Мое рыжее вдохновение

Есть в моем характере одна вещь, которую я ненавижу еще больше, чем привычку ставить будильник через каждые пять минут по утрам. В эти моменты я сам себя презираю, и моего внутреннего философа-нигилиста, у которого крайне скверный характер и отвратительные взгляды на жизнь. Не сказать, что мое собственное мировоззрение отличается радужными красками, но не приправленное удушающей обидой на весь мир, оно относительно терпимо. Правильно говорят, что вещи, которые хороши в качестве хобби — становятся невыносимыми в качестве профессии. Мое еще совсем юношеское увлечение книгами и написанием коротких рассказов, плавно перерастающие в целые романы, которые в свое время я имел глупость опубликовать — стали моим Адом на земле. Подписание постоянного контракта с редакцией, заказы и щенячье восхищение моим мастерством — боже, сколько было счастья по этому поводу. В первое время. Я правда думал, что стану великим писателем (ну, на крайний случай просто хорошим). Потом потекли серые будни: море заказов, море работы. До тех пор, пока вдохновение не исчерпало себя. И тогда на глотку наступила реальность скинхедовским ботинком, и я понял, насколько был наивен. Строчки всплывали на экране, образовывая ничего не значащую для меня сумятицу из буквенных знаков. Я прошел поэтапно все стадии от счастья до полнейшего разочарования, разрушившего мою детскую мечту. Меня тошнило от выкидышей моего бездарного сочинения. Наверное, это и есть великий и неподражаемый творческий кризис. Я сидел в какой-то нелепой забегаловке, таращась в окно на рождавшуюся весну, которая не рождала во мне чувства даже отдаленно напоминающее вдохновение. Все-таки поставленных целей не стоит добиваться, иначе в конечном итоге нам не к чему потом стремиться. А ставить новые цели я уже не вижу смысла… Мой Ад — отныне стал моим доходом и источником удовлетворения моих низменных потребностей. Боже, о чем я только думаю… Стул протяжно и противно скрипит, когда я выравниваюсь. Взгляд слепо блуждает по экрану нетбука и стертой клавиатуре. Я вздыхаю. Передо мной лежит трудная задача — написать что-то легкое, повседневное: с оттенком легкой философии. Я не люблю банальностей, но сама по себе философия, особенно бытовая, это сущая банальность. Эх… Я начинаю печатать бред. Полный. Абсолютный. И до отвратительности банальный: «Это весеннее утро — как и любое другое для жителей крохотного городка в Небраске, было посредственным и…». Меня отвлекает звук дверного колокольчика, и я бросаю беглый взгляд на вошедшего — небрежного бородатого мужика с черной банданой на голове, в косухе и мотоциклетном шлемом подмышкой. Типичный байкер и мужлан. Я саркастически ухмыляюсь и возвращаю взгляд на экран. Написанный строчки быстро стираются от вжатой до основания клавиши Backspace. Заход второй: «Этот мир, полный идиотов, настолько невыносим от осознания, что ты находишься в их числе…». Критично поразмыслив над тем, что данное заявление далеко от легкости и повседневности, я стираю написанные строчки. Хоть и ощущал их правдивость, как никогда ранее. Но это не то. Потупив перед экраном еще минуты две, я счел нужным разгрузить мозг и понаблюдать за посетителями. Может кто-то натолкнет меня на нужную мысль?.. Да, я полный идиот. К тому же, наивный. Скучающим взглядом обвел помещение, я не заметил ничего интересного ни в одиноко сидящей старушке, ни в сладко воркующей парочке, ни… ни в этом чертовом байкере. На котором я все же остановил свой взгляд, поскольку его столик находился как раз напротив моего, и мне не приходилось выворачивать шею, чтобы за ним наблюдать. Он, расслабленный, непринужденно поглощал супчик, любезно принесенный официанткой скучающего вида, которая, казалось, на профессиональном уровне ненавидела весь мир, всех клиентов и свою работу. Рядом с тарелкой первого лежал бутерброд, намазанный маслом и приплюснутый сверху колбасой. Ску-чно. Я глотнул из кружки холодного кофе и поморщился. Пойло еще то — под стать заведению. Я прожигаю взглядом бутерброд, чувствуя, что вот-вот засну, когда из лежащего рядом шлема высовывается грязно-рыжая тощая лапка котенка — рыскает по столу: лап-лап — натыкается на тарелку, подцепляет когтями кусочек колбасы и втягивается назад, в шлем. Я раскрыл рот. Байкер же спокойно смотрит на шлем — проницательно, со смешком в глазах, — и хмыкает: — Значит, дома мы не жрем. Дома мы отказываемся, — разбираю я слова, произнесенные низким, прокуренным хриплым голосом с ехидцей. — Дома мясо — не мясо, и молоко — сплошной порошок, — и пихает тарелку с бутербродом вплотную к шлему. Тощая лапка неуверенно тянется к оставшейся на бутерброде колбасе, опасливо стаскивает ее в шлем под однобокую улыбку на бородатом лице. Затем через минуту вытягивается снова и мажет по масляному хлебу. Из шлема появляется маленькая головка и озадаченно таращиться на бутерброд — а затем зелеными глазищами, полными вселенской обиды, — на меня. У меня на столе за нетбуком точно такой же лежал на салфетке. Байкер тихо смеется, щуря светло-карие глаза: — Ну, дружок, все же тебе придется отведать домашней кухни. Не успел мой мозг сгенерировать план действий, как рот уже открылся: — Вы можете забрать мой бутерброд, — предложил я байкеру. — Ему, кажется, нужнее, — я кивнул на большеголового котенка. Полминуты хозяин рыжего недоразумения пялился на меня, вздернув густые брови. — Спасибо, — кивнул он. Я оттащил бутерброд за соседний стол, наблюдая неподдельную радость животинки от привалившей порции колбасы, и улыбнулся. Вернувшись за свой столик, я по привычке отхлебнул кофе, в процессе вспомнив про его гастрономическую негодность, но было поздно. Как только котенок доел колбасу, а байкер — суп, они удалились из забегаловки. Всю дорогу до двери котенок не сводил с меня взгляда, частично высунувшись из шлема. Брякнул колокольчик. Я снова уставился в экран, закусив губу и усмехнувшись сам себе. Долой, как говорится, философа-нигилиста, называется. «Есть мелочи — настоящие, сущие мелочи, которые кардинально меняют ваш взгляд на мир. Но только в том случае, если вы потрудитесь их заметить в окружающей вас суете. Эти мелочи составляют вашу жизнь. Эти мелочи способны на многое. И чтобы это понять, многим идиотам стоит загнать себя в угол, чтобы, наконец, начать озираться по сторонам…».