Мы слышали вальс отбойного молотка

      Стоять на перекрестке улиц, слышать шум и тысячи голосов в один миг, дыхание города. Чувствовать, как вязок асфальт в жаркую погоду, а тонкая хлопковая рубашка намертво прилипла к телу.       Криденс до последнего сжимал листовки в руках, их острые уголки впивались в его ладони, а бинт то и дело норовил развязаться и открыть всем шрамы на руке. Этот узел завязан Модести так неловко и слабо, Криденс не может до сих пор уверенно и без дрожи в пальцах держать что-либо. Парадокс, но эти листовки, что отдают краской и гнилой капустой, он держит твердо в руке. Привычка или страх? Он задумывается об этом, оглушённый шумом стройки позади него. Отбойный молоток бьёт по его ушам. И вдруг рядом возникает этот мужчина… из опеки, как представился матери, но он — волшебник! Самый настоящий и маме ни за что не раскрыть этот секрет, ведь он также как представитель опеки приходит раз в три месяца к ним и что-нибудь дарит. Он возникает рядом, отбойный молот перестает звучать в голове Криденса и блаженной тишиной растекается по его лицу смирением.       — Добрый день, Криденс, — голос всегда тихий, когда обращается к нему. Почему? Персиваль Грейвз и сам не знает. Может, потому, что они в первый раз встретились на кладбище у могилы его матери. Сидя на мокрой от дождя траве, он вдруг почувствовал, что капли дождя перестали разбивать на тысячи осколков его душу. Персиваль мог сказать что угодно, соболезнуя или оскверняя память о его маме, как это делает Мэри Лу, сжимая ремень в руке до белых костяшек и с явным наслаждением говоря ему, рыча ему, что он никчемен. Ох… Криденс и так это знает, а вот Персиваль так не думал и не думает и сейчас, что кажется странным парню, ведь он так жалок. Парень сидел на могиле матери и глотал слезы, когда его накрыла тень мужчины и его приличный не сломанный зонт. Криденс тогда удивился, и очень тяжело было поднять голову. А Персиваль сказал действительно странное: “ Твоя мать была хорошей, ты хороший, Криденс.” Голос Персиваля Грейвза растворяется в вальсе отбойного молота, когда Мэри Лу наказывает его за мокрую одежду и испорченные штаны.       Ремнем по холодной и влажной коже… Она сдирает с и без того худого тела рубашку в миг, брезгливо стирает влагу о свою юбку и покрепче сжимает в руках ремень. Ударяет раз, и еще раз, и ещё-ещё-ещё, а Криденс как заведенный повторяет в своих мыслях, что он не заслужил, но Мэри Лу выбивает из него эту мысль.       И Криденс соглашается с ней, сотрясаемый судорогами ночью под тонким одеялом, мечтающий снова услышать тот голос… И сейчас этот голос, словно огонёк в ночи, вылавливает Криденса, дрейфующего в море спокойствия, и заставляет обратить внимание на себя.       — Здравствуйте, мистер Грейвз, — неловко бросает он и протягивает пожилой леди листовку, а та с таким омерзением косится на него, он медленно возвращает листовку в пачку и растерянно выдыхает.       — Сегодня не ладится? Здесь просто шумно, а шум раздражает, мне приходится перекрикивать отбойный молоток, чтобы ты услышал меня. — Неправда, думает Криденс. Отбойный молот только у него в голове, а на стройке давно обед.       — Никогда не ладится, сэр, — легко выпаливает он и будто обжигается. Пот достиг свежих ран, а бинт едва ли поможет. Мужчина замечает эту заминку и вдруг берет его под локоть и тащит в подворотню. В первые разы Криденс отчаянно сопротивлялся, сейчас едва плетется за ним. К ненормальному желанию Персиваля Грейвза помочь мальчик почти привык, не найдя причин этому, но смирившись. Криденс — приспособленец. Эту особенность в нем Мэри Лу углядела и почти любовно взрастила побоями и временами без них.       