Хруст

Виктор знавал одного фигуриста, получившего на катке травму позвоночника. Спустя пять лет он говорил про это шутя, но после повышения градуса признался, что иногда в кошмарах ему мерещится тихий хруст костей и хряща в собственной спине, хотя на деле такое не услышишь и звуков никаких от боли не замечаешь. Хруст. Юри просто отошёл взять воды. Долго смеялся, много смущался, уши у него горели, кольцо на пальце солнцем сияло – ничего удивительного, он бы быстро пришёл обратно. Обернувшись на отвратительный визг тормозов, никто не понял поначалу, что произошло. А потом по асфальту растеклась кровь, взгляд вычленил отлетевшие и разбившиеся вдребезги очки и растёкшуюся в ярком свете фонаря кровь. И в Викторе надломилось. Хруст. Так ломается позвоночник. Но Виктор готов был им пожертвовать, ведь лучше так, чем… Кто-то схватил его, рванувшегося, за плечи так крепко, что едва не вывернул. - Крис, держи его! - Как звонить тут в скорую?! - Виктор, ты ему не поможешь! - Отото!..* - Уведите несовершеннолетнего, он же ребёнок!.. Хруст. Хруст. Хруст. Больно. Виктор почти не слышал, что говорят люди вокруг него. Словно он под водой, в бассейне – как сегодня утром, а потом пошёл в номер к Юри… Хруст. Мари тихо закрыла дверь палаты интенсивной терапии, чтобы не тревожить брата, сняла маску и перчатки и прижалась затылком к стене. Хотя какое там «тревожить»: Юри до сих пор не приходил в сознание. Девушка готова была пробиваться к брату хоть боем, хоть деньгами, но её пустили сразу. Что помогло – законодательство Испании, всё же деньги – она не знала. Сейчас и не хотела знать. Кацуки устало выдохнула. От её дыхания в воздухе колыхнулись крохотные пылинки в коридоре больницы. Мари толком не спала уже второй день: брата везёт скорая, к брату тянут пластины дефибриллятора, брата везут в операционную, брата зашивают, а переломанные ноги собирают почти по кусочкам заново... Мама приехала только через день – билетов не было. Поэтому Мари была одна, и сама не знала, почему гнала от себя Минако. Надо извиниться, потом как-нибудь. Кацуки всхлипнула и прижала к вискам раскрытые ладони. Обруч впивался ей в голову. Ками-сама. Живой. Маленький братик, Юри, не умер, не умер… - Детка, иди ко мне. За десять часов ожидания между жизнью и смертью всегда жизнерадостная Хироко постарела лет на пять. На лице добавилось вдруг морщин, которых раньше Мари никогда и не замечала, и взгляд был пустой. Но когда кризис миновал, мама снова смогла говорить. - Мам… - Давай, посиди с нами. Ты тоже устала, - Мари опустилась на скамью рядом с ней. – Ты у меня молодец. Я вырастила таких… хороших детей. Младшая Кацуки шмыгнула носом. Им обеим не хватало папы, но Ю-топия развалится без хотя бы одного из хозяев. Пришлось выбирать – тяжело – но хорошо будет привести потом Юри в процветающий дом… Привести бы ещё. Мари надрывным усилием заставила себя не думать о худшем. Вместо этого она посмотрела на руки Хироко. Те тоже постарели: вдруг все в линиях, остыли от стресса. Своими маленькими пальцами, за которые Юри, когда был маленьким, всегда шугано цеплялся, трусишка, женщина перебирала белые волосы Виктора. Мари только сейчас поняла, что они ведь именно белые, точно покрашенные. Если он тут поседеет – никто и не заметит. Виктор крепко спал, пока его гладили по макушке. Съёжившись на короткой скамье, он утыкался Хироко в живот, а женщина его почти баюкала ласково. - Успокоился?.. – кивнула на него Мари. - Какое там. Врача ударил, и его санитары скрутили… Вкололи что-то. Но это хорошо. Совсем плохой был, - тихо. – Пусть передохнёт. Плохой – это мало сказано. Юридически для Юри он являлся никем, и ни до операционной, ни в палату его не пускали. Мари часто теряла его из вида: Виктор напоминал неуправляемую вьюгу, носящуюся по больнице, которую невозможно было поймать, да и не до него было. Но секундная картина того, как он сидел на полу, вцепившись в волосы, дрожал и почти выл себе в ладони, зажимая рот, вводила Мари в суеверный ужас. Кацуки никогда не видела подобного отчаяния. Наверное, тогда стоило хотя бы попытаться его успокоить – но она, скорее, скатилась бы за ним в бездну и не выбралась бы. - А что ударил? Кого?.. - Медбрата, всё в палату рвался. - Так это он кричал? - Он. Напугал всех, схожу потом, извинюсь за него, - вздох. Мари сглотнула. Хорошо, что она этого не видела, так как на слух казалось, что кого-то режут. Или кто-то умирает. Видимо, Виктор в тот момент сорвался. Девушке стало неуютно. - Позвони Минако. Я обещала позвонить, папе уже написала… А потом езжай, отдохни, - произнесла Хироко. - Я не поеду, - жёстко. - Тогда просто позвони. Мари выхватила телефон. Зарядка мигала красным огоньком. Вдавливая пальцы в экран, она быстро набрала смс. Её ладони тряслись, и дрожь передалась по локтям в плечи, в тело, в голову, в сердце… Мама знала, что Мари развалится, как только не будет дела её занять. У неё чесались волосы, тело гудело от усталости, но если она поедет в отель, то не выдержит. Страх за брата набросится на неё и сожрёт с аппетитом, зато здесь, в окружении таких же, как она, волнующихся родственников, и снующего персонала, Мари могла держать себя в руках. Хироко никогда не одобряла подобного выматывания. И раньше говорила, если что случалось, что делая себе хуже – не сделаешь другим лучше. Добавляет только матери беспокойства… - Красивое кольцо. В России мужчины носят такие украшения? - А? Мари тряхнула головой, приходя в себя. Виктор сунул ладонь, на пальце которой блестело золото, под щёку. Это было немного тяжеловесное, но очень классическое кольцо. - Эм… нет, у них парные… Юри сказал, что талисманы на удачу. Но теперь не знаю. Какой тренер, если его ноги… Нет. Нельзя так думать. Ещё ничего не известно, приговор не подписан, всё будет хорошо. Юри будет ходить. Будет бегать, будет кататься – лучше прежнего! - Детка, да какой он ему тренер, - Хироко покачала головой и зажала рот ладонью. – Ох, мальчики мои. Мама почти плакала. Поэтому Мари уткнулась ей в плечо, на миг расслабилась и расплакалась вовсе не почти. Юри провёл в палате интенсивной терапии три дня. Кризис миновал на второй. Откуда у семьи деньги на перевод его в одиночную VIP-палату, да ещё и в Испании, мама не рассказывала, а Кацуки, на самом деле, не очень хотел про это думать: как и каждое движение, каждый вдох покрытой ушибами и швами груди, это давалось ему пока с трудом. Крис подписал чёрным маркером «хрустальная туфелька». У Кристоффа, правда, так себе почерк, и он сделал две ошибки, но зато отлично видно на белом гипсе, в который заковали ноги Юри: левую до колена, вторую – целиком. Рядом было: цветы сакуры розовым маркером – от мамы, игра в крестики-нолики – с Мари расписали прямо у него на бедре. Крис болтал так много и принёс такой ворох цветов, что спросить, кто победил в Гран-при, Кацуки просто не сумел, так как сил на то, чтобы перебить швейцарца у него не было. Пхичит пытался вести себя так же. Ничего не вышло – он был чувствительным и почему-то очень нервным. Он долго сидел, держа за руку, гладя по синякам на костяшках, а потом тихо сказал, что хотел пропустить соревнования, чтобы быть в больнице, но подумал, что