***
Не знаю почему, но мне было комфортно. Было тихо и тепло. По волосам то и дело проходили чьи-то пальцы, а мои руки слабо придерживали темно-синие ткани чьей-то одежды. Я открыла глаза и заметила, что вновь различаю окружающий мир, но так и не встала. — Тише. Ты очень устала, не так ли? — я вздрогнула, услышав странный голос сверху. Почему-то мне показалось, что когда-то давно я уже слышала его раньше… — Ваданохара… Скосив взгляд, рассматриваю очень знакомые спокойные глаза темно-синего, практически черного оттенка. Лицо темноволосой девушки выглядит довольным и умиротворенным, я не сразу понимаю происходящее, а поняв, еще долго не могу отпустить ее, не могу прервать нескончаемый поток слез и неразборчивых слов. — Тише, милая, — ты обнимаешь меня, как и тогда. Я не прекращаю дрожать, вспоминая, как в детстве ты точно так же обнимала меня, когда я расстраивалась по глупым причинам. — Все хорошо. Я знаю… Знаю! Но почему-то до сих пор не могу в это поверить. Все ведь закончилось, правда? Больше нет никакой войны, правда? Никто больше не будет страдать…***
С детства не люблю, когда на меня так пристально смотрят. Особенно с ожиданием. Особенно, когда таких взглядов явно больше двух. И дело не только в этом пристальном осмотре, а в том, что я даже не знаю, что сказать. А что? Я вот так запросто отделилась от них, решив пойти по собственному плану. Понятное дело, что у них осталась куча вопросов. Не сомневаюсь, что я еще долго буду получать за свою названную «самостоятельность». — Т-ты могла бы сказать нам? — Мемока с недовольством скривилась, накидываясь за меня и обхватывая своими крыльями. Я расслабленно улыбнулась, чувствуя привычную умиротворенность. — Вада, ты даже не попыталась хоть что-то прояснить, а теперь возмущаешься, что мы разом на тебя навалились! Долфи так вообще чуть инфаркт не хватил… — С-с-с-с-страшные… — кажется, я знаю, кого она имеет ввиду, но не буду озвучивать вслух, дабы не нагнать на нее еще большего страха. — Простите… — улыбаюсь явно в растерянности, потому что не знаю, что предпринять. — Это было для меня слишком тяжело, — закусываю губу, отводя взгляд. — Я боялась, что вы возненавидите меня и… — Как ты вообще умудрилась об этом подумать? — я не знаю, где Фуками научился так неожиданно появляться за спиной, однако сейчас, вместо строгости, на его лице читался лишь легкий интерес и спокойствие. — Ну… Скажем, иное воспитание и восприятие… Несколько секунд мы молчим, а потом вдруг все вместе смеемся по неизвестной причине, как бы отпуская прошедшие страхи и волнения.***
— Слушай, дочь… — мама с усмешкой подняла на меня свой взгляд, выделяя последнее слово. Я в ответ скривилась, понимая, к чему идет разговор. — Нет. — Ну хотя бы… — Нет. — Даже не попытаешься? — Нет! Принцесса Уоми с укором посмотрела на меня, упираясь руками в бока. Мы с мамой одновременно скривились, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет. Хорошо хотя бы то, что мне предоставили право выбора, хотя, думаю, это не особо будет кого-то волновать, когда речь вновь зайдет о нашей семье. — Вот, это все твои гены, — Уоми фыркнула, складывая руки на груди и выпрямляясь. — Что мне с вами делать? — Иди-иди… Я знаю, что у тебя сейчас серьезный разговор… — мама потрепала меня по голове, хихикая и говоря в полголоса. Я поняла о чем она, но совершенно не знала, о чем именно мы должны поговорить. О том, что было между нами в прошлом? О том, что происходит сейчас? Это было трудно. Очень. Особенно тогда, когда на меня сразу навалилось столько обязанностей. Конечно, после того, как все более-менее началось улаживаться, мы рассказали и о моем происхождении, и о новых правилах, что Уоми и мама установили вместе. Мир постепенно начал налаживаться, а у меня до сих пор было чувство дискомфорта, словно что-то все-таки осталось тайной моих мыслей и рассуждений. Я кивнула, махнув рукой на прощание и скрываясь в дверном проеме. Если бы я обернулась, то, не сомневаюсь, увидела бы, как Уоми с недовольством причитает, ибо через пару секунд я услышала веселый смех мамы. Я улыбнулась. Ну конечно, я знала, что дело было лишь в этой глупой обиде. Когда проблема была решена, а все тайны стали явью, обе сестры вновь стали дороги друг другу, как и прежде. Я аккуратно взобралась на крышу, на миг оглядывая окружающую обстановку. Когда-то в детстве я часто взбиралась сюда, чтобы оглядеть эту мирную суету подводного мира. Засмотревшись, я даже забыла про время, поэтому очнулась, когда меня за шиворот потянули вверх. — Если ты продолжишь отвлекаться на все в округе, то переломом не отделаешься, — Сал недовольно скривился, приподнимая бровь. Я вспомнила, как однажды оказалась в подобной ситуации… Меня спасло лишь то, что я взобралась не слишком высоко. — Боже… Ты не меняешься. — Прости-и… — я зажмурилась, с облегчением ступая на твердую поверхность и тряся головой. Я знала, что он волнуется, но все же просто не могла относиться к этому серьезно, ибо слишком уж любила такие вылазки. — Что бы я сказал твоей матери, если бы ты грохнулась с такой высоты? — он садится рядом, распуская галстук и свободно вздыхая. Устал? — Что я слишком легкомысленная? — Что ты слишком глупая! Я усмехаюсь, а затем мы оба смеемся от обыденности этой ситуации. Много времени прошло с тех пор, как мы так свободно могли поговорить, не надевая на лицо