Шрамы

      У Персиваля Грейвса были шрамы. Их было немного, и они были в основном на спине и груди. Маленький след был ещё на левой руке, между безымянным пальцем и мизинцем — напоминание об уроках трансгрессии. На левом плече — как это вообще могло случиться? — белое пятнышко от огнестрельного ранения. Да, Грейвс попадал под пули не-магов, бывало и такое. Иногда, глядя на себя в зеркало, он думал, что на самом деле немногие волшебники могут похвастаться боевыми шрамами, и поэтому он гордился тем, что они у него есть.       Персиваль Грейвс не мог привыкнуть к шрамам Ньюта.       Ньют Саламандер был из тех магов, которых при первом знакомстве относишь к категории ботаников, книжников, домоседов. Он работал с магическими животными и рассказывал о них как о своих домашних питомцах, поэтому ты и не задумываешься о том, насколько они могут быть опасны.       Персиваль каждый раз забывал об этом. И каждый раз, раздевая Ньюта, он тяжело вздыхал, разглядывая испещрённую шрамами кожу. Особенно много меток было на руках и плечах. Руки в основном были искусаны, тут и там можно было разглядеть следы чьих-нибудь острых (ядовитых?) клыков. Было много следов ожогов. Было много царапин, которые никогда не заживут. Длинных параллельных полос чьих-то когтей. На правом плече — огромный зубастый полумесяц. Каждый раз, целуя этот след, Грейвс думал о том, каким огромным должно было быть это животное и каким чудом оно не откусило Ньюту всю руку.       Грейвс провёл ладонью по спине Ньюта и нахмурился, пальцами чувствуя новые отметины. Следы когтей — с одной стороны было восемь коротких, но глубоких полос, с другой таких было всего две. Персиваль внимательно посмотрел на юношу, зная, что сейчас он расскажет об их происхождении.       — Грифон, — Ньют смущённо улыбнулся. — Вообще-то они довольно мирные, но он почему-то решил, что я хотел украсть сокровища…       Персиваль покачал головой и, наклонившись, мягко коснулся губами его шеи.       — Ну, отчасти это была и моя вина, — продолжил он, перейдя на чувственный шёпот, не в силах противиться растущему возбуждению. — Сам ведь знаешь, нюхлер становится неудержим, стоит ему учуять горы золота…       Каждый раз, когда Ньют уезжал в очередное путешествие, Персиваль очень боялся. Боялся, что в этот раз не обойдётся, что Ньют не справится, что он станет калекой или, не дай бог, погибнет. Каждый раз он хотел, чтобы Ньют остался и никуда не уезжал, чтобы он занимался чем-то менее опасным. Он забывал, кем был Ньют. Магозоологом. Смешное, нелепое название для такого опасного занятия. На ум приходят только какие-нибудь безобидные выскакунчики или те же нюхлеры, довольно милые и безвредные по своей природе создания. Никаких драконов, грифонов, сфинксов и прочих смертоносных тварей.       Но Ньют не был бы Ньютом, если бы не его звери. Ньют не был бы Ньютом, если бы не рисковал, защищая их. Ньют не был бы Ньютом, если бы каждый раз не возвращался с яркой улыбкой и блестящими глазами. Если бы часами не трепался о том, что встретил какое-нибудь чудесное создание, совершенно неопасное, дружелюбное и очень-очень милое.       Каждый раз Персиваль думал — угораздило же его влюбиться в это непоседливое чудо.       Каждый раз Персиваль обнимал его крепко-крепко, словно говоря «слава богу, с тобой всё в порядке».       Каждый раз Персиваль покрывал поцелуями все его шрамы, все следы на его теле. Каждую метку, что была словно напоминанием о том, что Ньют Саламандер — живой и рядом с ним.