так Юри будет считать себя виноватым за то, что он вылетит. Правильно думал – аж легче стало. - Кто победил? - М… - покачал головой. – Можно не у меня? Но J.J. проиграл. Не знаю как. Все выше головы прыгнули… - Девушка его не бросила? – негромко. - Да нет, конечно! Он даже такой же уверенный остался. Предложение ей сделал. У него четвёртое место. Пхичит отвернулся. Юри посмотрел в окно. Он плохо видел: не из-за отсутствия очков, а потому что веко рассекло их осколком и чудом не задело глазное яблоко. Но вся кожа распухла и сильно болела. Время его посещения быстро закончилось. - Т.. тебе купить очки? - Минако сказала, что купит. Хочет найти мне такие же. - А, понятно… сделаем фото? – неуверенно. – Все волнуются. - Кто – все? - Ну, все-е-е… Пхичит выглядел очень виноватым. Будто он был за рулём той машины. Поэтому в груди Юри что-то потеплело, и он сделал три селфи – гордых и подбитых. На гипсе Чуланонт подписал: «Герой Гран-при». А рядом было: «поправляйся, прекрасная прима-балерина» - от Минако. Отпечаток её ладони рядом был кремовой краской, как верхушка торта. Юрио Кацуки не ждал. Оглядываясь назад, он видел мало причин, чтобы Плисецкий приходил: друзьями они стать не успели, а не о катке и не говорили даже. И, тем не менее, он появился на пятый день. Он проторчал у него до конца времени посещения, не говоря ничего: то сидел в кресле, то сидел и странным взглядом смотрел на загипсованные ноги. В такие моменты Юри пытался понять, знает ли он прогнозы врачей. Потеря подвижности. Долгое восстановление. О, он фигурист? Ну, это пока сказать нельзя… - У меня серебро, - наконец-то открыл рот Юрий. – А выиграл Пхичит. А потом ревел, как баба, и сказал, что отдаст медаль вам с Виктором, чтобы вы… поженились, - он явно выдавил это с трудом. - А бронза?.. - Чего? - У кого бронза? Плисецкий почему-то замялся. - Эм… Отабек с бронзой. Но он как-то не старался, - дёрнул плечом. Юрий не знал, что Кацуки в курсе, что он пришёл с Отабеком, так как видел того по диагонали через открытую дверь палаты. Всё это время казах просидел в коридоре. Он считал себя чужим и не хотел мешать, но Плисецкого одного не отпустил. С виду он спал, наушники прятали его от мира, но на мгновения мерещилась напряжённость. В какой-то момент они встретились взглядами. Отабек без слов кивнул – с уважением. Юри чуть улыбнулся. Ему понравилось, что казах, кажется, не перестал видеть в нём спортсмена. А вот Плисецкий перестал и терялся. - Но это неважно, - Юрио дёрнул головой. – Вот, держи. На здоровое бедро Юри приземлился пакет. Плисецкий терпеливо ждал, пока Кацуки сам его откроет; вывих запястья и плеча правой руки. Внутри оказались неказистые, совсем разной формы пирожки. - Не знаю, когда с тобой увидимся… или увидимся ли… и… - Ты сам сделал? – удивлённо. - Я звонил деду по скайпу, - буркнул. – Тебе же понравились? - Да, - выдох. – Передай спасибо, - Кацуки вытащил один, теплый ещё, и откусил. Оказалось пересолено, но он всё равно оторвал кусок побольше. Начинка внутри перемешалась и была распределена неровно: очки ему уже купили, и Юри это видел. Но всё это он не собирался говорить Плисецкому. - Да не давись ты, придурок, - фыркнул Юрио. – Я это пробовал. Отабек сказал зачем-то всё равно притащить. Кацуки ничего не ответил, пока упрямо не доел целый пирожок. У горла сразу же потянуло жаждой. Зато он вдруг расслабился – впервые за всё пребывание Плисецкого в палате. - Приезжай к нам, - само вырвалось у него. – У нас же источники. Место не туристическое. И мама тебя готовить научит. - Посмотрим, - ворчливо. Но на прямой отказ это не было похоже. Юрий написал «кацудон с гипсом» у щиколотки левой ноги, а потом продублировал на русском на правой. Щелкнул пальцами по бинтам – больно было, но Юри почти засмеялся. - Смех будешь – на лбу напишу. Ц… Смеяться.