The Quadripolar Exploration

~ Генератор вырубается сразу после девяти вечера на шестьдесят третий день их полярной экспедиции, и арктическая станция мгновенно погружается во тьму. Леонард ругается сквозь зубы и тянется за фонарем, включая его одновременно с тем, как кто-то из его друзей зажигает фонарь Зеленого Фонаря, вся комната озаряется призрачным зеленоватым светом. Он изо всех сил старается не думать о кровососущих насекомых и напоминает себе, что они сейчас находятся очень далеко от штата Вашингтон. Черт побери, они находятся очень далеко от чего угодно. Заправлять генератор топливом совсем несложно, он делал это уже дюжину раз (Шелдон всегда отказывается), и он дает себе мысленный пинок за то, что, очевидно, забыл заправить запасной бак, на который переключался генератор, когда топливо в основном баке подходило к концу. Он забирается в свою самую плотную куртку-аляску и зимние штаны, надевает перчатки и сапоги-снегоходы, на ходу отмахиваясь от Раджа, который предлагает пойти вместо него. Несмотря на холод, он не сомневается, что справится с починкой быстро. Проблема возникает, когда они пытаются открыть дверь: она поддается лишь на дюйм и отказывается продвигаться дальше. В комнату с воем врывается вихрь со снегом, Шелдон вопит, чтобы они немедленно закрыли дверь, и таращится на Леонарда диким взглядом. – Там снежная буря! – он чуть ли не кричит, и только тогда Леонард понимает, что последний час или около того все они говорили громче и громче, пытаясь заглушить постепенно усиливающийся вой ветра снаружи. – Если верить прогнозу погоды со спутника, буря закончится примерно в… о, черт! – восклицает Говард, применяя к своему ноутбуку метод ударной починки, проверенный временем, то есть с силой хлопая по девайсу ладонью. – В чем дело? – Чертова батарея сдохла. – Почему генератор не переключился на запасной бак автоматически? Он же не пустой, ведь так? – спрашивает Радж. – И, чувак, если бы ты не крутил ту дурацкую песню про барсуков целый час подряд, пытаясь довести Шелдона до самоубийства, батарея в твоем ноутбуке была бы цела. – Я уверен, что запасной бак полон. Может быть, нужно просто подождать, пока он подключится, – отвечает Леонард. – Да ладно тебе, Радж, кому не нравится припев «Барсук-барсук-барсук»? – Говард подпрыгивает снизу вверх, изображая танец из популярного в интернете видео. – Готов поспорить, что, во-первых, никому, кто находится в этой комнате, кроме тебя самого, и, во-вторых, ни одному человеку в мире, наделенному функционирующим мозгом. – Не думаю, что запасной бак работает, – говорит Шелдон, принимаясь методично отключать от сети свой компьютер и все сопутствующие устройства. – Уверен, что мне нет нужды напоминать вам, что сетевые предохранители не дают стопроцентной гарантии того, что наше оборудование не перегрузится, когда и если снова заработает электричество. Перевод с Шелдонианского на человеческий: вырубите все свое дерьмо из сети, чтобы оно не взорвалось. – Что ты имеешь в виду, когда говоришь, если заработает электричество? – спрашивает Леонард голосом настолько ровным, какой только может удержать при данных обстоятельствах. Он стаскивает перчатки и вырубает свой электрический удлинитель целиком вместо того, чтобы отключать присоединенные к нему устройства одно за другим. Для пущей уверенности он выдергивает сам удлинитель из розетки. – Ну, у нас нет никакой информации о том, как долго продлится буря. Возможно, она будет бушевать несколько дней. А запасной генератор, разумеется, тоже находится снаружи. – Погоди-ка, – вмешивается Говард, прежде чем Леонард успевает сделать хоть одно замечание касательно того, кто именно из них четверых настоял на том, чтобы переместить запасной генератор наружу и освободить тем самым пространство для одной конкретной коробки с комиксами и одной отдельно