Нет

Разнообразные «нет» сыплются из Юри как из рога изобилия, срываются с его языка с той же лёгкостью, что «спасибо», «пожалуйста» и «здравствуйте». Казалось бы, такой скромный и вежливый мальчик должен быть куда более сговорчивым, безотказным даже, но Кацуки Юри — это одна неожиданность за другой, вплетённая в третью, как косичка, состряпанная каким-то безумцем на волосах у любимой, или мудрёные узлы, завязанные пьяным матросом. Голову сломать можно, пытаясь распутать. Виктор точно себе что-то сломал, не факт, что только голову. «НЕТ» тем временем проносится бегущей строкой, неоном горит во лбу, складывается из облаков и попадается в печеньях с пророчествами. Универсальный ответ на любые предложения, не столь важно, что именно предлагают — спать вместе или водички. Только один вопрос терзает Виктора, которому жгут память банкетные выкрутасы и видео с точной копией его выступления: ну как же нет, когда да? Тем не менее он не спрашивает, не настаивает, не напоминает, потому что терпеливый до зубовного скрежета. В их деле без терпения никак. Без идеальной выдержки (спасибо маме, Якову и Иисусу) не выковать из своего тела памятник, не вознестись над возможностями человеческой плоти, а теперь ему нужно превозмочь ещё и дух, любовь свою закопать поглубже, чтобы не торчала на виду, отрастить нимб поярче и стать святым. Раз плюнуть. Вон уже лопатки чешутся от прорезающихся крыльев. Виктор успевает услышать это слово из трёх проклятых букв во всех вариациях, в каждой тональности и с любой из возможных интонаций. Иногда на смену «нет» приходит упорное молчание, и тянет спросить — ты издеваешься надо мной? Умоляю, скажи, что издеваешься, что у нас с тобой игра такая, потому что иначе это — безумие, и кому-то пора лечиться. Он думает спросить Юри о той ночи напрямую, но слишком боится ответа. Думает снова напоить и посмотреть, что будет, но совесть строго крутит пальцем у виска. Ну ладно, по пьяни можно много всякого натворить, сам не раз оказывался на первой полосе после хорошей попойки, но его программу Юри катал трезвым! Нельзя случайно или от скуки выучить и довести до совершенства чужое выступление. Ведь нельзя? Если это не подтверждение пьяного предложения, что тогда? Зачем звал, если видеть не хочет? Виктор и рад был бы разозлиться, но не может, лишь сильнее с каждым днём влюбляется в свою личную катастрофу. Влюбляется в немодную стрижку и криво подвёрнутые джинсы, в вечные заусенцы, синяки под глазами, порезы от бритья, в след от очков на переносице, в нервный бубнёж и стоическую молчанку, во всё сразу и в каждое по отдельности. Когда Юри говорит про — стыдно подумать! — «эрос котлеты», Виктор готов принять, что это, наверное, шизофрения такая, странно выраженная. «Он у тебя совсем блаженный» — качает головой Юра, настолько потрясённый, что забывает злиться и теряет весь свой матерный словарный запас. Ничего, они выиграют Гран-при, а потом найдут хорошего врача, если дела настолько плохи. Не страшно. Может, шест нужен? Так Виктор готов купить и поставить — один, два, сколько потребуется. Целый сад шестами для стриптиза согласен засадить. Скупить всё самое дорогое шампанское в мире и бассейн наполнить. Звезду с неба достать. Нужно? Снова нет? Ну, на нет и суда нет. Полубезумный и полуслепой от любви, Виктор начинает различать отказы друг от друга и старается классифицировать. Например, есть те, которые означают «я не готов», «я не знаю», «я не уверен», «не сейчас». Есть «доверять страшно, не заставляй меня, пожалуйста», от которого сердце уходит куда-то вниз, гораздо ниже пяток, и пробивает земную кору. «Как там наша звезда?» — осторожно интересуется Крис, на что Виктору хочется ответить, что звезда сияет с переменным успехом, а он сам третий день подряд в хлам, и вряд ли скоро станет лучше. Вместо этого он благоразумно отправляет смайлик с высунутым языком и короткое «Не завидуй. Звезда МОЯ, а не наша.» Завидовать, право слово, нечему. Как и положено хорошему другу, Крис желает удачи, но обычной человеческой удачи тут, пожалуй, маловато, нужен хор ангелов и столп света с небес. Но ангелы не раскрывают рта, а небо серое и мрачное, хотя на дворе июль. Остаётся смотреть на море, растить крылья, следить, чтобы нимб не поджарил причёску. Юри постепенно оживает, оттаивает, улыбается уже не так загнанно, тянется несмело, но всё это мучительно медленно, похоже на первые детские шаги. Если долго вручную растапливать глыбу льда, можно обморозить руки. Ладони у Виктора — одно мясо. Терпение не бесконечно даже у бога фигурного катания. После очередного совсем не робкого, категоричного «нет», сказанного на предложение о чём-то невинном — что же это было? фильм вместе посмотреть? чаю налить? — Виктор молча собирает вещи. Хочет сразу улететь в Питер, но подходящего рейса не оказывается, и приходится осесть в Токио, в выбранной наугад гостинице. На второй день приходит смска. Внутри всё сжимается — что там? что? «Извините, что зря потратил время. Я всё понимаю.» Извините. Что. Зря. Потратил. Время. Виктор долго смеётся, а потом резко останавливается, потому что на глазах вовсе не от смеха выступают слёзы. Нет, друг мой, душу ты мне потратил, а не время, и ничего не понял к тому же. Нужно возвращаться, потому что Виктор Никифоров сдаваться не привык, потому что за двадцать семь лет впервые хочет кого-то так сильно, потому что это одинаково нужно им обоим. Нелепое сообщение подстёгивает хлыстом. Ну уж нет, теперь он никуда не уедет, окопается в Хасецу, займёт оборону и нанесёт сокрушительный удар по всем фронтам или в крайнем случае измором возьмёт. Он уверен, что сможет сменить «нет» на «да». Чего Виктор пока вообразить не может даже в самом отчаянном сне, так это то, что вскоре инициатива из его рук уплывёт, предлагать будет уже не он и отказы больше не принимаются.