Страх

      Это уже похоже на паранойю. Каждое утро, открывая глаза, Исак боится не увидеть Эвена. Боится, что именно сегодня он поймет, что те чувства, которые Эвен испытывает к нему, всего лишь результат навязчивых желаний, преследующих его. Боится, что именно сегодня он останется один на один с одиночеством, болью и развороченным сердцем. Навсегда. И уже ничего не сможет изменить это.       Каждое утро Исак встает раньше, чем Эвен, чтобы быть уверенным, что он не ушел. Вальтерсен идет на кухню, чтобы приготовить им завтрак. Такой же, как когда-то давно ему делал сам Найшейм. Теперь завтраки были целиком и полностью заботой Исака. Потому что если бы утром готовил Эвен, то ему пришлось бы встать раньше, а Вальтерсен, проснувшись в пустой постели, наверное, получил бы инфаркт.       Каждое утро Эвен приходит на кухню и обнимает Исака за талию, утыкаясь носом ему в затылок и втягивая в себя запах его шампуня. Исак оборачивается и обнимает своего любимого в ответ, забираясь ладонями под слегка приподнявшуюся футболку. Он нежно касается губ Эвена, зная, что раз уж он пришел, то обязательно ответит на этот поцелуй. Исак прижимается к теплым губам Найшейма, каждый раз заново вспоминая и снова запоминая его прикосновения. Они целуются долго и нежно, так, словно боятся отпустить. Вот только для Вальтерсена этот страх реален. Он действительно боится отпускать. Разрывая затянувшийся поцелуй, Исак всегда упирается своим лбом в лоб своего парня и шепчет в приоткрытые и слегка покрасневшие от прилившей крови губы:       — Я люблю тебя, Эвен…       Каждое утро он говорит эти слова, признаваясь Найшейму в своей беспомощности и расписываясь под своим смертным приговором. И каждое утро Эвен опускает на его поникшую голову топор:       — Я тоже люблю тебя…       Каждый грёбаный раз, когда он слышит от Эвена эти безумно прекрасные слова, ему хочется плакать. Потому что Исак знает, что это не так. Потому что в момент признания он видит пышущее злобой лицо Сони, которая выкрикивает ему самые нечестные и горькие слова за всю его недолгую жизнь: "Ты думаешь, он в тебя влюблен?? Нет! Это просто очередное навязчивое желание. В прошлом году он учил Коран на арабском, потому что это казалось ему хорошей идеей!". Как несправедливо было слышать это от бывшей девушки Эвена. И как же больно было осознавать, что, скорее всего, она права, и этой такой необходимой любви со стороны Найшейма нет и никогда не было. В тот момент ему хотелось просто взять и умереть прямо там, на безлюдном тротуаре, в свете вечерних огней и печального неба. Он был готов зубами рвать себе запястья, руками разрывать себе горло, лишь бы внутри не было так больно. А потом он понял, что как бы ему не было паршиво и как бы ни хотелось сдохнуть, он обязан увидеть Эвена. Потому что тот ни в чем не виноват. Единственное, в чем была его вина, так это в том, что он не признался Исаку сразу. Но и тут Вальтерсен понимал своего возлюбленного. Он помнил эту свою всё испортившую фразу про то, что он для себя решил, что психически больным рядом с ним не место. Теперь Исак понимал, что Эвен просто боялся ему признаться. Немного успокоившись, он решил узнать, где сейчас Найшейм. Однако в полиции ему сказали, что того забрали в больницу.       Держали его там месяц. Как бы Исак ни старался, к Эвену его не пускали, его телефон был всегда выключен и все отправленные эсэмэски остались непрочитанными. Единственное, чего ему удалось добиться, так это выяснить, когда парня выпишут. В назначенный день он с самого раннего утра стоял у входа в больницу и ждал. И вот, когда двери распахнулись и Вальтерсен увидел Эвена — осунувшегося, какого-то грустного и усталого, — он внезапно понял, что не знает, что сказать. Нет, слов в голове было предостаточно, но он не мог их сложить в предложения. Исак просто стоял и смотрел на своего Найшейма и не мог отвести глаз. Тот сначала просто обалдевшим взглядом смотрел прямо на Исака, а потом опустил голову. Щеки его покраснели неровными пятнами, отросшая челка скрыла глаза. Он стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, и молчал. Исак сделал шаг вперед, и Эвен слегка вздрогнул и приподнял голову. И Вальтерсен понял, что пропал, потому что столько мольбы и раскаянья, столько внутренних страданий он увидел в этих прекрасных глазах, что словами передать невозможно. Вся эта ситуация безумно напоминала их прошлую встречу после того поцелуя с Соней. Только тогда Эвен смущенно улыбался, будто выдавливая улыбку, отводил взгляд и не знал что сказать. А сейчас просто обреченно стоит и ждет. И Исак не выдержал. Два быстрых шага вперед, рука в волосы и… Это было самое неловкое и при этом самое нужное на свете объятие. Вальтерсен обнимал Эвена сильно, зарываясь рукой в отросшие прядки, прижимая все ближе и ближе к себе, будто пытаясь впаять в себя, а Найшейм, будто не веря, робко обнимал в ответ, положив ладони на талию.       После этого они стали жить вместе. Эвен всё время пытался доказать, что Исак не зря остался с ним. А Исак начал бояться. Потому что уже не представлял жизни без этого прекрасного, веселого парня. Потому что он уже просто не существовал по отдельности от Эвена, он был его частью, самой важной частью, той, где хранится сердце.       И поэтому Исак уже третий год каждое утро встает раньше своего парня, чтобы знать, что он ещё рядом, спокойно спит. Просто протяни руку, и сможешь коснуться его теплой, чуть влажной после ночного секса кожи, провести по волосам и легко, словно пушинка, поцеловать в висок.        Исак боится и, видимо, не зря. Потому что он проспал. Единственный раз за всё это время. И Эвена нет рядом…

*****

      Исак вскакивает с постели, бросив одеяло на пол, спотыкается о вещи, которые он вчера не успел убрать, и несется в кухню. Надежда, что Эвен там, сотрясает тело дрожью. Или это страх, что его там нет? Исак распахивает дверь кухни и… Эвена там нет. Липкой волной ужас прокатывается по телу. Нет, Найшейм, скорее всего в ванной… Но двери ванной открыты, створки душа настежь, и внутри никого. Исак обегает всю квартиру, заглядывает даже в шкаф… Но он здесь один. Никого нет. Пусто. И в душе так же.        Вальтерсен возвращается в спальню, осматривает комнату и замечает: на полу лежат только его вещи. Нет ни рваных джинс, ни рубашки, ни толстовки Эвена. Ничего. Исак идет в прихожую, и сердце обрывается. Все документы Найшейма, телефон, деньги, сумка и куртка отсутствуют. Ботинок так же нет. Значит, это был не приступ. Он ушел осознанно. И ноги подкашиваются, и Исак падает прямо на чуть грязный пол прихожей. Он сидит на коленях и не может поверить, что это всё. Что не будет больше ни поцелуев, ни ласковых прикосновений, ни жаркого, чувственного секса, не будет утренних признаний и нежных объятий. В его жизни больше не будет Эвена. И эта правда наваливается на него стальной глыбой и ломает, медленно и мучительно убивая своим весом. И Исак больше не может быть сильным.        Он облокачивается на стенку, обхватывает колени руками и плачет. Тоненько, жалобно, так, как плачут брошенные котята, но этот плач разрывает душу пополам. Он не стирает слезы, они катятся и катятся по его щекам, заливая домашние штаны, растянутую футболку Эвена и пустоту внутри Исака. Вальтерсен знает, что однажды это бы случилось, он даже думал, что хоть чуть-чуть готов, но сейчас он понимает, что не может. Не может это терпеть. Так больно ему ещё не было. Он готов выть, но только тихонько плачет, всё сильнее и сильнее обнимая колени. А ведь он почти поверил. Почти поверил, что Эвен его любит. Почти... Головой-то он понимает, что всё должно было этим закончиться, что Соня ему еще тогда сказала, чем всё завершится, но сердце… Проклятое сердце до сих пор не верит, что его снова бросили, снова растоптали, разворошили и кинули голодным волкам. И Исак больше не может выносить эту жгучую боль, которая прижигает круче каленого железа, и тихо, едва слышно скулит в пустоту некогда живых комнат:        — Эвен… Где я так провинился?..        