Омут

Дверь в раздевалку открывается совсем неслышно, впуская фигуриста в комнату. — Юрио? — удивляется Кацуки. — Разве сейчас не твой выход? Плисецкий смотрит на него с презрением, как и всегда, впрочем. И костюм, расшитый белыми стразами, не спасает от огня гнева, что так пылает в очах русского. — Не думай, что, подарив Виктору кольцо, ты заполучил его. Стоит тебе облажаться — и он выбросит тебя, как поступал со многими. Юри смотрит на него непонимающе, выбешивая Фею ещё больше. Как же раздражает его наивность и мягкость японца. Весь такой трогательный и милый, аж на изнанку выворачивает. — Ты для него — очередная игрушка, способная скрасить время. Так что удачи лохонуться на финишной прямой. Плисецкий поворачивается спиной к брюнету, и уже собирался открыть дверь, как его догоняет вопрос: — Ты правда считаешь меня настолько наивным? Уже было хотевший уйти Юрий оборачивается, и воздух вышибает из лёгких от одного взгляда карих глаз. Там, на их глубине, не было и грамма волнения. Только твёрдая уверенность в своих действиях. Кто это перед ним? — Может быть я и наивный, но далеко не дурак. Я вижу, как Виктор себя ведёт, и прекрасно понимаю, что такой вариант возможен. Ноги Юрия приросли к полу, он не может сдвинутся даже на миллиметр. Он смотрит, как японец лёгкими движениями наносит гель на волосы. Да бля, кто это? — И я даже не думал про свадьбу, — продолжает Юри, закрывая тюбик с гелем, и, беря гигиеническую помаду, проводит по губам. — Это было просто обещание того, что я выиграю и не очерню репутацию тренера. Честно сказать, у меня чуть сердце не отказало, когда Виктор сказал про свадьбу. Уже потом сообразил, что кольца обручальные. Но забирать было поздно. Юрий смотрит на эту метаморфозу и не верит своим глазам. Перед ним стоял не тот свин, что он видел на видео, не кацудон, чья страсть — свиные котлеты, и даже не фигурист Кацуки Юри. Перед ним стоял чёртов античный бог любви, способный движением бровей ввергнуть в разврат даже святого. Что уж говорить про Короля льда. — И спасибо тебе за совет перестать так сильно зависеть от Виктора. Это, конечно, сейчас не в моих силах… Он — моё вдохновение, мотивация, повод, из-за которого я встал на лёд. Став моим тренером, он многому научил меня. Но самое главное — Виктор открыл мне глаза. И теперь я вижу, что раньше не мог. Он накидывает на плечи куртку и подходит ближе. — Так давай сразимся, Юрий Плисецкий. Не за внимание Виктора Никифорова, а за золото Гран-При. И пусть победит сильнейший. В речах этого бога нет пренебрежения, как было в Никифорове сегодня утром. В нём обжигающие искры спортивного азарта и желание поскорее начать жить на льду. За дверью раздаётся голос Виктора, зовущего своего подопечного, и Юри, одарив Юрия улыбкой, настоящей и до чёртиков искренней, выходит в коридор. Только после того, как их голоса смолкли, Плисецкий позволил себе сползти вниз по стеночке и озарить чужую раздевалку истерическим смехом. Лёгкие начинают жечь, челюсть неметь, но подросток продолжает порождать оглушающую его самого радость. Поздравляю, Никифоров. Ты прекрасный тренер. Ты смог воспитать настоящего монстра. Но ты забыл, что у учеников есть тенденция превосходить своих учителей. Потому что люди не равны богам. Даже новорождённым. Подавись своим высокомерием, лох.