Поход

Вообще, пора было уже привыкнуть и запомнить, что Виктор – гений только на катке, и все блестящие идеи Никифорова, не касающиеся фигурного катания, не сулят ничего хорошего и автоматически заносятся в список потенциально опасных, физически неосуществимых или определенно провальных. Кацуки не был бы собой, если бы в силу дарованной природой душевной доброты не соглашался на весьма сомнительные авантюры, в принципе понимая, что ни к чему хорошему они не приведут, но у всех же есть право на второй шанс, ведь так? Глядя в горящие инициативой яркие глаза Виктора, и прокручивая только что услышанную пламенную речь в голове, Юри между тем мысленно отмечал, что сбился на четырнадцатом по счету втором шансе Никифорова, и пора бы уже, правда, завязывать со всей этой чертовщиной. Нет, среди возникавших в голове Виктора наполеоновских планов иногда проскакивали более-менее логичные, любопытные и, в общем, очень даже неплохие, но данный явно не относился к их числу. Задумавшегося юношу Виктор изо всех сил трясет за плечи, назойливо выпытывая «ну, как?», и Юри думает, как бы сформулировать речь так, дабы не сильно задеть обидчивого мужчину. Когда Виктор предлагает познакомить впервые оказавшегося в России Кацуки с местной фауной и флорой, парень думает, что они пройдутся по природоведческим музеям, сходят на пикник в какой-нибудь парк, посетят местную оранжерею, террариум или что-нибудь в этом роде. Неожиданная идея Никифорова отправиться в поход в самый настоящий лес, в какую-то глушь за городом, где не ловит ни высокоскоростной интернет, ни мобильная связь, нет ни единой живой души на десятки километров вокруг, а направление движения можно определить только с помощью мха на деревьях, обслюнявленного пальца и собственной интуиции, вызывает мысль о том, что на самом деле русский планирует тихонько и без свидетелей избавиться от нерадивого ученика и потенциального соперника. – Просто представь: мы с тобой, одни, посреди девственно чистого леса, вокруг только деревья-деревья-деревья, вечером, у потрескивающего костра… Юри изо всех сил пытается не выглядеть так, будто всерьез задумывается об этом, но, наверное, у него на лбу написано, что он, мягко говоря, не в восторге от этой идеи, потому что Виктор внезапно настораживается. – Да чего ты! Я бывал в походах тысячу раз! Ты не представляешь себе, как это классно. Ну, Юри! Кацуки прикрывает глаза, глубоко вдыхает, нервно выдыхает и старается не вслушиваться в поток слов, которым понесло тренера. Его истерически сильно дергают за рукав, и он мысленно обещает себе, что это будет последний второй шанс, который он соизволит даровать Никифорову. И последний не потому, что в лес Юри поедет в разных пакетах, хватит уже думать об этом! Они планируют поездку долго, нудно и до мельчайших деталей, потому что Кацуки волнует буквально все, а Никифоров, положив голову на сложенные руки, без конца ноет, что не стоит настолько ответственно к этому относиться. Он перерывает всю кладовку и находит в ней два больших походных рюкзака со всем необходимым и гордо хвастается: это они с отцом когда-то давным-давно на пару тайгу покоряли. Виктора утягивают ностальгические воспоминания, и он с трепетной теплотой и легкой грустью в голосе весь вечер рассказывает о своих похождениях с родителем, объясняет предназначение тех или иных предметов и проверяет их на пригодность. Кацуки сидит на коленях рядышком с ним, аккуратно раскладывает все вещи по рюкзакам, как можно компактнее утрамбовывая. Он считает эти все рассказы просто невероятными, ведь ему в жизни никогда не приходилось испытывать ничего подобного: пару раз бывал на отдыхе с семьей, ездил с классом на экскурсии, на соревнования в другие города, а, уже став профессиональным фигуристом, – и в чужие страны. Но чтобы ночевать под открытым небом посреди дикой природы – такое впервые. Невероятный интерес и суматоха с подготовкой ко всему этому заставляют Кацуки даже оставить мысли о том, что Никифоров может покушаться на его жизнь. Почти. – А теперь напомни мне, где я был, когда мы с тобой договаривались взять с собой его, – тихо шепчет недовольный Никифоров на ухо внимательно выглядывающему в окошко Юри. Ловит на себе злой взгляд со стороны и едко тянет фальшивую улыбку, в ответ слыша раздраженное шипение. Кацуки качает головою, не отрывая взгляда от пейзажа за стеклом, и стучит пальцами по колену. – А почему нет? Юрий как раз собирался