Криворукий

Луи никогда не любил заправлять кровать. Что уж там говорить о том, чтобы менять на ней белье. Это занятие казалось, невозможным, бесконечным, глупым и бессмысленным. Поэтому Томлинсон всегда скидывал это обязательство на кого-нибудь – на маму, на сестер, на горничную, в конце концов. Луи просто ненавидел делать это сам. Но иногда приходилось. Луи беспомощно смотрел на одеяло, на пододеяльник и на свои руки, пытаясь разработать план. Просить Гарри казалось чем-то унизительным и неправильным, в конце концов, Луи обычно был сверху, а значит, ему нужно было быть мужиком и во всем остальном. И он пытался. Уверенно взяв уголок одеяла, он сжал ткань длинными пальцами и шумно выдохнул. В конце концов, в этом нет ничего страшного. Собственно, уверенность пропала так же стремительно, как и появилась, и Луи просто попытался засунуть одеяло в пододеяльник полностью, чтобы потом уже расправить его. Одеяло поместилось, и парень удовлетворенно улыбнулся. В конце концов, половина работы уже была выполнена. Томлинсон попробовал-таки совместить края одеяла с краями пододеяльника, встряхнул ткань и с недовольством обнаружил, что одеяло вообще повернуто противоположно тому, как оно должно лежать. «По крайней мере, это лучше, чем ничего», - подумал шатен и закинул причину своего недовольства на широкую кровать. Когда Гарри освободился от разговоров с Зейном и вернулся в комнату из кухни, он мысленно проклял своего парня несколько раз. Гарри был помешан на порядке. Ему нужно было, чтобы все всегда лежало на своих местах, чтобы занавески были идеально разглажены, а фотографии на стене висели ровно. И это, наверное, было главной причиной его ссор с Луи Томлинсоном. Потому что Луи Томлинсон был один из самых больших нерях, которых когда-либо встречал Гарри. И ни один из них не понимал, как они вообще могут жить вместе, но они жили, и все было хорошо. Кроме таких моментов, когда Гарри выходил из себя. - Томлинсон, это что? – Гарри почти шипел и прожигал взглядом парня, стараясь не разнести все вокруг. Удостоившись только невинным взглядом в ответ, Гарри обессиленно выдохнул и стал поправлять злосчастное одеяло. – Какой же ты криворукий, Лу, - выдохнул он и, закинув покрывало на уже заправленную кровать, расправил на нем каждую складочку. – Какой же криворукий… Луи лишь ухмыльнулся и уткнулся обратно в телефон, в мыслях думая, что Гарри зря, очень зря назвал его криворуким. И если бы не Зейн, сидящий сейчас на их кухне, Томлинсон бы четко доказал Стайлсу обратное. Но ничего, впереди еще целая ночь. *** Они возвращаются домой достаточно поздно, потому что Саймон все рассказывал и рассказывал что-то, и, казалось, его невозможно было остановить. Но Луи думал совершенно о другом, и поэтому, как только дверь в дом закрывается, Томлинсон прижимает Гарри к стене и, прикоснувшись губами к желанной шее, стягивает куртку с парня. Стайлс отвечает уверенно и быстро, тоже пытаясь освободить своего парня от одежды и проталкивая его в комнату, чтобы отдаться ему хотя бы на диване – пол в коридоре не привлекает вовсе. Но у Луи, видимо, другие планы, и он, подхватив кудрявого под бедра, заставляя того обхватить его ногами, несет парня на второй этаж, в спальню – не зря же они все-таки новое белье стелили. Гарри успевает стянуть с себя рубашку и закинуть куда-то футболку Томлинсона, успевает возбудиться до предела и закусать губы до крови, - таким долгим кажется это их передвижение. Поэтому, оказавшись на мягком матрасе, Гарри лишь удовлетворенно выдыхает и сразу стягивает с себя узкие джинсы вместе с боксерами. Не хочется никаких прелюдий, ласк, ничего – хочется секса. Хочется быть оттраханным до потери пульса, чтобы перед глазами летали звездочки, а руки тряслись от напряжения. Но Томлинсон опять действует по своему плану – оставляет на пухлых губах быстрый поцелуй и спускается ниже, вытворяя губами и языком невообразимые вещи, исследует шею, ключицы, грудь, каждую клеточку подтянутого живота. Гарри лишь стонет и выгибается, требуя большего, кусая несчастные губы, сжимая простынь и все повторяя и повторяя имя Томлинсона. Пытка кажется невыносимой – ему нужно почувствовать парня в себе, нужно ощущение заполненности, нужно уже чего-то серьезного, и он усердно пытается двинуть бедрами, потереться, ускорить происходящее. - Успокойся, малыш, - шепчет Томлинсон и, спустившись ниже, игнорируя налившийся член и не давая Стайлсу прикоснуться к себе, переворачивает того на живот и заставляет встать на колени. От вида такого Гарри – влажного от возбуждения, раскрасневшегося, такого доступного, такого открытого, - у Луи сводит пальцы, хочется войти грубо и без подготовки, хочется