Он прижимает парня к стене, листовки летят из рук, а он вдруг выуживет из кармана свежий бинт. Криденс замирает, смотрит на свои руки, кусая потрескавшиеся губы, и ждет волшебства. Вот почему он терпит ненормальное обращение с собой, пускай мистер Грейвз делает с ним что угодно, пока он забирает боль.       И Криденс все же удивляется, как крепко и неловко его сестра завязала узел. Мистер Грейвз тянет его руку к своим губам и зубами развязывает бинт и мягко снимает его, мягко касаясь губами его зудящей ладони и проводя неловко языком по коже. Где-то нити с кровью запеклись и нужно одно резкое движение. Тогда мистер Грейвз оборачивает свой большой палец в платок и буквально приказывает мальчишке укусить его за этот палец. Неловко, едва сжимая белыми зубами, он касается ткани, а язык неловко касается подушечки пальца. Но все это уходит на задний план, когда мужчина сдирает бинт. И Бэрбоун не кричит, он сильнее кусает, а мистер Грейвз хвалит его.       — Вот теперь все хорошо, Криденс, правда хорошо,— он улыбается и поглаживает пальцами щеку мальчика. Он смотрит на след его зубов на коже и чему-то усмехается. Это не так страшно, и дальше все намного легче. Одно движение, почти касаясь ран, он затягивает их, а мальчик испытывает облегчение. И только для вида мистер Грейвз не жалеет бинта. Аккуратный бант мужчина прячет под манжет рубашки и Криденс снова смотрит на землю, на уже грязные и мокрые листовки. Он знает, за это снова накажут. Ну и ладно. У него всегда будет мистер Грейвз, который залечит его раны.       Всегда ли?       Порпентина листает отчет об очередном волнении из-за салемцев, и Персиваль заглядывает за ее плечо, разглядывая колдографию с последнего митинга. Мелькает аккуратно подстриженная макушка, и он на миг замирает, глядя в камеру, будто увидел фотографа. Но это не так, и на самом деле забавно, что сын Мэри Лу ближе к ведьмам и колдунам, чем она сама.       — Снова… Она его избивала. Мы не можем это прекратить, ведь так? — Она задает вопрос и прекрасно знает на него ответ.       — Это не в нашей юрисдикции, пускай он и магического происхождения, но мальчик сквиб и мы не можем защитить его от приемной матери. Порпентина, запомни, что за применение заклинаний к немагам следует строгое наказание, — Персиваль отходит от нее и садится в широкое и низкое кресло, раздумывая, как подступиться к этому делу. Его случайное знакомство с Криденсом, конечно, является плюсом, но не таким уж и большим, чтобы цепляться за него.       — К чему вы это, мистер Грейвз? Сэр, я никогда не применю магию к немагам, но мне просто жаль его, — она закрывает дело и движением палочки отправляет его в стопку других дел на столе Грейвза.       — Мне тоже, может, стоит снова навестить их под видом опеки, и мы увидим мадам Бэрбоун снова.Что у нас дальше? — Он подзывает стопку дел в черных папках, и те зависают в воздухе перед ним.       — Грин-де-Вальда видели на границе Австрии, он появился лишь раз на глаза жителей магической деревни. Неясно, зачем ему нужно было находиться там, чтобы его заметили, если ему более выгодно оставаться незамеченным. — Женщина замирает задумчиво, а её начальник встает, молча накидывая пиджак и хватая на всякий случай пальто, бросает плащ Порпентине, и та с недоумением ловит его.       — Он путает следы, но это пока ладно. Пойдем, я хочу навестить Бербоунов, только зайдем в булочную. — Он сдерживает улыбку на губах, отворачиваясь и аппарируя в узкий переулок возле церкви салемцев. Через секунду рядом появляется аврор, в своих тонких и мягких руках она сжимает кулек леденцов с разноцветными рисунками. Персиваль прислушивается, и что-то скрытое беспокоит его, что-то сжимается и тут же раздается вширь. Ему снова слышится отбойный молоток, хотя здесь давно не идет стройка.       