навестить нас, – елейным голоском тянет юноша, невинно хлопая глазами и пожимая плечами, – в компании же веселее! – Ничего я не собирался, – злобно фыркает Плисецкий. Он сидит через сиденье от прижавшихся друг к другу Никифорова и Кацуки, отгородившись весьма внушительных размеров рюкзаком, закидывает ногу на ногу, хрустит солеными крекерами, пытается справиться с невероятной тряской в автобусе, придерживая рукой постоянно норовящий упасть багаж, и не оставляет попыток пролистать стенку в инстаграме, хотя прекрасно понимает, что это ему вряд ли удастся – дорога жуть какая долгая, чертова машина жуть какая медленная, и хочется скоротать время, заняться чем-то кроме разглядывания того, как Виктор пытается подкатить к японцу, обхватив его руку своей и втирая что-то невероятно интересное, судя по виду Юри, потому что от этого вида его уже мутит не меньше, чем от хваленой русской дороги. Они высаживаются около какой-то деревеньки, и Никифоров, единственный, кого ни капли не укачало, бодро указывает рукой в сторону густой лесопосадки. Кацуки изо всех сил старается идти плечом к плечу с Виктором, и тот продолжает свой рассказ. Они совсем не обращают на Юрия внимание, и мальчик думает, что неплохо было бы слиться с травой, потихонечку отстать, выловить первый попавшийся транспорт и вернуться домой, к цивилизации и нормальной сотовой связи. Он уже почти морально готов выполнять составленный план действий, но Юри оборачивается, заинтересованно поглядывая на него, и резко перебивает Никифорова: – А правда, что в этом лесу живут лисы и волки? Громкие слова эхом отбиваются от веток деревьев, что потихоньку начали их окружать. Вопрос, очевидно, задают не только Виктору, потому что юноша выжидающе поглядывает на Плисецкого, весело улыбаясь. «Конечно, вот возьмут, украдут и сожрут тебя, чертову свинью, чтобы не спрашивал всякие тупости», – вертится у него на языке, но Никифоров его опережает. – Понятное дело, что нет! Только ежики и зайцы, – хлопает он по плечу ученика и тоже оглядывается на Юрия. Мужчина подмигивает ничего не понимающему мальчику, на лице его расцветает хитрая улыбка, и он тянет Кацуки за рукав. – Только медведи когда-то водились. – Медведи? – Юри смешно выпучивает глаза и хлопает ресницами, поглядывая то на Витю, то на Плисецкого – последний старается сделать наисерьезнейшее выражение лица и с важным видом кивает. – Правда, перевелись они уже, – продолжает Никифоров, – по домам растаскали. – В смысле? – Кацуки выглядит сейчас до смешного озадаченным, и Юра тихонько прыскает от смеха в кулак. – Ну, ты наверняка слышал, русские часто заводят медведей в качестве домашних животных, – пожимает плечами Виктор. Заслушавшись болтовни, Плисецкий подходит к ним слишком близко, и он хватает мальчишку за рукав, притягивая ближе, устраивая между собой и Юри и добродушно обнимая за шею, дабы снова не сбежал. – Я думал, это стереотип такой, – растерянно тянет юноша, опуская взгляд и рассматривая тонкую, ведущую в самую глубину леса дорожку. – Красивым мальчикам думать вредно, – смеется Никифоров. Юрий сердито фыркает, закатывая глаза и пытается скинуть его руку со своего плеча, – и знать такие умные слова тоже, кстати. Они идут еще долго, разговаривая на различные глупые темы. Плисецкий, как и прежде, молчит, что партизан, глядя по сторонам, но это не мешает Юри задавать ему риторические вопросы и самому же на них отвечать, а Никифорову раз за разом пытаться втянуть мальчика в беседу, подшучивая над ним и получая несильные пинки под ребра. Кацуки начинает беспокоиться, не заблудились ли они, Юрий выглядит умаявшимся и уже даже почти устал бороться с Виктором, но впереди маячит пустая полянка, и Никифоров весело скидывает на ней все свои вещи. – Пришли! Знаете, тут за столько лет ничего-то и не изменилось! – восторженно тянет мужчина, снова хватаясь за рюкзак и вытаскивая оттуда огромный сверток, распластовывая его по траве. Юри удивленно смотрит по сторонам, любопытно заглядывает под кусты, не отходя и дальше, чем на два шага, от тренера, а Юрий пытается вообразить, каким же образом, вашу мать, может до неузнаваемости преобразиться лесная глушь, если вокруг одни только деревья. Солнце медленно приближается к горизонту, небо окрашивается в разные тона красного, и на единственном еще не разрядившемся мобильном телефоне, принадлежащем Кацуки, уже почти семь вечера – Виктор просит поспешить, потому что скоро начнет