Учитель

— Здравствуйте, дети. Меня зовут Уильям. Уильям Блэк. И с этого дня я буду вести у вас изо. Надеюсь, мы поладим. Его первый сентябрь. Четыре года назад. Школьный двор в воспоминаниях — прекрасный сад, в который на сверкающих летящих паутинках прибывают маленькие паучки, едва покинувшие дом и еще не нашедшие своего места в большом, изменчивом мире. В их трогательных лапках махровые светолюбивые георгины, малиновые астры, неприхотливые в уходе и чарующие даже в непогоду, а еще спасающие от сглаза хризантемы — на удачу. Они доверчиво вкладывают их в мудрые руки садовников и даже не догадываются сколь символичен этот ритуал. Садовники переработают георгины, астры и хризантемы в невероятно теплую энергию — в знания, стойкость и шанс обрести правильный, пьянящий счастьем путь. Уильям тоже садовник, но еще не столь мудрый, как те, другие. Не такой чужой, непонятный для маленьких паучков — недавно и он мчался на своей паутинке к одному из многочисленных садов. — К сожалению, я не смогу остаться с вами до конца года. Я вынужден уйти из школы по... личным причинам. Но вы не беспокойтесь, уроки мистера Сименса по голландскому натюрморту невероятно интересные. Честно говоря, в юности я и сам многому у него научился. Ученики, его подросшие за четыре стремительных года паучки, смотрят так, словно он, Уильям, вывез их из гостеприимно цветущего сада и оставил на неприветливой пустоши с блеклой сухой травой и увязшим в воздухе одиночеством. И мир вокруг сужается, корежится и темнеет, а под ногами разливаются хмурые воды Марианской впадины. Так тяжело уходить — один лишь взгляд через плечо, и он уже не может сдвинуться с места. Стопы предательски утопают в плитке, а в голове вспыхивают автономные мысли о незаполненных ведомостях и об остывающем в учительской кофе. Вспыхивают, гаснут и неподъемным грузом опускаются в бездонную чернь. Перед глазами образ любимой кружки, округлой, со сколотым краем и упреком, рвущимся с гладкой поверхности, — "Лучшему учителю на свете. С любовью и уважением!". Она, наверняка, сиротливо стоит на шершавом столе среди беспорядка из книг и документов, и кажется не менее покинутой, чем тот, от кого он прячется в прохладе коридоров, чем тот, чья отчаянная мольба вгрызается в душу яростнее и ощутимее прочих. — Мистер Блэк! Уильям замирает, опуская взгляд на потертость туфель, на пыльный пол и даже ниже, к истокам. — Не бросайте нас, пожалуйста! Я буду вести себя лучше... иначе. Не уходите... Не оставляйте меня... — Уильям Блэк? Садитесь. Ваши результаты... неудовлетворительны. Вынужден вас огорчить, но вам осталось не больше недели. Завершите все дела и возвращайтесь — вам прописан отдых. Госпиталь обеспечит вас всем необходимым. К сожалению, это единственное, чем я могу хоть немного облегчить вашу судьбу. Пальцы впиваются в узкие плечи, и лицо напротив кривится в гримасе. И Уильям ослабляет хватку, ласково смахивает чужие слезы. Осталось болезненно мало времени, и в голове проскальзывает крамольная мысль бросить вызов всем устоям и правилам. И он позволяет себе чуть больше, чем обычно — улыбнуться, приобнять и торопливо взъерошить непослушные кудри. Только это. Он не должен чувствовать себя так. Но он чувствует. — Мне надо идти. Уильям не может рассказать правду, не может подвергнуть опасности того единственного человека, неприкрытое горе которого вонзается прямо в сердце и дрожью отзывается на кончиках пальцев. — Тогда... До скорой встречи, мистер Блэк. Уильям знает, что не вправе поощрять эту робкую надежду, и отходит, силясь придать своему лицу наиболее отстраненное выражение. — Прощай. — Неисправный элемент. Уильям Блэк, двадцать шесть лет, учитель. Нарушение — особое отношение к элементу ученик. Код ошибки: три тысячи двести десять си эм. Подлежит утилизации. Функционирование прекратится через три дня. Талончик для оформления места в палате Госпиталя необходимо получить в соседнем корпусе. Следующий.