взятой банки с печеньем в форме бэтмена. – Я успел взглянуть на снимки с радара, прежде чем вырубился ноутбук. Буря должна закончиться к утру, где-то в шесть. – О, прекрасно, будет самое время для завтрака с овсянкой! По крайней мере, Шелдон снова улыбается. Радж бормочет что-то касательно продуктов из овса, арктических туалетов и связанных с этим несовместимостях, но Шелдон то ли не слышит его, то ли решает игнорировать. Они вчетвером перемещаются по комнате в слабом зеленоватом свете фонаря до тех пор, пока все электрические приборы не оказываются отсоединены от сети или вырублены из розеток. Без непрерывного гула работающих компьютеров и приглушенных звуков «Звездных войн» или «Крейсера Галактики» из телевизора на станции становится непривычно тихо. – Мне кажется, или здесь стало как-то прохладно? – спрашивает Говард, стуча зубами. До них всех доходит одновременно, но именно Леонард озвучивает общую мысль вслух: – О, Господи, отопление тоже выключилось. – Д-да. Можно позаимствовать твой плед с рукавами? Вместо этого Леонард снимает свою куртку-аляску и передает ее Говарду, а сам закутывается в плед. Он не утруждается объяснениями, что только он имеет право носить этот плед, который получил в подарок от Пенни. – Наверное, нам лучше лечь спать, – предлагает Радж. – Пожалуй. Если, конечно, никто из вас не хочет сыграть в «Убийство в темноте», – говорит Говард, бросая многозначительный взгляд на Шелдона, так чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, кому в игре отведена роль жертвы. Если он действительно говорит об игре. – Д-думаю, лечь спать – просто отличная идея, – кивает Шелдон. Леонард смотрит на него и чертовски надеется, что его губы просто кажутся синеватыми в неровном свете фонаря. На станции две небольшие спальни, в каждой из которых расположено по две миниатюрных кровати. К счастью, это не двухэтажные кровати, иначе споры вокруг того, кому где спать, не стихали бы никогда. Каждый из них по очереди ненадолго забегает в ванную комнату, в которой стремительно холодает. – По крайней мере, продукты в холодильнике не испортятся, – замечает Говард. – За-за-заткнись, Воловитц, – выстукивает зубами Шелдон. * * * Леонард не может уснуть. Плед немного помогает, но ему по-прежнему холодно. Он слышит, как Шелдон без перерыва ворочается и ворчит что-то о том, что температура в помещении существенно ниже приемлемого уровня и что эльфы Санты никогда не согласились бы работать в таких варварских условиях. В конце концов, Леонард поднимается с кровати, намереваясь пойти и включить чайник, работающий от батареи. Он хочет по крайней мере попытаться сделать нечто, напоминающее горячий шоколад, из того странного хрустящего какао, которое есть у них на станции. В хозяйственном отсеке он сталкивается с Раджем, который выглядит чересчур бледным. – Говард замерзает, – без предисловий сообщает он. – Нужно найти способ возобновить подачу тепла. – Что… что насчет моей куртки-аляски? Она рассчитана на сорок градусов ниже нуля! – Да, но он такой тощий, что у него недостает собственного тепла, которое куртка могла бы сохранить. Леонард подходит к двери, намереваясь предпринять еще одну попытку открыть ее. На этот раз путь ему перекрывает сугроб высотой как минимум в двадцать дюймов, ветер с визгом задувает в образовавшуюся щель. Леонард поспешно захлопывает дверь. – Сегодня починить генератор явно не получится, – говорит он, хотя это ясно и без слов. Радж включает электрический чайник, на нем загорается красный светодиод. Они все считали глупым брать с собой в Арктику чайник на батарейке, но Шелдон сказал что-то насчет того, что вдруг настанет непредвиденная ситуация, когда им понадобится запасной источник энергии и чашка горячего чая одновременно. Сказать по правде, они подготовились почти к любой непредвиденной ситуации, кроме