признайся мне в любви кончиками своих пальцев

Целуя, он прижимал любимое, \никто не должен знать, что он употребляет про себя это прилагательное\, лицо , как можно сильнее, оставляя крохотные синяки на линии подбородка и шее Исака. Никто из них не говорил, что влюблен, по крайней мере, в этой Вселенной никто не признавался в любви; во Вселенной, где Эвен целует Исака, скользит пальцами по его разгоряченной коже, цепляется за толстовку и простынь, сбрасывает подушку с кровати, но не говорит и ничего похожего на «я люблю тебя». Он нежно гладит впалые скулы и бархатные щеки кончиками пальцев, и парень рядом жмурится от удовольствия, не произнося ни слова. Ресницы Исака дрожат, он на первой стадии агонии, и боится представить, что будет с ним потом, что будет дальше… Неужели он когда-то сгорит под прикосновениями Эвена? Старший парень улыбается и думает о чем-то своем, в этой Вселенной царит тишина, нарушаемая спокойным дыханием и биением двух сердец; легкий ветер, проникающий сквозь приоткрытое окно, заставляет Исака вздрогнуть на мгновение. Эвену снова не нужны слова, он встает, ловит недовольный взгляд Исака, но лишь улыбается ему уголками губ, закрывает окно и медленно возвращается назад. — Ты чертовски красив, Исак, знаешь это? — А ты чертовски любишь лгать, — младший парень шепчет, зарываясь лицом в подушки, но Эвен слышит, слышит каждую смущенную интонацию в его голосе. Он проводит указательным пальцем по слегка оголенной пояснице Исака, и парень в эту же секунду начинает ежиться от мурашек, проклиная и весь мир, и себя, и Эвена и даже все возможные Вселенные, в которых он также лежит на кровати, а прекрасный блондин заставляет его чувствовать себя неловко. Не было ни пошлости, ни грязи, ни боли; все, казалось, было раем в пределах этой комнаты. С непонятными плакатами на стенах, с разбросанными по полу подушками и коробкой из-под пиццы под кроватью, даже со смехом друзей Исака, доносившимся из-за закрытой двери. Парень чувствовал только тепло лежащего рядом тела, ему хотелось продлить этот момент навечно, он думал об этом, пока настойчивые длинные пальцы перебирали пряди его волос, пока мягкие пухлые губы выцеловывали его шею, щекоча носом нежную кожу затылка. Исак даже никогда не задумывался о том, что есть эта странная л ю б о в ь, которую все так рьяно обсуждают, показывают в фильмах, описывают в книгах, сыплют мнениями и красивыми высказываниями, кочующими из одного статуса на Facebook в другой. Ему было плевать на то, как это называется; он просто чувствовал что-то новое внутри себя, что-то прекрасное и одновременно причиняющее саднящую боль в районе легких, словно маленькая хрупкая садовая роза, привлекающая нежными бутонами, но защищенная колкими шипами. — Ты сводишь меня с ума, — протягивает он, переворачиваясь на спину, и ловя на себе игривый взгляд старшего. — А ты возвращаешь меня обратно, — тихо отвечает Эвен, надеясь, что Исак не услышит его. Исак берет его ладони в свои, и на губах старшего играет какая-то смазано-грустная улыбка с легкой тенью загадочности; он смотрит на одну из многочисленных фотографий на стене, делая вид, что ему безумно интересно. Парень приподнимается на локтях, чтобы заглянуть в лицо того, кто украл его нормальную жизнь, его спокойное сердцебиение и трезвые мысли. Он покрывает маленькими, практически невесомыми поцелуями его бледную кожу и чувствует, как под губами расцветает эта самодовольная улыбка, присущая только единственному человеку в этой Вселенной. Он целует Эвена до тех пор, пока тот окончательно не становится расслабленным, пока его глаза не перестают сквозить неясной тоской. — Не знаю, что происходит в других Вселенных, — тихо говорит он, задумываясь, — но надеюсь, что остальные Эвены также счастливы, как я сейчас, надеюсь, что каждому Эвену прямо сейчас достался чертовски красивый и горячий Исак, что целует его бесчисленное множество раз. — Ох, заткнись, иначе Эвен во всех Вселенных окажется выгнанным на улицу без шанса на помилование, — он шутливо пихает старшего локтем в бок, но все-таки не может не думать о его словах. — Мы все еще не попробовали тост с кардамоном, ты не можешь меня выгнать, Исак, — он ухмыляется, покусывая губу. И младший с немым отчаянием впивается в родные пухлые губы, не в силах противостоять желанию, с безволием окунаясь в крепкие объятия. Он ощущает жар, что исходит от парня, он обводит языком каждую трещинку на припухших губах, иногда покусывая их, и это даже не столько физический контакт, сколько духовное объединение, доверие, привязанность. Рухнув куда-то на дно, он чувствует себя нужным, чувствует внутри себя то, чего не испытывал никогда раньше; пусть, он не может контролировать себя, когда этот чудаковатый юноша рядом, пусть, он чувствует, будто выпил десять банок пива за раз, и это алкогольный градус играет в его голове… но Исак не пьян, он просто рядом с Эвеном, и это не лечится, не проходит после восьми часов сна, холодного душа или со стаканом воды с шипучей таблеткой. Это опьянение, которое поселилось глубоко в сердце, под ребрами, давит на него, но в то же время — это окрыляет его, как наркотики, это заставляет его чувствовать пресловутых бабочек и необыкновенную легкость. Есть просто они; ни проблем, ни разочарований, ни страданий; есть только опухшие от поцелуев губы, наливающиеся цветом отметины на шеях и ключицах, горящие щеки и дрожащие колени. Ему не нужно было говорить «я люблю тебя, Исак», потому что его глаза кричали об этом, его прикосновения сквозили не сказанными признаниями. И Исаку ничего не нужно было, он чувствовал все это каждой клеточкой тела, каждая мурашка, которая отзывалась даже на малейшее касание старшего парня, выдавала его с головой. Когда пальцы Эвена скользят по хрупкому запястью младшего, он думает о том, что, наверное, это и есть влюбленность. Когда пальцы Эвена гладят прикрытые веки парня, он думает о том, что, наверное, это и есть счастье. Когда он кладет ладонь на грудную клетку Исака, ощущая трепыхающееся, как крылья маленькой колибри, сердце, его быстрое и нестройное биение, он понимает, что это и есть чувства, он улыбается, словно выиграл весь мир, но в глубине души он понимает, что мальчик перед ним — больше, чем мир, больше чем вся чертова Вселенная. И если Исак чувствует первую юношескую любовь, хрупкую, с яркими брызгами впечатлений в его сознании, с флуоресцентными линиями на его сердце, то Эвен ощущает что-то более серьезное и взрослое, но не менее яркое и окрыляющее.

Эвен признается в любви кончиками пальцев, а Исак отвечает на это признание взаимностью.