Искупление

Тусклый свет помещения блекло окрашивал цвета не блещущей изысками окружающей обстановки. Бесшумно трепетали языки пламени белых восковых свеч, сливаясь в танце с собственными беснующимися тенями. Посреди просторной комнаты стоял большой деревянный крест, на котором без сознания висел раздетый человек. Другой мужчина медленно прохаживался в кругу свеч, находясь в спокойной задумчивости. Он был в длинном черном плаще и походил на одну из пляшущих на стене теней. Наконец, жертва подала признаки жизни. С трудом подняла голову и разлепила веки. Взгляд карих глаз был затуманен пеленой. Осознание возвращалось медленно. Мужчина в плаще подошел к кресту и с замиранием сердца любовался приходящей в себя жертвой. Та наконец попробовала пошевелить затекшими конечностями и увидела, что этому препятствуют шершавые веревки, стягивающие запястья и лодыжки. Затем мужчина обнаружил собственную наготу, так непосредственно открывающую миру все то, что принято прятать под одеждой. И только потом перевел расфокусированный взгляд на фигуру, стоящую перед ним. — Ты мне всегда напоминал Иисуса, — знакомый голос болью отозвался в голове. — Гг... Глеб?.. — язык с трудом слушался, а осознание происходящего упорно не хотело вписываться в реальность. — Угадал, — улыбнулась темная фигура и откинула с лица капюшон. Тщательно продуманный сценарий обретал жизнь. Глеб аккуратно убрал длинную темную прядь со лба брата и с удовольствием отметил, каким красивым тот был в тусклом свете дрожащих огоньков. Если бы Глеб был художником, он мог бы потратить всю жизнь на рисование этой потрясающей картины, долгими часами вырисовывая каждую черточку и доводя ее до совершенства. Вадим напряг мышцы, оценивая крепкость веревок и обреченно выдохнул. В глазах бушевало непонимание. Глеб удовлетворенно потрогал узлы на левом запястье. Он продумал каждую мелочь своей театральной постановки, и вряд ли что-либо могло теперь помещать осуществлению задуманного. Глеб начал водить пальцами по беззащитному телу брата, исследуя каждый изгиб и каждую впадину. Дошел до паха и, преодолев искушение, отдернул руку. — Что тебе нужно? — слабо прохрипел Вадим, наблюдая за движениями брата. В ответном взгляде пронзительно голубых глаз читалось торжествующее безумие. — Слишком долго ты пил мою кровь, настала моя очередь. Глеб плавным движением достал из кармана нож и приставил лезвие к горлу брата. Того впервые действительно охватил страх. В детстве он читал Библию, и хорошо помнил, чем закончил Иисус. У Глеба было много причин, чтобы убить его, но Вадик никогда не думал, что его безумства хватит на такой шаг. Теперь же он ни в чем не был уверен. Тем временем Глеб приблизил лицо и коснулся губ брата, настойчиво прося продолжения. Вадим решил, что лучше не перечить, когда к твоей шее вплотную приставлено лезвие, и приоткрыл губы, позволяя брату проникнуть языком внутрь. Глеб чувствовал, как тело внизу наполняется теплом, и сильнее прижался к брату, продолжая жадно впиваться в его губы. Затем отстранился, подошел к столу и вернулся с позолоченным кубком. Резким движением полоснул ножом по ладони неожидавшего такого приема Вадима. Кровь медленно начала стекать в подставленный кубок. — Свооолочь, — простонал Вадик, сжав кулак, отчего кровь потекла несколько быстрее. — Тише, тише. Иисус не произносит плохих слов, — прошептал Глеб, с жаждой наблюдая за алой жидкостью. Затем поднял кубок перед глазами брата. — За извращения! — произнес он тост и сделал глоток. Вадим скривился, почувствовал тошноту. Бессмысленно дернулся несколько раз, но веревки не собирались ослабляться. Глеб поставил кубок в сторону и еще раз пристально посмотрел в глаза брату. Он не мог найти объяснение, почему его так возбуждала его боль и беспомощность, заставляя сердце биться чаще, а член принимать эрегированное положение. Было в этом что-то неправильное, и вместе с тем аморально-влекущее. Наконец он опустился перед братом на колени и начал делать то, ради чего был устроен весь этот спектакль. Сложил ладони вместе и начал исповедоваться. Перечислял грехи долго и увлеченно, особое место уделив мужеложству и инцесту. Вадим смотрел сверху вниз и старался не слушать. Наконец Глеб поднял свой кристалльно-голубой взгляд и спросил: — Ты отпустишь мне все мои грехи? Вадим сжал губы. Отпустить - это означало простить все и даже то, что происходило сейчас. Тогда Глеб уверенно взял член брата и начал скользить по нему руками. — Так ты отпустишь мне все мои грехи? — настойчиво повторил он вопрос. Вадим зажмурил глаза, изо всех сил стараясь взять контроль над своим телом, но член, как назло, уже среагировал на возбуждающие движения брата. Глеб решительно желал добиться положительного ответа и не сомневался, что добьется. Перестав ходить вокруг да около, он взял плоть брата в рот и начал медленно сосать. Вадим простонал сквозь сжатые губы, попытался вытащить свой половой орган из плена умелых губ и языка, однако в его положении препятствовать брату было нереально. Глеб наращивал темп, томно глядя снизу вверх на своего порочного Иисуса. Когда почувствовал, что брат близится к финалу, вытащил его достоинство изо рта и снова задал вопрос. — А теперь, отпустишь ли ты все мои грехи? Вадим напряг все мыщцы, на лбу выступил пот. В глазах его стояла немая мольба. Глеб едва касался приоткрытыми губами члена, а рукой поглаживал внутреннюю сторону бедра. Затем слегка обхватил самую головку, вынуждая жертву самостоятельно приближаться навстречу. Вадим попытался двинуть вперед бедрами, однако младший удерживал его на расстоянии, не позволяя углубиться. — Да! — прорычал наконец Вадим, и Глеб, дополнительно обхватив член пальцами, накрыл его губами и втянул полностью. Этого погружения хватило для достижения оргазма, и сперма излилась прямо в рот. Вадик обессиленно повис на веревках, пытаясь отдышаться. Глеб не стал сплевывать. Он наконец-то почувствовал облегчение, словно тяжелый груз наконец-то свалился с плеч. Его душа не стала светлее, но темное будто расступилось, впуская в душу долгожданный покой. Глеб залез рукой в карман за сигаретами, взял одну себе, другую вставил в приоткрытые губы брату. Комната наполнилась табачным запахом. — Может, ты все-таки меня отвяжешь? Младший Самойлов посмотрел на своего уставшего, курящего Иисуса и, пожав плечами, перерезал веревки. Вадим сполз на пол, потирая затекшие руки. Кровь на левой уже перестала сочиться и засохла. — Я тебе немного попозже врежу, — сказал он, словно извиняясь за то, что не в силах сделать это сейчас. Глеб кивнул, и оба продолжили пускать струи дыма в потолок, пока не выкурили всю пачку. Расслабленное состояние сознания вместе с неразряженным состоянием орудия Глеба склоняло его к тому, чтобы вновь предаться большому греху. Он посмотрел на брата, но тот уже спал. "И как только смог?" — подумал Глеб, но будить не стал. Накрыл своим плащом и потушил вокруг свечи. Сам лег рядом, предаваясь сладким воспоминаниям. Ночь медленно перекатывала по небу луну, заглядывала в окна, но обещала никому не рассказывать про все самые странные, самые порочные и самые приятные тайны.