** Сконфузился. - Да ладно. У тебя хороший английский. Закатил глаза. Про Виктора Юри ничего не спросил, а Плисецкий – ничего не сказал. Когда Кацуки очнулся, кольца уже не было, и никто не знал, куда оно пропало. Скорее всего, безвозвратно потерялось во время аварии, но парень холодно думал, что он даже не начал выплачивать деньги за него, а сейчас у семьи и без того одни расходы: медицина в Испании была на высшем уровне, но государственная её часть не касалась иностранца. Безымянный палец хотелось прятать в рукаве. Всё это было безумно глупо: купить обручальные, назвать талисманом… лучше бы сразу и открыто. Или нет? Виктор так и не пришёл. - Как вы себя сегодня чувствуете? - Эм… всё болит? Врач приходил с ним разговаривать каждый день. Юри плохо понимал, чем конкретно он занимается: перевязками занимались медсёстры, швами тоже, но каждый раз он делал какие-то пометки. Он был невысоким, среднего возраста, с большими загорелыми руками, глазами темными, но искристыми, слегка отталкивающим парфюмом, так как тот мешался с запахом лекарств и казался неуместным, и мягким обволакивающим голосом. Из всего того, что Кацуки узнал про медицину в Испании в целом, и в Барселоне в частности, он готов был поверить, что врач приходит просто, чтобы с ним говорить. Странно. Но, закрывая глаза, Юри в его голосе тонул. Становилось спокойно, и он мог бы даже заснуть. - Это хорошо. Значит, заживает, - пошутил врач и улыбнулся так, как только испанцы и умеют, а в Японии и России и не учились никогда. – Скоро вам будут снимать швы на груди. Инфекции удалось избежать, а заживает на вас всё очень быстро. - Как на собаке? - О чём вы? - Неважно. Юри прикусил язык. Этой фразе научил Виктор, когда разглядывал заживающую под чёлкой Кацуки шишку. Глупости. Они говорили всего пять минут. Где болит, что болит, где перестало болеть – стандартно. Затем врач пролистнул результаты рентгена. - У вас был сложный перелом, гипс снимут только через недели три, если будет заживать так же хорошо. Вы должны решить, хотите ли проходить реабилитацию в нашей больнице. Хотя я бы посоветовал. Но я бы порекомендовал для вашего случая центр спортивной медицины***, если решите остаться в Испании. Спортивной. Ха. Ха. Юри видел снимки. Врачи говорили с ним мягко, но честно. Правду. Правда в том, что он не факт, что сможет нормально ходить. - Я ещё не думал про это… У кого можно узнать стоимость? - У них есть открытый сайт, но, думаю, беспокоиться вам не о чем: ваша страховка покроет большинство ваших расходов. - Страховка? - Ваши родственники вам не сказали? - Не сказали… - В таком случае, обсудите это с ними, - снова улыбнулся, ярко так, южно и жгуче. Такому не во врачи, а в актёры. – Мы на сегодня с вами закончили. Отдыхайте, сеньор Кацуки. - С… спасибо. Что-то не сходилось. Юри, бывало, путался в финансах, но прекрасно понимал возможности собственной семьи. Возможно, оплатили вместе с друзьями, но всему же есть предел. К тому же, он не понимал, почему мама и сестра замалчивают. Мари попала под его допрос первой и последней. Мама в этот день отдыхала: Минако даже вытащила её погулять по городу и развеяться. - Я понятия не имею, кто всё оплачивает. Но мы не в той ситуации, чтобы отказываться, - Мари отвернулась. Юри тоже отвернулся. Старшая Кацуки часто видела Юри насквозь. Чувства отекали рекой её