темнеть. Они распределяют обязанности, и Юри шустро хватается за привезенные продукты, Плисецкий – за каркас палатки, а Никифоров аккуратно забирает у мальчика из рук алюминиевую трубу и бедром толкает в сторону торчащего голыми палками кустика, потому что себе дороже давать в руки столь вспыльчивому мальчишке что-то, что может расцениваться как потенциальное оружие. Во-первых. Во-вторых, Яков не пожалел времени и сил, лично явился к Виктору домой и в красках расписал, как именно будет откручивать голову бывшему чемпиону России, если тот осмелится угробить будущего. Он ставит палатку под громкие возмущения Плисецкого: тот крайне недоволен тем, что им всем втроем придется спать в одной. Витенька тоже не в восторге и вяло предлагает мальчику переночевать на улице – протесты на время утихают, давая послушать тихое сопение сосредоточенного Кацуки. – Вы прям как семья, – улыбается он, собирая мусор от почищенных овощей в одну кучку. – Мы, – весело тянет Никифоров, присаживается возле Юри и сгребает его в охапку, обнимая – юноша ойкает от неожиданности, вытягивает руки, откидывая в сторону раскладной нож, и шипит на мужчину за неосторожность. – Мамочка, когда мы будем ужинать? Юри упускает странное прозвище мимо ушей, надеясь уточнить его значение несколько позже, выгибает бровь и довольно произносит: – Как только вы соизволите развести костер и пожарить мясо – так сразу. Никифоров выдает громкую тираду, прикрывая глаза рукой, Юра едва ли не захлебывается смехом, а Кацуки не может понять, чего же такого веселого говорит тренер, но учтиво улыбается, глядя на них двоих. Из всего сказанного он со своим совсем скудным русским словарным запасом понимает, что Виктор о чем-то забыл – внутренний голос подсказывает ему, что смысл остальных слов узнавать не стоит. Мужчина задумчиво оглядывается по сторонам, отмахивается, хватает небольшой топорик и начинает резво колоть засохшее полено, складывает дрова в аккуратную кучку, накидывая сверху старых газет и сухих тонких палочек – Плисецкий ободрал куст на славу – и шаманит в попытках разжечь это все вручную. «Батя никогда спичками-зажигалками этими вашими не пользовался, вот и я не буду, Никифоров я, или кто?» – гордо бьет он себя кулаком по груди, возясь с какими-то камушками. Можно вечно смотреть на три вещи: на воду, на огонь и на то, как Виктор пытается его добыть. Наблюдать за всем этим невероятно весело, вот только уже и правда начинает темнеть, и Кацуки, подперев подбородок рукой, качает головой. Внезапно из ниоткуда появляется искорка огня, охватывает край одной веточки и потихоньку перекидывается на другие, разгораясь. Виктор радуется как ребенок, подскакивает с места и бежит доставать промаринованное мясо, а Юри, проследив за ним взглядом, треплет тезку по плечу, показывает зажатую в руке зажигалку и прикладывает указательный палец к губам, ухмыляясь. – Предупреждаю сразу: между деревьев может быть паутина, так что смотрите, не попадитесь в сети хищников, отправляясь справлять естественную нужду. Слышите, обреченные отпрыски бетонных джунглей? – доносится голос рыщущего по сумкам мужчины. – Виктор, не смешно! Найди там спрей от насекомых, – Кацуки резво прячет зажигалку в карман, складывая руки на коленях и выпрямляясь. – Боже, что же я скажу твоей матери, если тебя съедят комары?.. – появившийся в поле зрения Никифоров театрально выгибается, откидывая голову назад и прикладывая ко лбу руку. – Витя, если будешь медлить, первым на съедение пустим тебя! Юрий начинает ненавидеть этих двоих чуточку меньше. Кацуки обдает всех вонючим спреем от насекомых (Юре кажется, что ядреный запах этой химии отгоняет не только жуков, но и животных, от белок до крупного рогатого скота включительно, всякую нечисть и КГБ), и, несмотря на предупреждение, умудряется влезть волосами в прозрачную липкую паутину, натянутую между деревьев – благо, хозяина в тот момент на месте не оказалось – Плисецкому приходится долго и нудно вычесывать ее, пока Виктор следит за норовящим подгореть мясом. Ужинают они, как и ожидалось, при свете костра и небольшой походной лампы, окруженные кромешной ночною тьмою и полчищем слетевшихся на единственный в лесу источник света букашек. Плисецкий брезгливо скидывает со своей тарелки очередного мотылька, передергивает плечами и сильнее закутывается в тонкую ветровку, шморгая носом: Виктор и Юри потихоньку разливают в пластмассовые бокалы из Ашана согревающую