер. Гений в чем-то одном гениален и в прочем? Или он просто очень догадливый. Можно было бы подумать о слухах, но им неоткуда взяться и, тем более, добраться до Чибы и этого вот...гения. - Не против, - пожимает плечами Сатоши. Пару секунд выждавший для верности, донельзя серьезный Таками придвигается вплотную, наваливается, чтобы дотянуться до окна и выдохнуть дым. И выплюнуть на магистраль сигарету. Он так и остается сидеть, уложив голову смотрящему в окно Сатоши на плечо и уложив ему на бедро руку, ладонью плотно обхватив колено. Таксист с ними больше не разговаривает, только щелкает пальцами по счетчику с итоговой суммой, принимает деньги и касается пальцами козырька форменной кепи, прощаясь. Здесь, далеко от порта и центра, жизнь тоже кипит, пусть и по-своему. Извилистые улицы и озаряющие белым неоновым светом влажный асфальт на несколько метров вперед вывески напоминают Сатоши его родной район в Омия. За ногу цепляться стало неудобно, и теперь Таками держит его руку, и жмется теснее, а потом и вовсе засовывает их сцепленные ладони себе в карман толстовки. Они бредут так, спокойно и молчаливо, пока перед ними не появляется небольшое здание в тупичке, с такой же простой неоновой вывеской в пару слов, с открытой настежь одностворчатой дверью в залитый белым светом холл. В холле пол усыпан окурками и занесенными сюда ветром листьями, несколько автоматов мигают разноцветными кнопками сбоку от прозрачных стенок, скрывающих банки с кофе и газировкой, пакеты со снеками и шоколадом. Таками проходит к последнему из них, перед которым тематически разрисованный автомат по продаже презервативов играет нехитрую тихую мелодию из рекламы, и Сатоши хватает одного взгляда, чтобы задержаться у пары предыдущих. - Мы могли бы взять хотя бы пиццу с собой, - кивает он на автомат по продаже почасовых ключей, у которого Таками смиренно ждет и смотрит на него из-под капюшона и спадающих на глаза волос. - И выбрать место получше. Он щелкает по кнопкам, опускает монеты в автоматы, и забирает пару пачек и пару банок прежде чем вернуться к Таками. - Можно заказать, - говорит тот, помявшись с ноги на ногу. - Ты бы предупредил, - бурчит он, и просовывает руки глубже в карманы. - Мы ехали кататься по городу, - хмыкает Сатоши и пихает его плечом. Таками уже успел закинуть в автомат деньги, и разноцветные кнопки стрелкой указывают на таймер, где нужно выбрать количество часов. Судя по тарификации, взять комнату до утра получается намного дешевле, чем постоянно добирать еще по часу. Сатоши докидывает денег до нужной суммы и нажимает на кнопку. Ключ-карта с розовой гравировкой номера комнаты падает на металлическую подложку и Сатоши достает его из автомата. - Там внутри будет лучше, - кажется, смущенно отзывается Таками. Очень надеюсь - думает Сатоши, и отдает ему ключ. Комната маленькая и относительно чистая; вместо футона, привычно для гостиниц даже такого типа, стоит большая кровать без спинки, занимающая почти всю комнату. Лампы под потолком сияют розоватым светом, таким же бледно-розовым выкрашены стены. Такое же розовое белье с безобразными рюшками на кровати. Судя по сладкому запаху - где-то привинчен ароматизатор. - Лучше, ты сказал? - прыскает со смеху Сатоши, одернув свободной от банок и пакетов рукой Таками за локоть. - Таками, лучше, ты сказал? Дверь закрывается со звучным щелчком, с таким же щелчком Таками поворачивает внутренний замок, запирая их. Забирает у Сатоши банки и пакеты с чипсами, опускает на пол и, подойдя вплотную, оттесняет его к кровати. Сатоши поднимает ладони к чужим плечам, и послушно отходит назад, чувствуя, как шпарит горячее частое дыхание Таками ему по открытой шее. Кровать ожидаемо упирается мягким бочком матраса ему в ноги, он тормозит, и поднимает голову Таками ладонью, чтобы смотреть в глаза. По закону жанра - каким бы он ни был - необходимо