оттянуть за волосы и слышать крики вперемешку со слезами, хочется животной страсти и адского наслаждения. Но он уже решил, что собирается делать, и старается не отступать от намеченного плана, хоть это и чертовски сложно. Луи приближается к парню и, вцепившись ладонями в худые бедра, обводит языком аккуратное колечко мышц, входя внутрь, бесстыдно трахая кудрявого языком, заставляя Гарри изгибаться и стонать еще громче, насаживаться на него, просить большего. Стайлсу кажется, что он сходит с ума – влажный язык Луи творит запрещенные вещи, и Гарри хочется, чтобы это скорее закончилось и чтобы это продолжалось бесконечно, и он не может понять, чего он хочет больше, поэтому просто продолжает наслаждаться сладкой пыткой, двигать бедрами навстречу теплому ощущению и умирать, бесконечно умирать от наслаждения. Оторвавшись от своего занятия, Луи слышит тихий стон разочарования и, приблизившись к уху парня, шепчет: - Ты сегодня заявил, что я криворукий. Проверим? – в голосе слышно столько жара, столько пошлости и хитрости, что вместо ответа Стайлс лишь стонет и подмахивает бедрами, выгибаясь еще сильнее, хотя казалось, что сильнее некуда, расслабляясь и мысленно готовясь к новой волне наслаждения. Томлинсон не заставляет долго ждать, входя сначала одним пальцем, но тут же добавляя второй, резко растягивая и в тот же момент невесомо целуя позвоночник, обводя языком каждую ложбинку, каждую родинку. Гарри тяжело дышит и закусывает простынь, шумно сглатывая, сжимая и разжимая пальцы, но Томлинсону хочется, чтобы парень кричал, стонал, плакал, молил его. Недолго думая, Луи вводит третий палец и сразу входит глубже, умело задевая заветную точку так, что Гарри издает громкий протяжный стон, и по его лицу можно сказать, что он не может справляться с таким количеством наслаждения, ему просто нужно прикоснуться к себе. Парень тянется к своему члену, но Луи останавливает и его и хлопает по руке, показывая, где его место. - Лежи и не рыпайся, - твердо произносит он и, полностью освободив Гарри от своих пальцев, снова вводит сразу три и двигает ими резко, быстро, нажимает на простату и, чувствуя, как Гарри начинает мелко трястись, зажимает член парня у основания, не давая тому кончить, заставляя его громко кричать и дышать еще чаще. Из глаз Стайлса уже капают редкие слезы, и ему так невыносимо хорошо, так невыносимо больно, так невыносимо, что он просто должен кончить прямо сейчас. - Луи, пожалуйста, я… - Все еще думаешь, что я криворукий? – ухмыляется Томлинсон и сильнее давит на простату, даже не убирая оттуда свои пальцы, заставляя бедного парня изгибаться и изворачиваться от безысходности. Гарри лишь рвано выдыхает и снова стонет, не в силах произнести что-то вразумительное. - Скажи, Гарри, ты все еще думаешь, что мои руки ни на что не годны? – в голосе такая невинность и нежность, что в контрасте с пальцами, трахающими Гарри, и ладонью, сжимающей его член, Томлинсон кажется чем-то невозможным и невероятным, и Стайлсу совершенно сносит крышу. - Нет, - он кричит, чувствуя, как Луи все сильнее и чаще надавливает на заветную точку, как ладонь на члене смыкается все жестче, - нет, твои пальцы… Не успевает он договорить, как Луи отпускает парня, и тот громко и обильно изливается на чистую простынь, выдыхая и обессиленно падая на мягкую кровать, освобождаясь от пальцев парня. - Твои пальцы великолепны, - еле слышно шепчет Гарри, восстанавливая дыхание и прикрывая глаза от усталости и накрывшего его наслаждения. Луи лишь улыбается и с нежностью смотрит на голого парня, который даже не пытается залезть под одеяло, а так и лежит на краю кровати, обессиленный и удовлетворенный. - Луи, ты все еще… - Гарри вспоминает про этот небольшой аспект и смотрит на внушительную выпуклость на джинсах Томлинсона. Но парень лишь отмахивается и улыбается еще шире: - Я сам, отдыхай, малыш, - целует того в макушку и, накрыв его злосчастным одеялом, направляется в ванную, выключая за собой свет. *** Следующим утром Гарри недовольно разглядывает пятно от его же спермы на простыне и думает, постирать только ее или весь комплект. Воспоминания ночи все еще свежо отдаются в памяти, и Гарри никак не может сосредоточиться, когда вдруг рядом с ним падает что-то светлое. Парень поднимает голову и видит одеяло, вставленное в новый пододеяльник. - Сам? – с удивлением спрашивает он и разворачивается, наблюдая на лице Томлинсона самодовольную улыбку. - Если ты хочешь повторить вчерашнее, я могу заправить его неправильно. Гарри лишь смеется и думает, что он самый счастливый на свете человек, и что Луи – самая подходящая ему пара. И плевать, что он неряшливый. Зато у него великолепные пальцы.