маски равнодушия и неизвестности. Это было даже как-то… непривычно? Но это было такое давно позабытое чувство, что не хотелось просто брать и ломать эту повседневность. — Мда уж… И все же, я удивлен, — Сал вдруг кладет голову на колени, а на его лице возникает привычная ухмылка. — Кто бы мог подумать, что ты окажешься, так сказать, «нашей». — Привыкай, что море теперь окончательно одно. — Да-да, я знаю. Именно это и странно, если говорить прямо. Эта война длилась так долго, а закончилась так просто. Я предполагал множество вариантов развития событий, но чтоб такое… — Что именно ты хотел узнать? — я знаю, что этот разговор может длиться вечно, и мне совершенно не хочется вот так прерывать его, но почему-то важным сейчас является тот факт, что он хотел поговорить не о море, а именно обо мне. Он не сразу отвечает. Щурится, временами приподнимает брови, словно что-то обдумывает, вздыхает, а затем вновь ухмыляется, с ехидством прикрывая глаза на половину. Когда море воцарился мир, его глаза вновь вернулись к изначальному оттенку, и это было очень непривычно и странно. Я до сих пор не могла понять, пала ли та грань между тем Салом, которого я знала, и тем, кто был Послом моря Смерти. — Ты ведь знаешь, почему я перешел на сторону Красного моря, так? — он окончательно закрывает глаза, словно ему тяжело говорить о том времени. Я помнила, как он мучился в тот период, помнила, как они поссорились с Самекичи, помнила, как он смотрел на меня, словно не решаясь сказать что-либо. Я знала, что в его поступке есть и моя вина тоже. — Да-а… Братец никогда не отличался особым терпением и, кажется, сейчас он до сих пор не может окончательно успокоиться. Это… Было довольно-таки трудно. Я не могла смотреть на него сейчас. Такого задумчивого, такого растерянного… — Чего именно ты не хотела мне говорить? — он вдруг вновь понимает на меня глаза, и я поняла, что это и был главный вопрос. — Почему ты ничего не сказала в тот день? Потому что я испугалась. Потому что я не знала, что сказать. Потому что я… не думала об этом? Да, глядя на своих друзей, я временами понимаю, что очень многого не знаю. Просто не задумываюсь об очевидных вещах, которые окружают меня и ждут, когда я пойму ответ. А я и не задумываюсь об этом. — Я… растерялась, — буквально выдавливаю это из себя, сжимая складки своей одежды и смотря вниз. — У меня не было ответа, я просто не знала, что сказать. Испугалась, что могу наговорить каких-либо глупостей и все испортить… — я видела, что он хотел как-то оспорить мои слова или задать следующий вопрос, но перебила преждевременным ответом. — А Самекичи просто оказался тем, кто бы смог отвлечь меня от этого. Наверное я поступила эгоистично, пытаясь забыть о твоих словах… Это словно исповедь, ведь это всегда терзало мне душу. Фуками был прав, когда говорил, что очень больно держать все в себе, а когда все просто вываливается наружу, становится еще хуже… И одновременно с этим приходит и чувство облегчения. Странной неизвестности. — Всего-лишь… страх? — он хмыкает, словно обдумывая мои слова, а затем встает и подходит ко мне, подает руку, чтобы я встала. Я неспешно встаю, пытаясь успокоиться. Такое чувство, будто если я скажу еще хоть что-то, то непременно расплачусь. Я и не успеваю ничего понять, как меня вдруг сжимают в объятьях, и я не могу придумать что-то лучшее, чем обнять его в ответ. Его слова звучат как-то естественно и непринужденно, словно это обычное приветствие друга в начале дня. — Я люблю тебя. А я и не могу перестать дрожать, обнимая, сжимать складки его пиджака, не могу сдержать слез, потому что это все выглядит слишком иронично и глупо. Как-то даже, может, по-детски в нашей случае. Соберись, тряпка! — И я люблю тебя. И я буквально чувствую, как он вздрагивает, а затем вдруг отстраняется от меня. Он удивлен, это можно сказать, даже не задумываясь, потому что у него расширены глаза, потому что он смущен, потому что он дрожит, как и я. — Скажи еще раз! — Сал смотрит на меня прямо как в детстве, хватает за плечи. Я даже не могу ничего понять, а затем вдруг жутко смущаюсь. Ты издеваешься надо мной? Я еле собрала силы, чтобы сказать тебе это сейчас, а ты просишь меня повторить? Серьезно?! — Н-нет… — Скажи! — Ты меня не заставишь… — но он смотрит на меня так требовательно, так удивленно, словно ребенок, который смотрит на давно желаемый подарок. — Я люблю… тебя. — Еще раз. Я даже не считала, но помню, что он просил повторить меня это достаточное количество раз, словно желая удостовериться в том, что ему не послышалось, а я уже просто не могла остановиться, словно выплескивая собственную душу на свет. Я помню, что после какого-то раза Сал, тяжело дыша, уткнулся мне в шею, сжимая в объятьях. Я любила его. Действительно любила. Я помнила, как он держал мои руки в своих, помнила, как мы вместе собирали подарки для друзей, помнила собранный из цветов венок, подаренный мне на какой-то маленький праздник, помнила, как мы вместе частенько засыпали в друг друга на плечах. — Ваданохара… — он выпрямляется, но не отпускает мою руку, улыбается, упираясь своим любом о мой. Мы оба тихо смеемся, словно над старой шуткой, а затем со свободной душой уже смеемся громче, расслабляясь. Хотела бы я, чтобы та грань, когда-то вставшая между нами, больше никогда не появлялась…Моя воля - продолжать верить во все это море.