бутылку вина на двоих, а он хлебает холодный «Живчик» со вкусом апельсина просто потому, что ему еще нет восемнадцати, и это кажется ему высшей всемирной несправедливостью. Мальчик сосредоточенно ковыряет картошку вилкой, вяло поддерживая разговор, и вздрагивает от неожиданности: Кацуки накидывает ему на плечи теплый плед и заботливо запахивает на груди, прикрывая колючей шерстяной тканью открытую шею Юрия. Он возвращается на свое место, как ни в чем не бывало, продолжает трапезу, но глаза на Плисецкого не поднимает и мягко улыбается. Мальчик готовится к тому, что Никифоров непременно пошутит по этому поводу, и напрягается, готовясь к словесной баталии, но Виктор лишь бросает на него веселый взгляд и не отклоняется от темы, как обычно активно жестикулирует, постоянно задевая рукой японца, и во все стороны плюется едой. День оказывается чересчур насыщенным и морально, и физически, и, досыта наевшись, Плисецкий засыпает, так и не допив заваренного Юри ароматного травяного чая. Он просыпается посреди ночи лишь потому, что ему становится невероятно жарко, и обнаруживает себя в палатке замотанным в тот самый плед и застегнутым по нос в спальный мешок – понятия не имеет, как они умудрились затащить его тушку сюда и узнавать не хочет, выпутывается из импровизированного кокона и подбирается к выходу из палатки, расстегивая молнии антимоскитной сетки и чехла. Оба фигуриста сидят около костра, совсем рядышком, Юрий слышит их голоса, звук гитары и перестает шуршать, притаиваясь и вслушиваясь в слова. Юри мягко смеется, качая головой, и что-то крутит в руках – со спины не видно, но, наверное, он болтает в бокале остатки недопитого вина. – Виктор, признаю, эта идея выбраться на природу была просто отличной, – мягко тянет он и делает глоток. – Правда? Я рад, что тебе понравилось. Честно говоря, я сомневался, что из этого выйдет что-то путное, но вы, ребята, все устроили по высшему разряду, – он лениво перебирает струны, мычит себе под нос мелодию, вспоминая старые аккорды. – Черт, я чувствую себя так, будто мне снова пятнадцать, серьезно. – Пятнадцать, да… – тихо произносит юноша, кивая, углубляясь в собственные мысли, но тут же снова приходя в себя: – Как думаешь, Юрию понравилось? – Не знаю, по его вечно недовольному лицу мало что можно понять, – пожимает плечами Виктор и обрывает мелодию. Кацуки передает фигуристу стоявший у его ног бокал, он отпивает совсем чуть-чуть и ставит обратно, пару секунд задумчиво тарабанит пальцами по деревянному корпусу инструмента и снова проводит пальцами по струнам, зажимая аккорд. – Мне кажется, он выглядел расслабленным. Даже повеселел как-то, – неловко предполагает Юри, – знаешь… это так классно, что мы смогли провести немного времени все вместе, пообщаться в непринужденной обстановке. У меня словно камень с души свалился, когда я узнал, что он не сердится на меня. Спасибо тебе. – Ну, ты так нахваливаешь меня. Значит, признаешь, что не все мои идеи так уж провальны и безнадежны? – Никифоров шутливо толкает юношу в плечо и откладывает гитару в сторону, – значит, мне полагается поощрение. – Признаю, – тихо ухмыляется Кацуки в бокал, пригубливая напиток, и весело тянет: – Боже, чего тебе надо от меня? Виктор перехватывает его руку с бокалом, отхлебывает неполный глоток, не прерывая зрительного контакта, резко придвигаясь, кладет пальцы на затылок, притягивает к себе и нетерпеливо целует. Юри не противится, лишь замирает на мгновение, затем слышится глухой звук упавшей в траву пластмассовой емкости, и он поворачивается, пересаживается на бедра мужчины, запускает руки в его волосы, ероша и без того неаккуратную прическу, и неумело углубляет горячий поцелуй. Юрий резко застегивает палатку, переползает к своему спальному мешку и нетерпеливо залезает в него. На плащевой ткани чехла видно два слитых воедино размытых силуэта на фоне горящего светлым ярким пламенем костра. Они заваливаются в сторону, на плед – слышны тихий стук, ругань Виктора, шипение Юри и бренчание гитары, которую нетерпеливо откладывают в сторону. Юрий закрывает уши руками и даже предполагать не желает, чем там они сейчас занимаются. Когда на следующий день Никифоров, даже не скрывая оставшихся на руках полос, предлагает на зимних каникулах съездить всей компанией в горы, мальчик, к восторгу обоих, смущенно соглашается, но незамедлительно ставит условие – в гостинице будут брать два номера. И они будут раздельными.