Они заходят тихо, в церкви темно, и сначала глаза едва могут привыкнуть к полумраку, но в этой тишине оба отчетливо слышат, как что-то рассекает воздух, хлопает по чему-то мягкому, и раздается сдавленный всхлип. Прежде чем Персиваль успевает что-либо сделать, женщина бросает конфеты на пол и в миг взлетает на второй этаж, входит в первую попавшуюся комнату и там в углу, сжавшись и кусая большой палец до крови, Криденс подставляет спину, пока Мэри Лу наказывает его. Сегодня молча, у неё нет желания озвучивать, чем провинился, ведь причин всегда несколько.       — Зачем вы это делаете?! — Тина кричит на самлемку, и та теряется, роняет ремень из рук, смотрит на нее удивленно и все же на дне ее глаз читается лишь одно. Одно. Он заслужил. На раздумья уходит меньше секунды. Оглушающее верно пропадает в женщину, и та валится на пол. Криденс замирает, глядя на спасительницу, и удивляется, когда за ней возникает его мистер Грейвз.       — Порпентина, я же предупреждал. Вызови команду и займись женщиной, я здесь сам разберусь. — Голос его бесконечно тверд и холоден. Он бросает взгляд на Голдштейн, та, понурив голову, делает взмах палочкой, и тело Мэри Лу легче перышка поднимается в воздух и плывет за ней вниз.       Мальчик не может пошевелиться. Кожа на спине рассечена до мяса, кровь капает на пол, и ее будет сложно стереть одной лишь водой и щеткой. Но сейчас не до этого.       — Что вы сделали с мамой? — Едва слышно раздается его голос и он жмурится, когда Грейвз тянет его с колен на худую кровать, мальчик садится спиной к нему. — С ней все хорошо, а вот с тобой…. Что ты сделал? — Мужчина мягко спрашивает и проводит по шее кончиками пальцев, заставляя царапины исчезнуть без следа и дальше ведет уже ладонью… Запах крови едва уловим, и больше ему кажется, что он просто чувствует металлический вкус во рту, но и этого достаточно. Персиваль сдерживает злобу, направляя эту энергию в исцеление. Когда остаются шрамы, он проводит по ним, и по другим, обводит подушечками пальцев выпирающие ребра и замирает, когда плечи юноши начинают дрожать.       — Заберите меня, умоляю вас, я буду послушным, буду кем угодно, но заберите меня…— Криденс замирает от своего собственного надломленного голоса. — Нет, мистер Грейвз, я нужен сестрам, если не меня, так она возьмется за них, а это…       — Я бы забрал всех вас троих, мой дорогой мальчик, но не могу, я связан по рукам и ногам, и мне бесконечно жаль. — Криденс успокаивается и чуть отклоняется назад, прижавшись голой спиной к горячей даже через ткань рубашки и пиджака груди Персиваля Грейвза. — Вам не жаль, — устало выдыхает Криденс и смотрит на свои тонкие запястья, на шрамы, что залечивал мужчина, и понимает, что снова он сморозил глупость.        — Не жаль, ты прав,— Персиваль сладко вдыхает запах его кожи. Терпкий запах мыла скрывает его собственный мягкий запах кожи, она для Персиваля пахнет дорожной пылью, солнцем и чем-то еще, безумно родным и теплым.       И Персиваль отдал бы все, ради того, чтобы продолжать сидеть вот так с ним, слышать вместе с ним вальс отбойного молотка, но тихий кашель Порпентины отвлекает Персиваля, тот не заметил, как в его объятиях обессиленный Криденс задремал. Мягко сжимая его плечи, мужчина укладывает его на кровать и затем сам без магии укрывает. Он наставил палочку на него и одними губами шепчет заклятие забвения.       Криденс засыпает более глубоким сном, а Персиваль растерянно оглядывается и единственное, что он может сделать, это наложить на его одеяло согревающее и высушить в миг промокшую одежду юноши.       Внизу уже авроры закончили, они заменили память Мэри Лу и убрали рассыпанные леденцы. И Порпентина Голдштейн уже сдала на время разбирательств свою палочку. Сейчас она спокойна, но сердцем чувствует, что это все продолжится, но если хотя бы одну ночь мальчик будет спать спокойно, совершенно не помня всех этих коротких встреч с Персивалем Грейвзем, не слыша вальс отбойного молотка, не чувствуя боли, то тогда всё не зря.