По-испански

Мануэль внимательно наблюдает за смущающимся Тьяго. На загорелой коже румянец почти не виден, но Ману достаточно переминания с ноги на ногу и тихого бормотания, чтобы всё понять. — Так что ты хотел сказать? Тьяго всё ещё плохо говорит по-немецки, с сильным акцентом, с остановками. Иногда он может сорваться и заговорить по-испански, но потом останавливается и стыдливо замолкает. — Я хотел извиниться. — За что? — За ту выходку… Ну, когда я тебя обнял, а потом сказал… Ты же понимаешь, о чём я, Ману. Ману улыбается и кивает. Тьяго улыбается в ответ. Он красивый, думает Мануэль, особенно, когда перестаёт зажиматься. — Прощаешь? — А я и не обижался. Тьяго порывается обнять Ману, но тот делает это быстрее. Тьяго неожиданно становится как-то легко и свободно в этом удушающем захвате. Хочется так вот стоять и вдыхать новые духи Ману. Тьяго уже изучил их чуть ли не досконально. Некоторые он даже сам советовал. На правах друга, конечно же. — Я тебе ещё кости не переломал? — говорит куда-то в макушку испанца Ману. Тьяго хочет смеяться, но тогда эта идиллия перервётся. Поэтому Тьяго молчит. Молчит и наслаждается моментом. — Ты молчишь. Меня это пугает. Сдавленный смех испанца успокаивает. Живой ещё. — Пошли, Мюллер уже злится. Тьяго не хочет. Тьяго сильнее прижимает к себе Ману, хотя казалось бы — куда уж сильнее? Но парень не сдаётся. Вжимается лицом в крепкую грудь, пальцами с силой водит по спине вратаря, но не отпускает. Не сегодня. — Эй, Маэстро, пугаешь меня. — Я тебя не отпущу, — говорит Тьяго, поднимая голову и разглядывая губы Ману. Это всё из-за эмоций, думает испанец. И целует. Неожиданно. Необоснованно. Целует куда-то в подбородок, проводит языком по шее, по кадыку — губы слишком высоко. — Ээээй…ох… Возмущения Ману теряются в стоне, когда Тьяго пробегает пальцами по бедрам. Кажется, что все эти годы парень хранил в себе настоящую испанскую страсть, а теперь устал. И под прицел попал именно немец. Ну, так объяснял для себя Ману, тая в горячих прикосновениях. А Тьяго уже не думал. Он был сосредоточен на белоснежной коже с родинками. Родинками, которые нужно поцеловать. Каждую. — Мануэль! Король всея Нутеллы, тебя там зажда… А что здесь происходит?! Тьяго испуганно оборачивается на звук и застывает. Перед ним стоит Томас, причем не один. Роберт с широко раскрытыми глазами пытается закрыть ладонями обзор Мюллеру. — Я сейчас всё объясню! — по-испански кричит Тьяго, в панике загораживая широченного и высоченного Мануэля своим тельцем. — Томас, Роб, вы не так всё поняли! Томас отходит от первого шока и начинает заливисто смеяться. Роберт теперь с недоумением смотрит на Мюллера. — Мюллер, перестань! — Роб, ты слышал? — смех мешает закончить мысль, поэтому Томас пытается хотя бы отдышаться. — Что слышал? Я ничего не слышал. Зато я много ВИДЕЛ, Томас! — Мы не правильно всё поняли, Роб. То есть твоих насмешек я наслушался вдоволь, Ману, а теперь ты говоришь, что мы всё неправильно поняли? Чёрта с два! Всё мы поняли правильно. А кто-то мне там про голубей говорил, Роб… Не помнишь, кто бы это мог быть? Ману краснеет. Тьяго смотрит на вратаря и закусывает губу. Когда его целовал, то тот был бледен как полотно, а тут так сразу в краску. — Мы не встречаемся, Томас. В этом вся разница, — вдруг говорит Тьяго и уходит. Его не останавливает Ману. Он за ним не бежит, не обнимает его, не говорит, что всё хорошо, что они вместе. Он забудет через месяц об этом недоумении, а Тьяго… Тьяго понял, что не забудет. — Дурак… Лучше бы он тебе кости переломал. Ещё бы в любви ему признался, — шепчет Тьяго на испанском, даже не догадываясь, что Ману стоит сзади. И с некоторого времени учит испанский.