что-то сказать, но что тут скажешь. Первый поцелуй смазанный и терпкий, у Таками искусаны обветренные губы, а второго поцелуя сразу не случается, потому что обхвативший его за пояс руками Таками притискивается и резко кусает Сатоши в шею, размашисто, влажно и больно. - Блять, - зажмуривается Сатоши и смеется, садясь на кровать и разглядывая удивленного Таками, кусающего губы. - Теперь я должен превратиться в беттера. Таками жмурится, трет губы ладонью и садится рядом, скидывая капюшон. - Ты злишься? - морщится он смешно. - Нет, - разводит руками Сатоши, касается тыльной стороной ладони влажного следа на шее. - Просто теперь мне нужно будет какое-то время таскать шарф или высокий воротник. - Фигня, у мужчин и женщин челюсти не сильно отличаются, - отмахивается Таками. Потом думает минуту и, потянувшись обратно, горячо дыша задравшему голову Сатоши под челюсть, добавляет. - Я подарю тебе шарф. И шарф ему точно нужен будет в ближайшее время. Утром синяки такие, будто его кинули в клетку, например, к стае диких хорьков. Пока еще бордовые, скоро они нальются синевой, и где их только нет. Шея и челюсть, плечи, ключицы, локтевые сгибы, бедра, бока... - У тебя большие проблемы, ты в курсе? - спрашивает Сатоши, отлепляя от себя беттера-осьминога, так и проспавшего последний час, обняв Сатоши всеми растущими из него конечностями. Он убирает с себя руки, попутно отмечая и пересчитывая следы челюстей на своих руках, сгребает в сторону обхватившие его таз ноги, но так и останавливается, сидя, с ладонями на чужой заднице. - Это не очень нормально, жрать того, с кем спишь. Нормальные люди целуются, это общепринято, это привычно. Следы от зубов у него даже на ягодицах, судя по ощущениям. - М, - глубокомысленно отвечает Таками, возвращая свои руки на занимаемые ими места на теле Сатоши. Есть ли смысл возмущаться при такой реакции и таком количестве внимания к твоим словам, Сатоши не знает. Более важно то, что ему в общем-то не очень хочется возмущаться. Нет ни недовольства, ни злости. Дискомфорт травмированной кожи не что-то непривычное для человека, раз за разом отгребающего на тренировках. У Таками грубые ладони, привычная бейсбольная фигня - мозоли от биты, нарастающие даже при самых новых и продвинутых перчатках. Таками держит его крепко, обхватив ногами и руками, прижавшись носом и приоткрытым ртом к боку, и уже, кажется, приноравливается еще разок укусить. Сатоши сгребает свои наручные часы, наблюдает, что через сорок минут комната заблокируется, а через полчаса запищит таймер на двери, извещающий об окончании оплаченного времени. Ему бы надо ехать на пресс-конференцию. - Девять часов, - говорит он, сгребая пятерней пушистые волосы у Таками на затылке. - Пресс-конференция начнется через полтора часа. Таками там тоже ждут. - У нас есть еще час, - мямлит тот, и, разомкнув губы для слов, все-таки кусает Сатоши за бок осторожно и мокро. Вздохнув глубоко, Сатоши гладит его по волосам и ждет. - Ложись обратно, - перехватив руками выше по груди, тянет его на кровать Таками. - Сато. Считать время до таймера не получается. Подтянувшийся повыше Таками продолжает слюнявить его и покусывать по всем местам, до которых достает, как было и ночью, сцепив вокруг него сильные руки и жилистые ноги. Думать о чем-то в таком состоянии и положении тоже не особо удается. - Нормальные люди целуются, - говорит он, подсовывая под ищущий влажный рот на ощупь руку, и получает укус в ладонь. - Мне не нравится целоваться, - проникновенно сообщается сонный Таками и продолжает свое мокрое дело. – Я не хочу делать то, что не хочу. - А хочешь делать то, что хочешь? – предполагает логичное Сатоши и чувствует, как Таками согласно елозит головой. - Да, женщина была бы в восторге от таких ласк, однозначно. Таками фыркает, ворочается и снова кусает - Ты мне нравишься, Сато, - говорит