островок разумности, она плохо их понимала и, возможно, поэтому была до сих пор не замужем, а родители разумно не пытались организовать ей смотрин. Но вот брата она чаще читала, как открытую книгу, и поэтому перед ней Юри перестал пытаться притворяться. Только Мари знала, что когда часы посещений заканчиваются, младший Кацуки выдыхает, устав выглядеть живым, и смотрит в окно совершенно пустым взглядом. Главное было для них обоих, чтобы об этом никогда не прознала мама. - Может, это твой Виктор… - Он не «мой». - Ты знаешь, о чём я. Мари нахмурилась. - Я не знаю, куда он делся. Клянусь тебе, ему не было на тебя всё равно. - Я знаю. Он добрый и не бессердечный. Но он тренер. А я никогда не… - Юри! Юри замолчал. На самом деле, он не ощущал никаких эмоций, заговаривая о Викторе. Возможно, всё, что с ним связано – бред его организма, наркотическая эйфория анестезии. И никаких колец и не было. Мари сунула руку в карман толстовки. Девушка разозлилась на что-то, но она всегда злилась после того, как открывала про Никифорова рот. Пытаясь добиться от брата хоть каких-то эмоций, она натыкалась на чернила чёрной дыры. Словно из него душу вынули. Щипцами. С хрустом хряща и костей. - Вот, - она положила что-то на тумбочку. – Мне это какая-то женщина отдала. Не знаю, как её зовут, невеста канадца, кажется. - Жан-Жака? - Сказала же, что не знаю! Она подобрала, пока все бегали, и потом вернула мне. Я… не знаю, что ты сейчас чувствуешь. Я правда не знаю, Юри… Но это твоё. И мы с мамой вместе решили вернуть это тебе. Пускай тут нет и Виктора. - Хватит уже о Викторе. Мари молча взялась за книгу. Приходя, она никогда не забывала почитать ему вслух, как в детстве. Однако в этот раз Юри солгал ей, что устал и хочет спать, и сестра ушла рано, сделав вид, что верит. Кацуки посмотрел на тумбочку. Он просто знал, что там найдёт, и хотел перетерпеть это в одиночестве. Раньше бы плакал. Теперь слёзы не шли. Значит, это всё же не приснилось. Кольцо было исчерчено кучей царапин. Золото мягкий металл, и ему досталось не меньше, чем владельцу. Юри взял его в ладонь. Почему-то теперь оно показалось громоздким для собственной руки, не самый лучший выбор. Мелькнувшая молнией мысль примерить его так же быстро пропала, как и появилась, но его прострельнуло болью с ног до головы. Кацуки стиснул руку в кулак и зажмурился, ощущая, что мгновенно взмок, а сердце колотится. Казалось, это длилось вечность - на деле не больше минуты. Но вымотало так, словно его трясло не меньше часа. Юри с трудом открыл глаза. Спалось плохо, как и уснулось – так что под веки словно песка насыпали. Он попытался пошевелиться, но что-то мешало ему сдвинуться. Это мучительно напоминало первые дни, когда, жмурясь, он терпел стыд проверки на пролежни, и ему было вообще запрещено двигаться. Но кто-то поцеловал его в колено левой ноги. В немытое давно от гипса, потное – поцеловал нежно, как сокровище. Мурашки взбежали по позвоночнику, потому что только один человек в мире так делал. Сон слетел сразу, съехавшие во время сна очки потерялись в покрывале, но лица Виктора он не разглядел бы, даже найдя их, так как мужчина сидел к нему затылком. Виктор сидел, склонившись, в изножье кровати, гладил гипс, касался пальцев ног, колена… Он почти касался щекой разноцветных надписей, и казалось, что он почти баюкает его – за ноги. На его безымянном пальце блестело кольцо. Юри не мог заставить себя вздохнуть громче, чем во сне, но без этого не смог бы сказать ни слова. - В… виктор. В горле сухо было слишком. Даже голос сел. Виктор дёргано обернулся. Сначала Юри не