если душу вылюбить до дна, сердце станет глыбой золотою. С. Есенин
Кристофер появляется из-за угла так вальяжно, что рядом стоящие с Вильямом второкурсницы уже, по-моему, захлебнулись в слюнях. Кто тут еще не заметил, как охуенно он вышагивает по этому гребаному коридору, словно по подиуму? И Магнуссону пора уже вступать в ряды фанаток Криса. Ну так, чтобы всё сразу по местам встало. — Я могу остаться сегодня у тебя? Папа с новой шалавой, — Крис появляется весьма неожиданно, и Вильям смаргивает эту пелену блядского всепоклонения. Пошло оно нахуй. Голос Криса слегка дрожит. И это (не)отчаяние. У Вильяма не осталось сил на сопротивление. — Конечно, чувак. Ты же знаешь. Ты всегда можешь. Вильям улыбается. И Кристофер знает, кому предназначена эта улыбка. Он не улыбается в ответ, закидывает рюкзак за спину и, похлопывая Вильяма по плечу, почти, блять, шепчет: — Увидимся позже, бро? Вильям кивает. Так активно, что кажется, будто его током прошибло. Кристофер Шистад — его личные двести двадцать вольт.***
Крис медленно закуривает за углом школы и предлагает подкурить Вильяму. Из его приоткрытых губ вырывается едкое облако дыма. Он тянется с сигаретой в зубах к другу и нарочно, невесомо касается носом его скулы. Магнуссону челюсть сводит от такой близости. — Ты сумасшедший, — Вильям затягивается, выпуская кольца дыма. Кристофер улыбается и делает шаг. — Знаю, — его слегка потрескавшиеся сухие губы на уровне губ Магнуссона. — И ты знаешь тоже, — Крис не торопясь втягивает в себя отраву и выдыхает пар в рот Вильяму. — Сука, — Вильям шипит и притягивает Криса к себе. Прикусывает его нижнюю губу, оттягивает её, врывается в рот с такой невообразимой жадностью. Целует его, словно в последний раз. А чувство такое, что всё в огне. Здесь дышать нечем, Крис, слышишь? Это не от сигарет. Это от тебя. Ты — везде. Освободи мне немного пространства. Освободи от себя. Я задыхаюсь. Кристофер подается всем телом вперед, опираясь рукой о стену. У него блядски красивые зеленые глаза — манят, убивают. Блядские омуты — запретные, зазывающие. Алё, Вильям, выключи этот влюбленный взгляд, Крис смотрит. — Вот же чёрт, Магнуссон, и ты повёлся. Мы ведь бро, помнишь? Вильяму эти слова не разбивают сердце. Он шепчет негромкое «да» в район ключиц Криса и напоминает сам себе, что это действительно так. Это пустые слова. Такие же пустые, как Крис. Ни мыслей, ни чувств. В нём — ничего. Пустышка. Но он — везде. Во всех. В каждом чужом движении рук, каждом чужом взмахе головой, каждом чужом «Эй, Вильям?» он. Кристофер Шистад — его гребаная тень.***
Кристофер покупает бутылку белого полусладкого, пачку презервативов и красные Marlboro (они оба курят одни и те же сигареты). Вильям дружелюбно открывает ему дверь и стелет белье на диване гостиной. — As always*, — протягивает Вильям, пока Крис скидывает с плеч куртку, — для тебя. Прекрати, сука, он тебе не принадлежит. Крис, по правде говоря, вообще никому не принадлежит. Крис — для всех. Мальчик-мечта, мальчик-игрушка, мальчик-блядь. Никогда не твоя блядь, Магнуссон. И сегодняшним вечером, когда Крис так грязно стонет и прогибается под тобой, он снова не твой. Когда нагло вылизывает твой рот, очерчивая языком каждый миллиметр кожи — не твой. Когда опускается на колени и шепчет «ты такой горячий», заставляя надсадно кончить — все еще не твой. Друг. Крис целует его в углу тёмной комнаты на чьей-то вечеринке, трахается на заднем сидении своей машины и жалуется на жизнь — бро, не откажешь в помощи? И Вильям не отказывает ему. Вновь и вновь переступает через себя. Поддается поцелуям в людных местах, вдалбливается в податливое тело и раздает советы — еще спрашиваешь? Кристофер Шистад — то, что однажды убьет его. (И Вильям лишь прошепчет «бро»)