он. – Я тебе нравлюсь? Сонный едва слышный лепет – самое милое в его, Сатоши, жизни признание. - Да, Ицуки Таками, ты мне нравишься тоже, – вздыхает он и сдается, сползая на кровать, к тут же оккупирующему его и без того пострадавшую шею Таками. Таками срывается резко, как ужаленный, подскакивает с кровати, нехило напугав успевшего задремать Сатоши, и начинает одеваться, умывает в крохотной ванной комнате лицо и споласкивает тело, закидывается жвачкой и уже влезает в кроссовки, когда Сатоши только встает и вопросительно на него хмурится. - Я вспомнил, я вспомнил, - сосредоточенно жует резинку Таками и улыбается мягко. – Что тебе нужен шарф. Но с твоими вещами шарф не наденешь, будет смотреться…не так, как надо. Поэтому нужно купить тебе рубашку и шарф под нее. Он поднимает футболку и кожанку Сатоши и начинает помогать одеваться. - Пресс-конференции проводят в форме команды, - немного осаждает великие планы запутавшийся в рукавах Сатоши. - Тогда мы купим тональный крем, намажем тебя, а потом уже понадобится шарф. - Меня придется мазать всего, - фыркает Сатоши недовольно. – И форма тоже будет цвета тонального крема, вся. Они выходят из комнаты ровно за минуту до того, как заблокируются автоматические двери, вырубится свет и система потребует доплаты. На парковке, в ожидании такси Таками долго целует его в губы, и так крепко, что едва не вынимает душу. На пресс-конференцию Сатоши приезжает еще и с припухшим от этих неожиданных ласк ртом. Переживавшей всю ночь в отеле об его отсутвии команде хватает одного взгляда, чтобы расцветиться хитрыми улыбками, как лампочками. - Мы тут волновались, а ты хорошо провел ночь, - берет необходимое слово Коджима одетый и готовый к общению с прессой. - Может меня в клетку к хорькам бросили и они меня погрызли? – спрашивает Сатоши, но все равно безнадежно краснеет. Ицуки активно жестикулирует – настолько активно, чтобы это не показалось странным его сокомандникам и еще полусотне людей, собравшимся в зале. Там, куда он указывает, после конференции Сатоши находит запакованные в пакет лавандовую рубашку из струящегося материала, в тон к ней шарф, тюбик мази от синяков и карточку с номером телефона и инициалами. «Звони», - подписано внизу ровно, почерком отличника: «Обещаю держать себя и свои зубы в руках». Сатоши звонит тем же вечером из поезда по пути домой, и номер действительно оказывается той самой недостижимой мечтой школьниц и дам постарше. Ицуки берет трубку после первого же гудка. - Что вы можете сказать об Ицуки Таками? – спрашивает журналистка. Сатоши вздыхает, взгляд Тоа ощутимо жжет ему спину. - Он отличный игрок, профессиональный спортсмен, и Ликаонс рады, что среди наших соперников есть те, кто отличаются такой силой и мастерством, - подбирает слова он, уроки словесности не были его коньком никогда, но жизнь под званием капитана команды быстро и многому учит. - Нет, - осаждает его журналистка, ломая всю попытку обезличить вопрос. – Что именно Вы можете сказать об Ицуки Таками? Сатоши очень хорошо слышит, как смеется коротко, ухмыляясь, Тоа; через такой шум невозможно это расслышать, и это явно самообман и паранойя – но Сатоши стопудово уверен, какое сейчас у Тоа лицо. Но Тоа может идти сразу к владыке Эмма, и, конечно, найти с ним общий язык - а Сатоши нужно что-то отвечать и, желательно, без лишних эмоций. Что он, лично он, кетчер команды Сайтама Ликаонс, тридцати пяти лет отроду, может сказать об Ицуки Таками? Игроке команды Чиба Маринерс, непревзойденном беттере, облаченной в плоть женской мечте, красивом молодом мужчине и просто о приятном во всех отношениях человеке? Об Ицуки Таками, с его вопросами о том, запах каких сигарет нравится Сатоши больше, чтобы он мог выбрать, какие при нем курить и хоть немного доставлять им обоим удовольствия этим. Или с его жуткой оральной фиксацией, о том, как он тянет