*
Они стоят перед этим магазином с дешевой неоновой вывеской, уставившись, наверное, в одну и ту же точку — так всегда было и так всегда и будет. Снег падает на волосы и за шиворот куртки: несколько содроганий и покусываний языка. — Тут так спокойно, — сообщает Джош. Из его рта идет пара и подымается вверх к небу. — Я и представить не мог. Тайлер соглашается, но вся реальность уходит куда-то далеко. Он чувствует лес, он чувствует, как ветер пробирается сквозь деревья и сбрасывает остатки листьев на белую землю. — Что с тобой? Это простой вопрос. И наверное, когда-то б у Тайлера это вызвало б простой ответ. Но не сейчас. Не сейчас. Джош никогда не спрашивает просто так. Ибо Джош чувствует. Что же там под его броней? — В порядке. — Тайлер смотрит на него секунду, прежде чем телефон в его кармане начинает играть мелодию. — Просто замерз, всего-то. Звонит Марк — ну, спрашивает о том где они и когда вернутся в Огайо. Спрашивает о новых возможных творениях. О том, есть ли у них шапки. Спали ли они вообще. Как будто это важно. Марк — второй отец, не иначе. Слишком добрый. Слишком волнуется. Спали? — Ты точно в порядке? — говорит он перед самым концом разговора. Тайлер уже слышит, как на заднем плене его зовет какая-то девчонка. — Почему вы все это спрашиваете? Марк уходит, а телефон все еще посылает тупые гудки. Снег все еще падает на голову. Холод пробирает до костей. Джош все еще стоит на том месте, только теперь вместо кофе — сигарета. Он зажимает ее большим и указательным пальцами — ровно так, как и косяк где-то когда-то в восемнадцатилетнем возрасте на заднем дворе своего дома. — Ты обещал не курить, — Тайлер подходит близко, он становится напротив. — А ты обещал не врать мне. — Врать? Молчание. Тайлер нервно кусает губу. Джош смотрит на него прямо, просто в ореховые глаза. А потом взгляд на секунду скользит вниз, на его рот и становится таким, блять, теплым. Пиздец. — Я не вру тебе, — еле-еле, почти шепотом, как мальчишка. — Ты не говоришь, как себя чувствуешь, — окурок летит вниз на землю и на белом снегу оставляет дырку и огонь. — Разве это нормально? — Да, нормально. Я нормально. Тайлера трясет. Он не ожидал, что его свет по имени Джошуа Дан все-таки что-то заподозрит. Это больно. Это жжет. Джозеф уходит в лес, даже не оборачиваясь.*
Он не может точно сказать, почему он это делает. Ему вновь тринадцать или где-то около того. Ботинки оставляют на снегу глубокие следы. Он идет все дальше и дальше, просто дыша и пытаясь успокоиться. Тайлер не помнит, когда случилась эта его влюбленность. Да что за чушь вообще? Они — лучшие друзья, не более. Не. Более. — Эй, — это Джош, он конечно же, идет по пятам. где бы ты не был, я найду тебя — Тайлер! — все еще за ним, как тень. Ему не все равно. — Остановись, боже ж ты мой. Просто прекрати убегать. — Я не бегу от тебя, — полу-оборот, Джозеф видит Дана за десять метров от себя. — Нет. — Я знаю. Но ты бежишь от себя, разве нет? Это так правильно. Тайлер знает, что это правда. У него опускаются руки. Он запутался. Он такой потерянный. — Не хочу больше. Нет. Ничего. Не хочу. Убирайся. Оставь меня в покое. Джош подходит к нему и ток пробивает середину головы: он опускается на колени и притягивает Тайлера к себе, позволяя тому ощутить тепло и поддержку. — Для тебя это все сложно, — сообщает Джош. — Я знаю, ибо я знаю кто ты такой. И тебя это пугает, потому что ты не заметил, как так вышло. Правда? Джозеф кивает, все еще не открывая глаз. Он весь дрожит под крепкими руками Джоша. — Это неправильно. — Да кто такое сказал? — Разве мы можем любить? Мы же не… — А почему нет? — Джош хватает его за подбородок. Они всегда умели читать мысли друг друга. — Почему нет? Тайлер смотрит со слезами на глазах. Это — не проявление слабости. Это — страх. Такой чистый. Такой новый. — Ты же знаешь, что мы всегда будем рядом. Ты же это, черт возьми, знаешь. — Я знаю, — голос у младшего подрагивает. — Почему ты умеешь вот так смотреть мне в голову? Другому не понять. Ни за что на свете. Это — между ними. Их особые слова и понимания. Чувство, которое наделяет смыслом все вокруг. — Люблю тебя, — говорит Джош, уверенно и хорошо. Он подается вперед и накрывает губы лучшего друга своими.*
Рот у Джоша просто фантастический и можно умереть от того, как он посасывает нижнею губу своими. Тайлер окончательно запутался. Точнее, решил вновь стать эмоциональным и просто чувствовать, пока они за тысячу километров от Нью-Йорка или Калифорнии. Да, все всегда сложно. С Тайлером. Это — стиль жизни. Это — то, кем он родился. Смысл. Смысл. Смысл. Много вопросов — ноль ответов. Тайлер прикрывает глаза — Джош говорит слишком знакомо и нужно. Он обещает быть тут, с ним, обещает продолжать творить прекрасную музыку и спасти его. — У тебя меняется оттенок радужки, когда ты возбужден, — лепечет Джозеф, цепляясь взглядом за глаза друга. Он всегда был прямолинейным. Почти. Почти. — Я схожу с ума, ты не представляешь, сколько я хотел этого. Они лежат друг на друге в каком-то старом отеле. И слишком холодно, да. — Я бы хотел разобраться со всем этим, но едва ли смогу. — Мы сможем. Мы. Тайлер воротится под Даном, спуская в штаны, как пацан. Все это из-за телепатических мыслей и понимания. — Ничего, — говорит Джош. Он улыбается. — Ничего. — Я не просто неопытен, я вообще с другой эпохи. Ничего не умею. Джош улыбается ему еще милее: вот они и их счастье. — Чувствуй это. И говори мне все. Они целуются более напористо, чем тогда в лесу. Джош проникает языком в теплый рот, проводя им по зубам, а потом возбужденно касаясь языка Тайлера. Тайлер стонет. Тайлер дергается. Такой чисто тайлеровский стон. Можно умереть, не иначе. Трение бедер вызывает новые ощущения. Тайлер не знал, что так можно. Джош мастурбирует ему медленно, так, словно от этого зависит судьба мира.*
Утром они покупают все тот же кофе: снег падает на голову и за шиворот куртки. Джош в футболке — красная отметина у него на руке пылает красным. Он обхватывает рукой затылок Тайлера, а потом целует. — Ты всегда был мой. С первой секунды нашей встречи. Впервые Джозеф чувствует радость. Она наполняет его, словно солнце нагревает воду в бассейне. Все становится таким маленьким, таким ничтожным. Все становится настоящим.