Золотое сердце

Саотомэ Тэцуро был хирургом с золотыми руками. Он проводил сложнейшие операции, получал похвалы от коллег, вытаскивал своих пациентов чуть ли не с другого света. Он был лучшим в своей профессии. Говорят, что хирурги — самые горделивые врачи, сравнивающие себя с богами. Таким же был и Тэцуро, пока не узнал, что у его маленькой Конацу порок сердца. И он ничем не может ей помочь. Даже со всеми своими связями. Очередь на трансплантацию была огромной, а для такой маленькой девочки шанс получить новое сердце был менее шестнадцати процентов. Его малышка, его звездочка хирела прямо на глазах: мало двигалась, не выходила на улицу, оставила все свои мечты, осознавая, что они вряд ли когда-нибудь исполнятся. В отчаянии он обратился к Кинтокей-гуми — группе особых людей, кто после выпуска из университета носил золотые часы и относился к привилегированной касте. Он предложил им свои навыки в обмен на спасение его дочери. И те рассказали о проекте «Махароба». Это был приют, где содержались и воспитывались дети, которым предстояло стать донорами органов для богачей. Заранее изучив медицинские карты, которые ему предоставил посредник Кинтокей-гуми, он остановился на одной девочке, что идеально подходила для Конацу по многим пунктам. С фотографии на него смотрела смешливая малышка с удивительно теплыми карими глазами. Начи Хина. Поездка в приют «Махароба» была долгой, но ожидание того стоило! Наблюдая за Хиной, играющей на детской площадке со своим братом, он с удовольствием заметил, какой энергичной и веселой она была. Вся процедура удочерения, даже ускоренная, заняла около месяца. Его жена ничего не знала про его планы, погруженная в депрессию и заботу о Конацу во время «просветления». Она безразлично подписала необходимые документы, даже не поинтересовавшись и не подумав, зачем это нужно её мужу. Время стремительно летело вперед, приближая день операции. Он заранее связался с посредником Кинтокей-гуми, который помог найти ему место, оборудование и надежных людей для осуществления задуманного. Порой у него мелькали мысли, что это было жестоко по отношению к Хине — девочке, чью жизнь он прервет ради жизни Конацу, но он упрямо отгонял их прочь. Жизнь его дочери была важнее, и чтобы она продолжалась, он готов был забрать чужое сердце. *** — Вот Хина-тян, это Саотоме Тэцуро-сан, теперь ты будешь жить с ним, — тепло улыбнулась Юйко-сенсей и подтолкнула присмиревшую Хину в руки Тэцуро. — Здравствуй, Хина-тян, знала бы ты, как я счастлив, что ты есть на свете, — он от души улыбнулся и с трепетом дотронулся до груди девочки, которая, казалось, вот-вот расплачется. — Ну же, Хина-тян, все будет отлично! — попыталась подбодрить девочку Юйко-сенсей и подмигнула Тэцуро, будто бы говоря, что сейчас со всем разберется. — Не куксись, ведь тебя ждет новый дом и семья! — А как же Соске? — едва слышно прошептала Хина и всхлипнула. По её бледным щечкам побежали крупные капельки слез. — Почему он не поедет со мной?! — Потому что за ним мы приедем в следующий раз, — сказал Тэцуро, посматривая на наручные часы и прикидывая, не попадут ли они в пробку, если задержатся еще минут на двадцать. — Юйко-сан, нам пора ехать. Спасибо вам большое за помощь. — Обязательно возвращайтесь. Удачи тебе, Хина-тян! — она погладила малышку по волосам и помогла ей забраться на заднее сидение автомобиля. Захлопнув дверцу, она, не оборачиваясь, пошла к дому, на ходу перехватывая Соске, с криками и слезами выбежавшего на улицу. — Соске-тян, ну же! Успокойся! С Хиной-тян все будет хорошо! — увещевала она мальчика, крепко прижимая к своей груди. Тот вырывался, трепыхался и что-то кричал о плохом предчувствии. Юйко его не слушала, с легкой тоской наблюдая, как скрывается серебристая машина за поворотом. *** С Хиной все прошло не слишком гладко. Уже подъезжая к клинике, она устроила истерику, ни в какую не желая выходить из машины. Чтобы успокоить, Тецуро пришлось ударить ее и слегка придушить. Но и тогда девочка продолжала бороться, еще не зная, что уже давно обречена на смерть. Наркоз ей дали быстро и приступили к операции, даже не проверив, уснула ли та полностью. Когда Тецуро отработанным движением начал вскрывать ее грудную клетку, малышка судорожно дернулась на столе и распахнула глаза, уставившись в потолок. Но он не остановился, как никогда близкий к тому, чтобы исполнить свою мечту — спасти дочь. Он не обращал внимания на слезы, стекающие из уголков глаз Хины, и на ее стоны, пока резал мышцы и ломал ребра, вытаскивая белые кости наружу, чтобы добраться до того места, где билось сильное сердце. Кровь хлестала из разорванных артерий, алым заливая стол и руки Тецуро, когда он забрал свое сокровище из груди Хины. Операция Конацу прошла уверенно, четко, словно по нотам. Он умелым движением вскрыл грудную клетку дочери, чтобы достать из нее слабо трепыхающееся сердечко размером с половину его кулака. Тецуро бережно пережал кровеносные сосуды, максимально уменьшая кровопотерю, и сделал надрез, отделяя больной орган. Его маленькая Конацу была похожа на спящую принцессу, опутанная проводами и белоснежными простынями. Он с усилием оторвал взгляд от её сердца в своих руках, такого теплого и еще живого, чтобы быстро заменить его на донорское. — А теперь возвращайся, Конацу-тян, — прошептал он, методично сшивая кровеносные сосуды. — Ведь папочка тебя любит! — краем глаза он наблюдал за показателями на мониторах, которые отображали удовлетворительные результаты. Сердце Хины билось в груди Конацу уверенно, словно метроном, с каждой секундой заставляя Тецуро улыбаться все шире и шире. После операции расторопная медсестра увезла спящую Конацу в реанимационную палату, оставив Тецуро в помещении одного. Он с усталостью осмотрел комнату, замечая брызги крови на полу и целую лужу возле ширмы, за которой находилось тело Хины. Отодвинув ее, он с благодарностью склонился над маленьким неподвижным тельцем. — Спасибо, что позволила Конацу жить, — проговорил он, стягивая простыню, прикрывавшую огромную дыру в грудной клетке девочки, и выбрал из лотка с инструментами нужную иглу. — Я прослежу, чтобы она хорошо заботилась о твоем сердце, вот увидишь. Он тихо напевал себе под нос любимую колыбельную Конацу, сшивая раскуроченную плоть Хины мелкими стежками, не забыв положить вместо её собственного больное сердце Конацу. Позаботиться о её теле, это меньшее что он мог сделать для той, которая, хоть и не добровольно, но спасла жизнь его дочери.