этой, а теперь все кажется таким элементарным, что Леонард недоумевает, как они могли это проглядеть. Чайник начинает свистеть, и Радж дрожащими руками разливает воду по четырем кружкам. Он хорошенько мешает ложкой в каждой из них, затем добавляет еще воды, протягивает одну из кружек Леонарду, а в остальные добавляет сухого молока. От кружек поднимается пар, который пахнет весьма неплохо. – Помогает, если сперва развести какао в небольшом количестве воды, – поясняет Радж, когда Леонард замечает, что на этот раз крошки какао не хрустят на зубах. – Главное не переборщить с первоначальной порцией воды, иначе получишь тот же осадок, как если будешь заливать кипяток сразу доверху. – Однажды ты станешь чьей-нибудь прекрасной женушкой-ботаничкой, – подкалывает его Леонард. Секунду Радж выглядит сбитым с толку, но затем молча поднимает одну бровь и улыбается ему усталой однобокой улыбкой. * * * Говард сидит на кровати, подтянув колени к груди и обхватив их руками, укутанный в два одеяла сразу. Он по-прежнему дрожит, и когда Леонард поднимает фонарь выше, озаряя его светом комнату, то замечает в воздухе облачка пара, вырывающиеся от дыхания Говарда. Это уже совсем нехорошо. – Какого черта эту станцию не сделали более герметичной? – ворчливо спрашивает Говард, принимая кружку из рук Раджа. – Спасибо. – Возможно, им не хватило полярных медведей, которых можно было бы пригвоздить к стенам, – делает предположение Радж, и Леонард фыркает в свою кружку. – Я так замерз, что сейчас заснул бы в чертовом полярном медведе, а все потому, что у нас нет тантанов, – говорит Говард, осушая свою кружку в три быстрых глотка и едва не подавившись кусочком зефира. Радж по-товарищески хлопает его по спине. – Не думаю, что мы опустились бы до того, чтобы спать в тантанах, Говард, – замечает Леонард. – И, Радж, ты ведь понимаешь, что если лупить его по спине с такой силой, то ему не полегчает, правда? – Знаю, но быстрые движения помогают мне согреться. Вдобавок, если он умрет, нам не придется спорить насчет того, кого съесть первым, если у нас закончится еще и еда. – Я в порядке, спасибо за заботу, – сухо роняет Говард. В комнату заходит Шелдон, сонно моргая, он похож на огромную сову в шесть футов и два дюйма ростом. На огромную сову в пижаме в шотландскую клетку, завернутую в плотное пальто. – Я з-з-замерз, – сообщает он таким тоном, словно это новость дня, что в Арктике холодно. Его зубы выстукивают дробь о края кружки с какао. Когда Леонард направляет на него свет фонаря, то видит, что если бы губы Шелдона были еще хоть немного более синими, их официально можно было бы объявить синюшными. – Господи, Шелдон! – восклицает Говард. – Ты похож на персонажа «Аватара». Или на смурфа-переростка. – Он прав, чувак. Ты действительно синеешь на глазах. – П-придвинте кровати друг к другу, – командует Шелдон. – Нам н-нужно обмениваться т-теплом. Говард без возражений поднимается со своей кровати и придвигает ее к кровати Раджа. – По-моему, я как-то видел похожее порно, правда, там были горячие цыпочки, – ворчливо замечает он. – Тебе придется обойтись замерзшими парнями, – сообщает ему Леонард. – А теперь заканчивай болтать и забирайся в кровать. – П-подождите, – останавливает их Шелдон, отставляя свою кружку из-под какао в сторону, и поднимает руки к воротнику пальто. – Н-нужно раздеться. – Ч-что?! – Мне до смерти не хочется это говорить, но он прав, парни, – признает Леонард, когда становится очевидным, что Шелдон намерен оголиться. – Наиболее эффективный способ обмена теплом – это непосредственный контакт кожи к коже. Или… э-э-э… полагаю, настолько близко к этому, насколько мы можем себе позволить. – Я могу показать вам термодинамические уравнения, – предлагает Шелдон, стягивая с себя пальто. – Чувак, я так не хочу видеть твои уравнения. – Радж, просто раздевайся, – огрызается