На его лице не тают снежинки

      На его лице не тают снежинки.        Криденсу кажется, что он мертв. В его руках — пачка бумаги, только что из типографии. Дешевые чернила текут из-за снега, слов на верхней листовке не разобрать. Криденс давно это заметил, он раздает те, что снизу. Все равно, всю верхнюю половину никогда не забирают. Он выкидывает ее украдкой, но это редко остается без внимания.        В тоненьком пиджаке должно быть холодно. Тело и вправду дрожит, но Криденс не чувствует мороза. Он стоит так уже не один год. Он привык. Летом — лучше, летом люди добрее. Летом бумаги в руках остается меньше. Криденс знает, что спешащая толпа делает из листовок веера. Криденсу плевать, куда девается все то, что он раздал. Он боится гнева матушки и недовольства Бога.        Но зима нещадна. Зима кусает руки, и даже старые перчатки, пожертвованные кем-то в церковь не спасают. Именно зимой эта страшная темнота в груди растет, пожирает. Охлаждает Криденса изнутри еще сильнее, чем воздух снаружи.        Когда это происходит в первый раз, Криденс чуть не падает. На плечи словно опускается что-то теплое, одеяло или плед, по шее бегут мурашки, все тело согревается в один миг. Но рядом никого нет. Только несколько человек на другой стороне улицы. И никакого одеяла в помине нет. И все же Криденсу отчего-то тепло. И темнота тоже отступает, словно боится этого тепла.        Это продолжается несколько дней, пока Криденс не находит закономерность — в конце улицы всегда идет человек в черном пальто, чем-то похожем на мантию. Мантию ведьм и колдунов, матушка рассказывала о них так много, будто когда-то была знакома лично с кем-то из них. Этот человек, он всегда появляется в тот момент, когда Криденсу становится тепло. Сложно не связать эти два события.       Криденс упорно молчит и пытается себя заставить заговорить с незнакомцем. И самое большее, что он делает, — это смотрит вслед и шепотом запинается. Когда человек оборачивается, мальчик на секунду сталкивается с ним взглядом. Криденс тут же стыдливо опускает голову, прячет глаза, поднимает плечи и вовсе отворачивается. Выгнать из головы образ теперь не удается. Человек смотрит дружелюбно и тепло. Это сбивает с толку.       Он подходит на следующий день. Улыбается, вешает на плечи пальто. Настороженно спрашивает, кто заставляет его выходить на улицу каждый день. Криденс боится его, но темнота, кажется, боится больше.        — Кто вы? — несмело спрашивает подросток, снизу вверх глядя на мужчину.        — Маг, — просто отвечает он.       И душе у Криденса все мигом холодеет. Теплая мантия — а это именно мантия, теперь подросток в этом уверен, — не спасает ни на секунду. Вот — то самое зло, против которого так отчаянно борется матушка. Зло, которое в буквальном смысле согревало его на протяжении недель.        — Так же, как и ты, — добавляет мужчина.        Бумага в руках мнется, верхние листы даже рвутся. Криденс отшатывается и чуть не сбивает какого-то случайного прохожего.       — Как тебя зовут? — спрашивает человек, поправляя на плечах мальчишки манию.        — Криденс Бэрбоун, — запинаясь, отвечает подросток. — Пожалуйста, не причиняйте мне вред!        Мужчина хмурится, оглядывает с головы до ног подростка, тянется к нему, но мальчишка не дает к нему дотронуться. Смотрит затравленно, весь съеживается, словно старается исчезнуть, дрожит.        — Я не собирался вредить, — пытается заверить его мужчина.        Мальчик мотает головой, медленно отходит и постоянно шепчет: «Уйдите, прошу вас, уйдите!»        Мужчине не остается ничего, кроме как покинуть странного подростка.        — Если я понадоблюсь… если решишься обратиться за помощью — мое имя Персиваль Грейвс, — быстро говорит мужчина и исчезает в толпе.        Криденс облегченно выдыхает. Мантия так и остается тряпкой висеть на его плечах. Ее он спрячет где-нибудь по дороге до дома.        Дальше мужчина ходит какой-то другой дорогой. Мантия из тайника быстро куда-то исчезает, а творить согревающую магию теперь некому. Криденс замерзает с каждым днем все сильнее.        Когда мужчина подходит к нему через два года, Криденс даже рад его видеть. Но… Персиваль Грейвс совершенно его не помнит. Будто видит в первый раз. Предлагает обучить магии, но при этом заставляет оставаться там же, где он всегда и был. Взаперти. В западне, один на один с самым страшным человеком в его жизни.        