Но ему никто не ответит, пустота не может говорить, и Исак плачет ещё горше. Он полностью отдается своей боли, теперь она его часть, она — его сущность. Его теперь не существует для этого жестокого мира, где он больше не нужен Эвену. Почему до сих пор нельзя уйти в параллельные вселенные??? Туда, где Найшейм всё так же нежно его касается, обнимает и целует. Туда, где он по-настоящему любит Исака.        От слёз уже болит голова, но парень не чувствует этой боли. Другая, более сильная боль забирает все силы. Исак все так же сидит на полу и не слышит, как скрипит ключ в замке, как распахивается дверь и такой родной и любимый голос неверяще спрашивает у свернувшегося в клубок парня:       — Исак??.        Он не видит, как Эвен сбрасывает свою сумку, как рывком захлопывает дверь и падает на колени рядом с ним. Исак не чувствует прикосновений, не слышит голоса, зовущего его, он просто плачет. И этот плач расползается по венам Найшейма ледяными иглами. Он прижимает Исака к себе, качает в объятиях, баюкает, как маленького ребенка, и пытается дозваться. И Исак слышит его, как сквозь толщу воды, но слышит и поднимает взгляд. Он смотрит Эвену прямо в глаза и не верит. Это, наверное, просто галлюцинации от слез и боли. Но он всё равно придвигается ближе и тихо-тихо, словно шелест ветра в камышах, спрашивает:        — Эвен?..        Его голос осипший, словно он кричал целый вечер на стадионе. Ну, или плакал несколько часов. И Найшейм срывается, притягивает Исака ещё ближе, зарывается пальцами в его кудри, сцеловывает слезы с его щеки и шепчет:        — Я, конечно, это я… Маленький, ну чего ты плачешь?.. Что случилось, родной?.. Я тебя чем-то обидел? Тише, тише… Ну не плачь, солнышко моё… Отчего же ты… Почему?..        И Исак не выдерживает. Он тянет Эвена на себя, прижимаясь так, что между ними не остаётся ни сантиметра, и целует. Сильно, но как-то неуверенно, словно боится, что его оттолкнут, словно не верит, что ему разрешат. И Найшейм целует в ответ, ласкает губы самого дорогого и любимого человека, гладит и вытирает слезы. А Исак отстраняется и шепчет:        — Ты ушёл…        Эвен, чуть отстраняясь, удивленно приподнимает брови:        — И когда это мой уход тебя так расстраивал?       Исак подвигается ближе и еле слышно говорит:       — Я думал, ты не вернешься…        — Почему?? Исак, почему я должен был не вернуться?        Вальтерсен смотрит ему в глаза, и вдруг Эвен замечает, сколько в них плещется боли, старой и новой, сколько страданий и… надежды? Губы парня едва кривятся, и он шепчет:        — Потому что ты не любишь…        Эвен ничего не понимает, он смотрит на Исака и не может сообразить, что тот имеет ввиду. А кудрявый парень утыкается ему носом в плечо и продолжает:        — Я знаю, что я просто… твоё навязчивое желание. И что однажды ты проснешься и поймешь, что… ничего ко мне не чувствуешь. Что я тебе не нужен… А сегодня утром я открыл глаза, а тебя нет… Ты забрал вещи и ушел… И я… я думал, что ты ушел навсегда… Что вот и наступил этот день… И Соня была права… И ты не любишь…        Кофта Эвена уже сырая насквозь, а он всё никак не может отойти от удивления. Он гладит кудрявую макушку, вслушиваясь в горькие всхлипы, и не может понять: неужели?..        — Исак… Неужели все эти годы ты считал, что я тебе лгу? Что… просто играю с тобой? Даже если бы ты был просто моим … навязчивым желанием, я бы не ушел просто так. Я бы остался с тобой… Потому что в тебя невозможно не влюбиться. Ты — самое прекрасное, что только есть на свете, и я готов умереть, лишь бы ты больше никогда не плакал. Я люблю тебя, Исак… Люблю больше жизни, больше, чем что бы то ни было… Ты веришь мне?        Исак поднимает голову от такого родного плеча и смотрит. Просто смотрит, а потом… верит. Потому что ну не могут эти глаза все время лгать, не может эта нежная улыбка всё время обманывать, не могут эти руки, эти прикосновения, эти слова всё время говорить неправду. Эвен не будет ему врать. И он верит в это. Верит, что теперь всё у них будет хорошо. Сейчас он уже готов просто послать Соню с её предостережениями и высказываниями. Они будут счастливы. А если нет… Исак просто забудет проснуться.