на него Леонард. – Видишь, я даже выключу фонарь, чтобы у Говарда не началась сценическая боязнь, – добавляет он, выключая свет. – У меня нет сценической боязни, я просто не хочу, чтобы другие мужчины завидовали моему мужественному телосложению, – бормочет Говард откуда-то из темноты. – Ты просто сам завидуешь, потому что твой пресс не похож на шоколадную плитку. Скорее, на молочную плитку. – На что? – Это плитка белого шоколада. – Тогда почему ты не сказал нормально – плитку белого шоколада? – Потому что тогда это было бы не смешно. – Когда мы вернемся домой, я заплачу кому-нибудь, чтобы он откусил тебе твою шоколадную плитку к чертовой матери. – О-о-о, мне так страшно. – Парни, заканчивайте с этим, – перебивает Леонард. – Говард, ты уже разделся? – Да. Ну, я не стал снимать нижнее белье. – Уж надеюсь, что действительно не стал. – Но от паховой области исходит наибольшее количество тепла… – За-а-аткнись, Шелдон! Леонард хотел бы никогда не слышать звука, с которым его сосед натягивает обратно свои суперменовские трусы. – Ты включишь свет ненадолго, чтобы мы могли залезть в кровать и не переломать при этом ноги? Можешь считать меня сумасшедшим, но вся эта ситуация кажется достаточно паршивой и без травм, – предлагает Говард. – Хорошо, но я направляю свет в потолок, а вам лучше бы поторопиться, – предупреждающе говорит Леонард. Он уже скучает по чувству собственного достоинства, которое дарил ему его плед с рукавами. * * * Говард и Шелдон, как самые замерзшие, оказываются в центре кровати. Леонард лежит рядом с Шелдоном на кровати Раджа, изо всех сил стараясь не думать об объятиях с красивой женщиной, которой Шелдон, при всем уважении, совершенно точно не является. Радж сворачивается в клубок позади Говарда. Некоторое время с их стороны кровати доносится возня и споры по поводу того, чьи ноги холоднее, но затем Леонард велит им обоим заткнуться и объявляет: – Выключаю свет! Несмотря на неловкость ситуации, Леонард вынужден признать, что это помогает. Ему вполне тепло и он достаточно близко к Шелдону, чтобы почувствовать, когда тот тоже перестает дрожать. Он натягивает одеяло насколько возможно, так что на поверхности остается только верхняя часть лица. По крайней мере, похоже, что температура перестала падать. Теперь, когда он согрелся, а Говард и Радж перестали пинать друг друга, все происходящее кажется почти что сносным. Наконец, Леонард чувствует себя достаточно тепло и уютно, чтобы начать проваливаться в сон, как вдруг ощущение какого-то украдкого повторяющегося движения возвращает его в бодрствующее состояние. – Говард Джоэл Воловитц, – раздельно произносит он, – я очень надеюсь на то, что ты не занимаешься тем, о чем я подумал. То, как неожиданно обрывается движение, и последующий нервный смех Говарда говорят ему обо всем, о чем он не хотел знать. – Я ничем не занимаюсь. – Конечно же, занимаешься, чувак, – возражает Радж почти весело. – Все знают, что ты не можешь спать, пока не получишь разрядку. В комнате неожиданно повисает такая полная тишина, что ее не может потревожить даже буря снаружи. – Я, на минуту, этого не знал, – наконец произносит Шелдон. – И даже не уверен, что вообще хотел когда-нибудь узнать. – Фу, Говард. Ты что, собрался кончить в собственные трусы, пока мы делим одну кровать? Неужели ты не можешь обойтись без этого хотя бы раз? Говард молчит подозрительно долго, прежде чем ответить: – Наверное, могу. – Боже. Ты не хочешь, чтобы другие парни видели тебя голым, но считаешь совершенно нормальным дрочить в одной кровати с нами? – Технически, я в кровати только с Раджем. – Это более слабое оправдание, чем классическое «Я тут ни при чем», – вносит свою лепту Шелдон, отодвигаясь как можно дальше от Говарда. Его задница упирается Леонарду в бедро, и он сдвигается на дюйм в противоположном