Какой-то частью себя Криденс понимает, что что-то здесь чертовски не так. Той частью, которая злым голодом отзывается где-то в груди каждую ночь, каждую минуту, проведенную в его доме наедине с матушкой. Но Грейвс добр, он помогает ему, заботится, успокаивает, когда Криденсу совсем плохо. Это самый настоящий удар для подростка, когда Грейвс не моргнув глазом предает его. Бьет сильно, и этот удар — самый болезненный в жизни Криденса. Нет, матушка порола его и сильнее, но почему-то от назойливой обиды, от отвратительной пустоты в голове и душе становится намного, намного больнее, чем обычно. И если раны и синяки всегда проходили, то здесь… Криденсу понадобилось бы уйма времени, чтобы понять и принять свои чувства.        Но он — практически бестелесный дух сейчас. Теперь он свободен. Он смотрит, слушает, наблюдает. Теперь он знает, что этот Грейвс — совершенно не тот человек, что вина лежит на известном преступнике. Но ему все равно. Ровно до тех пор, пока он не натыкается на полуживого мужчину в каком-то подвале. Он быстро узнает в нем Персиваля Грейвса, настоящего. Худого, прямого, как палка, лежащего в самом углу темной комнаты, тихо и поверхностно дышащего.        Криденс почти что решается лететь дальше. Но былые привязанности стальными цепями тянут обратно, к этому несчастному человеку, который когда-то был готов помочь ему совершенно безвозмездно. Сейчас он забыт всеми, его считают мертвым и не ищут. Его когда-то аккуратная щетина превратилась в короткую и очень неаккуратную бороду, волосы неровные, будто кто-то постоянно их кромсал. Ногти — обломаны, а рубашка и черные штаны порваны и скомканы. Криденс уверен — будь он реальным человеком, чувствовал бы страшную вонь.        Но он — практически бестелесный дух сейчас.        И это — проблема. Криденс хочет вызвать помощь, но просто не может. Зато материальное подчиняется, будто он и вправду волшебник. И он легко расстегивает браслет кандалов, и распахивает дверь. Холодный зимний воздух проникает в комнату.        Грейвс шевелится, открывает красные воспаленные глаза, сжимается, видимо ожидая ударов или криков. Удивленно оглядывается и никого не находит.        — Это ловушка? — зачем-то спрашивает он вслух.        — Нет, — отвечает ему Криденс, даже не ожидая, что его услышат.       Тем не менее, Грейвс его слышит. Он напуган, но готов защищать свою жизнь. Криденса он предсказуемо не видит.       — Я выведу тебя отсюда, — сообщает дух. — Иди за моим голосом.        Путь близкий, но у коридора огромное количество дверей и поворотов, а угадать, где выход по одному лишь сквозняку почти что невозможно.       Персиваль обессилен. Он идет с большим трудом и наверняка на одном только упрямстве. Он скорее всего голоден. Так думает Криденс. Но, когда Персиваль выбирается наружу, щурится от белого-белого города, белого даже таким поздним вечером, первое, что он делает — приземляется на колени перед совсем неглубоким сугробом и начинает есть снег. Запихивает в себя холодные куски с поразительной скоростью и остервенением. Криденс запоздало вспоминает, что живые люди нуждаются в воде. И не хочет задумываться, как обходился без этой воды Грейвс взаперти целую неделю, а то и больше.        В департаменте его встречают настороженно и холодно. Каким образом ему удается доказать свою реальность — Криденс не понимает. Он терпеливо ждет, наблюдает, что происходит. Ему скучно одному. Ему страшно одному. Поэтому теперь он везде следует за Грейвсом.        — Ты здесь? — спрашивает в пустоту Грейвс.        И Криденс охотно отвечает.       Они разговаривают каждый день. Персиваль помнит его, мальчишку на дороге. Персиваль искренне жалеет, что не забрал его тогда силой. За неделю он приходит в себя до конца, а Криденс в который раз убеждается, что волшебство — это самое настоящее чудо. У Персиваля — больничный, если это можно так назвать. Главный аврор в отпуске. Ему рассказали все, что произошло, пока он был в плену, и буквально выгнали отдыхать и восстанавливаться. Бэрбоун не понимает, почему Грейвс не прогоняет его взашей, как только узнает кто он такой и что совершил.       — Ты сильный, — серьезно говорит Персиваль, — ты терпел это на протяжении почти всей своей жизни. Ты почти не разрешал вырываться обскури на волю.        — Я слабый, — возражает ему Криденс. — Я позволил себя обмануть. Позволил собой управлять.        — Ты спас мне жизнь.        — Я просто вовремя вас нашел, сэр.        — Хотел бы я тебя видеть, чтобы разубедить, — вздыхает Грейвс, отпивая глоток чая. — Чтобы сказать спасибо в лицо.        Сожаление в голосе расстраивает духа. Он молчит целый день, думает.        Теперь он не чувствует темноты внутри. Потому что он и есть эта темнота. Его пожирают сомнения, и он старается гнать их прочь, когда совершает первую попытку. Ведь Криденс помнит это ощущение. Каково это — складываться по осколкам из нематериального в цельное и живое.        Все, чем заканчивается первое обращение, — вспышка боли и некрасивые черно-коричневые кляксы по потолку и стенам. И несильное свечение, которое теперь он может вызывать, едва ли покрывает испорченные обои и испытанную боль. Но он пробует еще и еще, ровно до тех пор, пока не вызывает форму.        Грейвс даже пугается сначала, когда видит перед собой тусклый призрак Криденса.        — Значит, ты мертв? — с сожалением спрашивает Персиваль у духа.        — Я так не думаю, — тихо отвечает Криденс, опускаясь к Персивалю.       Мужчина несмело протягивает руку и натыкается на кисельно-вязкую массу. Призраки куда менее плотны, чем дух мальчика. Это дает надежду. Больше Персивалю, чем Криденсу. Криденс измучен, разбит и растоптан. Попытками и неудачами. Как только Грейвс покидает его — Криденс возвращает свой бесформенный образ. Поддерживать тело неожиданно сложно, и Криденс боится, что теперь он сам — обскури, и если он вернется в свой человеческий вид — это будет уже не он.        Радость Грейвса ощущается как что-то настоящее, материальное, ее будто рукой можно потрогать. Только сейчас Криденс понимает, насколько мир разделен на это самое материальное и не-материальное*.        — Когда ты совсем станешь человеком, я научу тебя колдовать, — обещает Грейвс.        Криденсу кажется, что он сейчас распадется на кусочки. Фигура мальчика тут же теряет четкие очертания, он весь бледнеет и совершенно теряет краску. Исчезает.       — Я чем-то тебя обидел? — взволнованно спрашивает Грейвс, озираясь. — Он тоже обещал тебя научить?        — Он сказал, что я никчемен, — жестко гремит Криденс и осекается: судя по тому, как зажмуривается рядом Персиваль, по тому, что стекла звенят высоко и пронзительно, он сказал это слишком громко. — Что я сквиб. Что у меня нет магии.        — Если бы это было так, то не было бы обскура, — громче, чем обычно, отвечает Грейвс, и Бэрбоун осознает, что он и вправду переборщил со звуком. — То, что ты дожил до своего совершеннолетия — признак того, что ты был очень сильным магом. Ты все еще очень сильный маг.        Грейвс каждый раз разбивает ему сердце и тут же собирает его вновь. Криденс не должен его за это винить: он все равно не знает, что именно делал его двойник. Но он винит, потому что это больно. Из-за этого больно им обоим.        — Почему вы мне верите? — спрашивает дух, успокоившись.        — Криденс (1). Одно твое имя означает доверие, — отвечает ему Грейвс, но Бэрбоун уверен, что это лишь полуправда.        Он появляется перед Персивалем сначала духом, мерцает, а потом взрывается. Черные ошметки летят в разные стороны, будто спадшая кожа. Криденс, не ожидая какого-то давления мира на него, рушится с полуметровой высоты на пол и не может зацепиться ногами.       Теплые руки держат его поперек груди. Они сталкиваются носами и Криденс сначала бледнеет, а потом краснеет до кончиков ушей. Персиваль продолжает его удерживать, ошарашенный таким неожиданным обращением. Бэрбоун тоже в шоке.       Только потом, через долгие десять секунд, Грейвс обращает внимание на разлетевшиеся ошметки. Они извиваются, словно змеи, словно выброшенные на берег рыбы, медленно тлеют, исчезают. Обскури умирает.       Криденс крупно вздрагивает, всхлипывает и резко отшатывается. Закрывает глаза, глубоко вдыхает и выдыхает. В каждым новым глотком воздуха на его лице все четче проступает маска отчаянья.        Лоскуты черноты исчезают. Криденс падает на колени, стараясь их подобрать, но они жгут ему руки, на тонкой белой коже моментально вспухают волдыри. Грейвс запоздало оттаскивает его за плечи, а Бэрбоун воет, вырывается, даже плачет, кажется.        — Вы добры ко мне, сэр, — шепчет подросток, когда последний лоскут растворяется в воздухе. И неожиданно очень громко всхлипывает.        Грейвс разворачивает мальчика к себе, успокаивающе гладит по голове.        — Что у тебя с руками? — Грейвс осторожно разворачивает ладони, рассматривая повреждения. — Боюсь, я не смогу это залечить сам. Нужно в больницу.        Криденс упирается. Смотрит в пол.        — Ну же, пойдем. — Персиваль чувствует, по какому тонкому льду он ходит сейчас. Но он не может бросить подростка, как бросил уже однажды.        — Что если я не смогу творить магию? — тихо спрашивает Криденс. — Вдруг вся моя сила заключалась в этом существе?        — Этого нельзя исключать, — честно говорит Грейвс. — Но ты должен понимать, что даже если ты не владеешь магией, это ничего не изменит.        — Вы разрешите мне остаться, сэр? — Криденс неожиданно смело поднимает глаза.        Грейвс кивает, не отводя взгляда. И тогда мальчик подходит вплотную, приподнимается на носочки и неожиданно прижимается губами к губам мужчины. Руки безвольно висят вдоль тела.        Персиваль в панике хватает подростка за плечи, и против воли облизывает нижнюю губу Криденса. Подросток стонет, пытается отстраниться. Но… Грейвс не пускает. Он перекладывает руку на щеку, прикрывает глаза. Целует медленно, стараясь успокоить и показать.        Но разумно заставляет себя отступить.        — Пойдем, — тихо и уверенно просит Грейвс, заглядывая в абсолютно черные глаза, — Мы вылечим тебе руки. Потом — посмотрим что у тебя с магией. Сделай глубокий вдох и закрой глаза.       Криденс кивает. Персиваль крепко хватает подростка за плечи, и у Бэрбоуна земля уходит из-под ног. В следующее мгновение они уже стоят в приемной.        В больнице ему за пару движений лечат руки и диагностируют сильнейшее магическое истощение. Криденс не понимает, что это значит, но Персиваль выглядит счастливым.        Подростка поят чем-то очень горьким. Бэрбоун выпивает предложенное до самой последней капли, морщится в конце. Грейвс убежденно спорит с девушкой у стола регистрации.       Уже на выходе Персиваль что-то протягивает Криденсу. Мальчик распаковывает подарок и видит в своих руках плитку шоколада.        — Ешь, тебе сейчас это полезно, — советует мужчина. — Завтра выберем тебе палочку.        — Спасибо, сэр! — тихо отвечает Криденс, откусывая небольшой кусочек сладости. Подросток закрывает глаза, на секунду застывая. — Спасибо, сэр.        Персиваль мягко проводит по щеке.        — Давай руку, я перенесу нас домой.        Ладонь теплая и широкая, Криденс неловко хватается за нее, крепче сжимая в руке плитку шоколада.       — Мистер Грейвс…        — Просто Персиваль, пожалуйста, — возражает мужчина.        Они стоят на кухне, Криденс продолжает цепляться за ладонь Грейвса. Персиваль догадывается, что сейчас произойдет, но он позволяет Криденсу сделать это. Шоколад мужчина левитирует на ближайший стол, когда подросток снова целует его.       — Если ты делаешь это только в благодарность, пожалуйста, не надо, — успевает прошептать Грейвс.        От неуверенности подростка не остается ни следа и теперь Грейвс по-настоящему верит, что подросток и вправду был тем самым темным существом. Криденс обнимает мужчину, шепчет что-то, что даже Персиваль разобрать не может. Проводит ладонями по плечам и спине, извивается. Мнет пиджак и пытается его снять.        Грейвс собирает все свои силы, чтобы остановить это безумие. Не отталкивает, но просит подождать.        Криденс смущен. На его скулах алые пятна, он снова прячет взгляд. Кажется, он ненавидит себя за эти минутные порывы смелости.        — Я не отвергаю тебя навсегда, — пытается заверить его Персиваль. — Я прошу дать каждому из нас немного времени.        — Я люблю вас, — не обращая внимания на фразу Персиваля, говорит Криденс. И тут же сжимается, пугаясь собственных слов.        Грейвс целует его в лоб, но ничего не говорит. Гладит по голове.        — Думаю, ты можешь переночевать в гостевой спальне. Завтра мы будем выбирать тебе палочку. Тебе надо выспаться.       Криденс выбирается из объятий, неуверенно улыбается. Персиваль одним движением руки призывает обратно плитку шоколада.       — Съешь ее пожалуйста, — просит он, — Она восстановит твои силы.        Позже Криденс сидит в той комнате, которую выделил ему Грейвс, смотрит на бежевые стены, на большую кровать с пологом и запихивает в себя горькую сладость. Криденс улыбается и эгоистично надеется, что теперь все будет хорошо.        Криденс не знает, что принесут с собой следующие пятнадцать лет.