***
Чёртов будильник, оповещающий, что этот день ей не прожить без поддержки того, кого нет. Серое небо предвещает самое ужасное настроение, но она постарается надеть маску, которая поможет справиться другим. Смс о том, что похороны переносят в церковь только больше заставляет втянуть полную грудь воздуха, чтобы не разочароваться ещё в самом начале страдания. Дождь помог бы ей, скрыл солёные дорожки на коже, размыв тушь, наложенную на ресницы в несколько слоёв.***
Она входит в помещение, ставит на пол длинный чёрный зонт и улыбается рубиново-алыми губами, здороваясь со знакомыми. От неё не пахнет дорогими духами, от неё по-прежнему пахнет тем раздражающим никотином, засевшим в лёгких угольной пылью. Собрав остатки мужественности и стойкости, Моргана делает маленькие шаги, размеренные и внешне спокойные, хотя внутри она желает крикнуть на всё помещение, выгнать людей на улицу, чтобы не заполняли печальный день своей суетой и шумом разговоров о том, какой был человек хороший. Да, он был хорошим человек, дарил ей полевые цветы, непонятно откуда взятые, ведь поля находятся далеко за городом; приносил в постель чашку с крепким чёрным кофе, а в придачу блюдце с вкусно пахнущим круассаном; своими чистыми и по-детски наивными глазами он внушал доверие, заставлял улыбаться и радоваться не только солнечным лучам живительного солнца, но и проливной стене дождя. Он был её хорошим человеком. А здесь толпа людей, чуждых её сердцу, ведь они пользовались его добротой и щедростью, воскрешали скребущую кошкой совесть, требовали помощь, а взамен не давали ничего. Она отдала себя, готовы ли были они заплатить такую цену? Ещё и улыбаются, смеются, будто это не чёрный день календаря и антрацитовой сажей не осыпаны стены церкви. Моргана Пендрагон – девушка с ледяным выражением лица и с куском льда вместо сердца. Только увидев её, люди шепчутся, кидаются в неё слишком тяжкими воспоминаниями, от которых в любом другом случае она бы улыбнулась, вот только здесь не место для радости, здесь место для печали, скорби и черни, скопившейся в уголках холодной души. Она обнимает себя за плечи и подходит к чёрному лакированному гробу с открытой крышкой. Судорожно вдохнув, больше не выдыхает, скрывая дрожь в конечностях. Поднимает руку и не моргает, потому что трясёт, разрывает изнутри, взрывается бомба, заложенная под рёбрами. Будто ей вводят яд в кровь, и она не в состоянии что-то исправить, а только ждёт скорейшей кончины и молится, чтобы не было больно. А больно, больно так, словно её сожгли на костре несколько раз, поспешно восстанавливая ожоги и обновляя их недостаточно тёплым пламенем. Даже огонь не согреет её теперь. Его некогда открытые голубые глаза цвета океанов и неба прикрыты тонкими веками, на которых можно разглядеть тонкую сетку сиреневых капилляров, не качающих кровь. Приоткрытые губы не роняют тихие вздохи, когда он видел её, такую неприступную и холодную, облачённую в самые прекрасные на свете наряды. Его грудь не поднимается часто, как тогда, когда он в мгновение потери контроля стёр алую губную помаду, размазав по бледной коже и вручив неизбежную боль инъекцией подкожно. - Здравствуй, Мерлин, и прощай, - тихо произносит она, и так же тихо падает её мир.