в рот его, Сатоши, пальцы, и кусается постоянно и непрестанно; о его искусанных губах и сгрызенных под мясо ногтях, о его неприязни к поцелуям, о пачках жевательной резинки, набитой в карманы его курток. Об аквариуме в полстены в его квартире, где нет рыб, а хранятся сотни мячей со всех его матчей, и гитарах, которые он собирал когда-то, а теперь не выбрасывает и развешивает на грифах рубашки; о том, что все простыни у него – черные, а лавандовый цвет он любит так сильно, что готов покрасить в него голову. Что он прокалывал соски и живот ниже пупка, но даже с силиконовыми штангами в этих проколах было неудобно играть – но он хочет проколоть снова. О том, что пирсинг в сосках Сатоши все-таки застал… О том, как он таскается по утрам завтракать в закусочную у дома, и как запрещал Сатоши готовить завтрак, чтобы не портить ему этими усилиями утро. И сколько у него еще таких маленьких радостей, вроде кофе американо, земляничных жвачек, правильного шампуня для волос, расписания показа новых серий очередного аниме в ежедневнике, десятков пять разноцветных рубашек и шарфов в шкафу… Его, Сатоши, фотографии, вырезанные из газет, приклеенные на зеркало в спальне. Что он, Ицуки Таками, это просто беда, это катастрофа, это засосы и укусы, которые два года спустя не сводит быстро даже лучшая рассасывающая мазь, это прокушенные губы и прикушенные пальцы, это такие стоны, что соседи нескромно стучат в стены. Это звонки после каждого матча и поездки через весь Канто и половину Хонсю, чтобы полночи провести в дешевом лавотеле, а еще полночи в чужой квартире, где скоро знаешь уже абсолютно все. И ничего, совершенно ничего, что он мог бы сказать этой целеустремленной женщине с диктофоном в руке. Ни рубашки, ни оральная фиксация, ни звонки и прозвища, ни составленное из всех этих мелочей его, Сатоши, личное мнение не подходит. - Он отличный игрок, - отрезает Сатоши и разворачивается к дагауту, стараясь скрыться быстрее, чем бестактность в репортерше возьмет верх. Тоа лыбится тонко где-то позади и не пытается его окликать или выбираться из толпы атаковавших его репортеров. «Ты мне нравишься» - пишет он спустя пару мучительных часов, когда волны атакующей их прессы, наконец, рассасываются. «Ты мне нравишься, Ицуки Таками» - строчит он второе сообщение, сидя на ступеньке под дверью черного выхода со стадиона для персонала. - Я хочу, чтобы ты был в норме, - говорит он телефону, и прикусывает губы. – Так хочу, чтобы ты был в порядке. Это все слишком хреново, и Сатоши знает прекрасно, что для поражений нужно куда больше моральных сил, чем для побед. Он не уверен, что столько сил есть у Ицуки. Он смотрит на яркий экран так долго, что мир вокруг этого прямоугольного куска света весь становится темным и неразличимым. Он смотрит на экран долго, долго… Но никаких сообщений не приходит. Таками всегда отвечал быстро, и это все ужасно тревожно, и Сатоши кусает губы, закрывает глаза. - Ты мне тоже нравишься, Сато, - слова ударяются в лицо вместе с дымом, и этот дым кажется Сатоши лучше дыма благовоний курильниц в храмах. Он тянется и обнимает Ицуки за пояс, прижимается лицом к укрытому мятой, мягкой рубашкой животу. Их ждёт еще много игр, но сезон когда-нибудь закончится, рано или поздно. И то, что он не должен и не может сказать Ицуки о том, что Тоа твердо намерен привести Ликаонс к победе, и что Тоа действительно это, по ощущениям, сделает – еще одна его, Сатоши, большая беда. Ицуки гладит его по волосам, перебирает пряди пальцами. - Давай поедем вместе куда-нибудь, - шепчет Сатоши. – После сезона. Подальше. Ему хочется просто отвлечь. Просто напомнить, что есть еще какая-то часть жизни кроме бейсбола. - Давай, - затягивается Ицуки и смеется, почесывая Сатоши за ухом. – Только чур один номер и с большой кроватью. И условие обязательно к исполнению – и будет исполнено в точности.