направлении. Можно забыть о сквозняках и углах зрения при просмотре телевизора: поиски правильного места в попытках не соприкасаться с людьми, лежащими с ним в одной кровати, должны быть для него настоящим адом. – Какого хрена ты считаешь, что все в порядке, если ты в кровати только с Раджем? – Потому что я был на расстоянии трех футов от Говарда каждую ночь с тех самых пор, как мы сюда приехали, и знаю все о его ночных привычках, – терпеливо поясняет Радж. – О, ясно. – Кроме того, всю последнюю неделю мы с ним занимались сексом. – Что?! – Радж! – с возмущением восклицает Говард. – Что? Предполагалось, что это должно оставаться в тайне? Ты что, стыдишься меня? – Нет! – Тогда почему ты кричишь? – Я не кричу… я просто… я хотел сказать… о, черт. – Теперь я чувствую себя униженным. – О, Радж, – в голосе Говарда теперь странным образом звучит скорее нежность, нежели возмущение. Он немного перемещается на кровати, и Леонард слышит несомненный звук поцелуя. – Не могу поверить, что вы двое до этого дошли! Мы здесь всего лишь девять недель. Неужели вы не можете сдерживать свои примитивные потребности еще три недели? – Шелдон! Оставь их в покое. Не все хотят проводить все свое свободное время, играя в клингонский боггл или в «Нашествие зомби». – Не вижу причин, почему бы и нет! Говард и Радж по-прежнему целуются. Леонард не видит их, но что бы ни делал Говард, ему удается извлечь несколько весьма занятных звуков из Раджа. Именно тогда Леонард понимает, что и сам начинает возбуждаться, ему приходится слегка опустить одеяло, чтобы охладить пылающие щеки. – Гм, парни, я, конечно, безумно рад за вас, но, может, вы не будете этим заниматься, пока мы лежим с вами в одной кровати? – Тебе что, завидно? – спрашивает его Говард низким от возбуждения голосом. Леонард смеется настолько беззаботно, насколько может, и это вроде бы помогает разрядить странное напряжение, собирающееся в комнате. Говард и Радж, очевидно, успокаиваются после этого, хотя Леонард уверен, что слышит с их стороны приглушенные звуки, не имеющие никакого отношения к вою ветра снаружи. Радж передвигается на кровати, переворачивается на другой бок или что-то вроде, а потом все затихает. Он в конце концов понимает, что они и не думали прекращать, когда Говард издает низкий стон, который безуспешно пытается подавить. – Ради Бога, Говард, ты прекратишь уже, наконец?! – Я ничего не делаю, – выпаливает Говард, задыхаясь. – Это правда, он действительно ничего не делает. Я не могу быть абсолютно уверенным, но думаю, что Кутраппали производит ему фелляцию. Леонард чувствует неожиданное головокружение, не говоря уж об удивлении, при виде такого равнодушного отношения Шелдона к происходящему. Хотя, он подозревает, что на этой стадии это не столько равнодушие, сколько покорное смирение с неизбежным. – Какого черта, вы двое когда-нибудь угомонитесь? – Тебе завидно? – снова спрашивает Говард срывающимся голосом. Леонард бормочет только: – Агр-р-р, – и переворачивается на живот, чтобы уткнуться лицом в подушку. Теперь его бедро упирается в задницу Шелдона, но тот, кажется, не намерен отодвигаться в сторону, поскольку это означало бы оказаться еще ближе к сцене разврата, разворачивающейся на соседней кровати. Говард и Радж не делают этого напоказ, но в то же время перестают хотя бы пытаться скрыть, чем занимаются. Спустя секунду или две Шелдон тоже переворачивается на другой бок, лицом к Леонарду, причем умудряется сделать это таким образом, что не оказывается на нем верхом. Возможно, он использует левитацию, или Силу, или что-то в этом духе. – Тебя это не беспокоит? – шепотом спрашивает его Леонард. – Мне бывало и лучше, – кивает Шелдон. – М-м-м, о, да, Радж! – вносит свою лепту Говард. Прошло всего лишь девять недель. Он не должен быть настолько изголодавшимся по человеческим прикосновениям, чтобы