понял, что не так, но через секунду осознал, что чужое лицо покрывает нелепая светлая щетина. Это выглядело так странно и так не шло Виктору одновременно, что Кацуки пришлось тряхнуть головой, чтобы согнать непонятное желание хихикать. Или дотянуться и потрогать – мягко или нет?.. - Юри! Я… - осёкся, нервничал. – Я могу всё объяснить, или… - Не надо. - Нет, надо, подожди… Мужчина подвинулся. Близорукий Юри увидел его намного лучше. Теперь отчётливо угадывались линии мешков под глазами и осунувшиеся уголки рта. Воротник рубашки был засаленным, волосы спутаны. Этот человек был тенью того Виктора, которого Кацуки знал. Но ведь он вторую неделю мучился домыслами, что, быть может, не был с ним знаком на самом деле. А вот теперь Никифоров сидел на его постели, а его рука всё ещё лежала на гипсе правой ноги Кацуки. Тоже заметив это, Виктор одёрнул ладонь и отшатнулся так далеко, как позволяла койка, но не слез с неё. Юри облизнул пересохшие губы. Виктор сидел на самом краю, уткнувшись в свои руки, а локтями в колени. - Я… я боялся к тебе приходить… Мне стыдно и… А. Понятно. Виктор всё знал. Вот поэтому и не приходил. - Виктор, это всё… - Но я знал, что с тобой! Я… мне рассказывал Юра, и другие… - Тогда ты знаешь главное, - сказал бесцветно Юри. – Мне сказали, что мне очень повезёт, если я смогу не хромать правой ногой. Я больше не выйду на лёд. Никогда. И тренер мне не… - Катание это не главное!!! – он вскрикнул: как от боли, как не кричал никто в жизни Кацуки. Виктор вскинулся, глаза его блестели. – Ты жив, как же ты не понимаешь?! Я… мне так было стыдно за ту шутку, что мы поженимся после того, как ты выиграешь финал, что я не мог заставить себя сюда прийти и посмотреть тебе в глаза! Я… я же не за катание с тобой, Юри, я за… ты живой… Стих голос его так же, как и вспыхнул. Словно прогорел изнутри Виктор Никифоров. Окостеневший пузырь вокруг Юри вдруг резко треснул. Ему стало тяжело дышать. - Юри, тебе больно?!.. Чёрт, я позову… - Ха… ха… нет… я не… или да? Не зови никого, пожалуйста… Кацуки шмыгнул носом. Ему было плохо, просто отвратительно, почти тошнило, - ему хотелось разрыдаться, но он не мог выдавить ни слезинки, и болтался между зарождающимся облегчением и истерикой в том же зародыше. Виктору неважно, катается ли он. Виктор пришёл. Виктор. Виктор. - Виктор! Юри утонул в его объятиях до того, как осознал, что он рядом и лихорадочно целует его волосы. Виктор шептал что-то лихорадочно – на русском, не в силах вспомнить перевода, и вот тогда-то Кацуки и прорвало. С глухим рваным стоном он вцепился в Виктора здоровой рукой, и все его страхи, всё одиночество, измучившее уверенностью в том, что его бросили, вырвалось, наконец, на свободу. - Ты мне нужен, Юри, нужен! Я хочу быть твоим мужем, просто так хочу, я хочу даже фамилию твою взять… и я поставлю тебя на лёд, слышишь? Сам поставлю, хоть всю жизнь протрачу, хоть ты у меня в пятьдесят четверной сделаешь… - Скажи, что любишь меня! – отчаянно. – Пожалуйста, ты прямо ни разу не го-оворил… - Люблю! Кацуки спрятался в темноте и тесноте объятий Виктора. И по судорожным всхлипам у своей макушки, он внезапно отчётливо понял, что мужчина был напуган. Юри с детства любил фигурное катание всей душой. Сначала Кацуки влюбился в лёд, потом уж – в Виктора. А Виктор оставался с ним и без коньков. - Поверить не могу, что они поженились в Испании, - ворчливо проговорила Юко. Мари закатила глаза. Два месяца прошли, а все, кому не удалось попасть на скоропостижную свадьбу её братца, продолжали обижаться. Семья Нишигори – так и вообще полным составом, считая себя теми, кто свёл Виктора и Юри вместе. - Они поженились в Испании, так как там их брак действителен.