Образ

      Ёсано всегда раздевается в операционной: плавно снимает белую рубашку, избавляя себя от нужды, после отстирывать её от крови, бережно укладывают юбку, беспокоясь, как бы не появилось на ней абсолютно лишних новых складок. Яркий свет от операционной лампы бьёт в глаза, не давая рассмотреть лица доктора, выступающих косточек ключиц, только вырисовывает чёрным острые худые плечи и белит без того мраморную кожу. Дазаю нравится это зрелище, способное притупить боль, если думать о том, что Акико сейчас близко подобралась к образу смерти, любовно выводимому на бумаге не одним поколением авторов-романтиков.       Женщина склоняется над ним, критично осматривает, цыкает разогнувшись, и отворачивается к инструментам, впервые ей приходится видеть его в таком паршивом состоянии. Наверное, плохой идей было подсказывать ему новые способы самоубийства, потому что результат неизменно оказывался на её столе, хрипя раздробленной грудью, синее от наливающихся синяков. И от этого зрелища ей совсем не хочется зверствовать, нарушать тишину лазарета дребезжанием бензопилы, тем более жертва не закричит, — Осаму попросту нечем кричать. В руках поблёскивает скальпель, который врач задумчиво крутит в руках, проверяя пальцем остроту лезвия. Всё закончится быстро и максимально безболезненно. — Я делаю тебе одолжение, — ускользает ли его жизни вместе с секундами, которые Акико отводит для размышлений? Она поворачивается и невесом касается холодной тканью перчаток его щеки, губы брюнета слабо дёргаются в понимающей и немного ехидной улыбке. Ёсано склоняется и прицеливается, хотя промахнуться мимо сердца — постараться надо. Она крадёт ещё одно мгновения, ласково прикасаясь губами к покрытому испариной лбу, целует мягко, а затем холодная сталь пропарывает грудную клетку, завершая муки пациента в одно касание, брюнетка устало улыбается и шепчет: — Не отдавай, любимый, жизнь свою. Послевкусие: Пальцы нащупывают застёжку классического чёрного бюстгальтера и легко расстёгивают её, затем проводя по выступающим позвонкам вниз. — Нахал, — Ёсано недовольно фырчит, пока уже вполне живой Осаму касается губами плеча женщины, а затем прихватывает лямку и стягивает её вниз. Врач протягивает ему правую руку, левой придерживая чёрные чашечки. Дазай, как истинные джентльмен, плавно стягивает с её холёных пальчиков перчатку, не отводя взгляда от глаз Акико. Это действует как взгляд удава, парализует, почти что обнажает душу. Рука доктора мелко дрожит, когда он целует тыльную сторону ладони, прикрыв глаза. Его лицо в этот момент донельзя серьёзное, выражающие преданность и восхищение. Женщина сглатывает комок, вставший поперёк горла, и пытается унять взбесившийся сердечный ритм, который отсчитывает суицидальный маньяк, приложив пальце к пульсирующей артерии на запястье. Он ничего не говорит, но Ёсано понимает, что свою броню перед ним она уже потеряла.