**** - Это нечестно! Мари шикнула. Ей уже надоело спорить. Тот фарс она бы свадьбой не назвала, потому что Юри еле стоял на костылях, Виктор замотался в больничную простыню – в белом! – а читал им с листа Пхичит, загремевший в ту же самую больницу, потрясающе удачливо вывихнув лодыжку прямо по дороге в аэропорт до дома: оказалось, на финале он перегрузил суставы так, что дойти в итоге смог только до такси. Расстроенным не выглядел. Хотя маме понравилось. И папе, который вырвался всё же на пару дней. Смеялись, что по-семейному вышло, камерно. - Прошу минуточку внимания! Виктор говорил в микрофон на японском. Акцент у него был и оставался чудовищным, он не оперировал словами никак, поэтому речь свою просто заучивал по звукам. - Сегодня высшей награды фигурного катания всего мира, золотой медали Ледового Дворца Хасецу… - Она с шоколадом, Мари-сан! – зашептала с одной стороны Лутц. - Самым лучшим, - Аксель дёрнула с другой стороны. Мари приструнила обоих, и погрозила пальцем третьей. - … удостаивается лучший фигурист Солнечной системы, герой и мой целых два-а-а месяца как муж Кацуки Юри-са-а-ан! Вот что за дурь? - Это вы ему речь переправили? Он же не понимает, что несёт, - не удержалась и зашептала Мари. Тройняшки дружно замотали головой. - Нет, он сам так захотел, - заверила её Луп. - Точно-точно. Идиот. Мари из вежливости захлопала. Юко пнула её по ноге – для энтузиазма. А ведь народу много набежало. Хасецу городок маленький, событий тут и того меньше. Так что все охотно присоединились. А ещё многие знали Юри с самого детства и как для него это важно – знали тоже. Хироко Кацуки лично хотела кланяться каждому. Музыка заиграла торжественная, но мрачноватая. Смутно знакомая, похожая на один из саундтреков из сотни американских фильмов, на которые Виктор с Юри подсели в последний месяц и поглощали килобайтами информации. - Девочки! – возмутилась почему-то Юко. – Вы обещали же!.. - А почему музыка плохая? – Луп удивилась. - Да, хорошая музыка! – радостно добавила Аксель. - Юри не владыка ситх! - А по-моему подходит, - Лутц показала язык. Мари вдруг вспомнила, где слышала музыку. О, за что им этот фарс… Правая нога Юри тонула в чёрном коробе. Что-то там не так всё же срослось, пришлось править, и в итоге домой он уехал всё ещё в гипсе. Левая нога брата была замотана эластичным бинтом. Кто-то явно покрасил его чёрной гуашью. Те, кто понял, засмеялся. Юри оставался очень серьёзен, так как всё ещё опирался на костыль, а ему надо было пройти по льду, пускай и искусственному. Неделю назад он смог прогуляться по городу и вернуться домой без посторонней помощи. Это было важнее всех прыжков фигурного катания вместе взятых. Младший Кацуки гордо взошёл на самодельный пьедестал. Виктор торжественно надел ему медаль, но не выдержал, и впечатал Юри такой крепкий поцелуй, что авария случилась незамедлительно. С пьедестала они рухнули вдвоём, заорали – хором - и умудрились звонко сломать об лёд костыль. *Младший брат на японском. ** Для непонятливых – «английский мой неродной» или как Юрка слова спутал. *** Центр реабилитации и спортивной медицины (Centro de rehabilitacíon y medicina del deporte) в Барселоне ориентирован на физическую медицину и реабилитацию. Клиника имеет 25-летний опыт работы в области диагностики и лечения потери трудоспособности в результате несчастных случаев, болезней костно-мышечной системы, дыхательной, нервной систем. **** В Испании однополые браки разрешены с 2005 года.