чувствовать себя таким озабоченным и разгоряченным из-за того, что двое его друзей дурачатся на соседней кровати. Или на той же самой кровати, черт его разберет. Еще через несколько секунд Говард оказывается низведен до нечленораздельных задыхающихся звуков. Должно быть, Радж хорошо умеет работать ртом. Леонард задается вопросом, насколько хорошо, и издает в подушку сдавленный мучительный стон. – Ты в порядке, Леонард? – …в порядке. – Уверен? По звуку было похоже, что тебе больно. Ты ведь не добавил по ошибке молоко в свой горячий шоколад, правда? – Нет. Кроме того, в этой порошковой дряни не больше лактозы, чем в известке. – О, я так не думаю. Я крайне внимательно изучал состав на упаковке всех производителей, но попросту не смог найти сухое молоко без лактозы. – Парни, – со стоном выдыхает Говард, – может, хватит убивать настрой? Шелдон еще немного сокращает расстояние между ними, так что его губы и аккуратная маленькая бородка касаются уха Леонарда, когда он говорит шепотом: – Наверное, нужно просто позволить им закончить. Когда они прекратят, у нас получится поспать. – О, я в этом крайне сомневаюсь, – бормочет Леонард, слишком хорошо осведомленный о своем собственном стояке и о том, как тесно к нему прижимается горячее обнаженное тело Шелдона. Он так сосредоточен на том, чтобы лежать неподвижно и не тянуться к Шелдону, чтобы дотронуться до него, поскольку это, безусловно, испугало бы Шелдона до чертиков, что когда Говард выгибает спину, кончая, Леонард чувствует каждое сотрясение его тела, малейшую дрожь, как будто бы это он лежит рядом с Говардом. Ему кажется, его кожа слишком тесна для его собственного тела, что она может лопнуть, если правильно до него дотронуться. Он хочет, чтобы до него дотронулись. Он хочет оказаться дома, сидеть в своем любимом кресле и смотреть «Вавилон 5», а не лежать практически голышом рядом со своим соседом, едва ли не на нем, в то время как двое других парней развлекаются друг с другом не более чем в нескольких дюймах от них. Думать становится все труднее. Его член становится тверже. Он смутно слышит, как Радж ноет насчет того, насколько холодная вода в его бутылке для питья. Как что-либо вокруг них может быть холодным? Ему самому совершенно не холодно. Он сгорает заживо, и дыхание Шелдона на его шее опаляет, словно пламя, и он понимает, что они вдвоем лежат на одной подушке, вот как близко Шелдон находится сейчас к нему. – Простите насчет этого, парни, – говорит Говард, и даже в темноте, уткнувшись лицом в подушку, Леонард уверен, что его лицо расплывается в широченной самодовольной улыбке. – За что ты извиняешься перед ними? Ты разве не собираешься оказать ответную услугу? – язвительно интересуется Радж. – Воловитц, пожалуйста, доведи Кутраппали до разрядки, чтобы мы с Леонардом могли наконец спокойно поспать, – просит Шелдон таким голосом, словно это совершенно обоснованная просьба. – Неужели мне не положен перерыв после такого, чтобы немного прийти в себя? – спрашивает Говард, его голос смягчается. – Радж, это было потрясающе. – Так-то лучше. – Мне никогда не понять, почему все вокруг так сильно озабочены вопросами совокупления, – произносит Шелдон, его губы все еще находятся у Леонарда практически над самым ухом. – Да ладно тебе, Шелдон, мы оба знаем, что ты тоже иногда дрочишь, – говорит Леонард, слишком возбужденный, чтобы выбирать слова. – Только потому, что такое состояние отвлекает от работы, – чопорно отвечает Шелдон. – Кому ты это говоришь, – хмыкает Говард. Его голос звучит как будто бы дальше. Когда Радж фыркает над его замечанием, Леонард понимает, что они двое поменялись местами, теперь Говард лежит с краю, а Радж в центре. Сейчас уже нет никакой разницы, им всем одинаково тепло, даже жарко. – Просто я считаю, что вовлекая в процесс кого-то еще, вы неоправданно усложняете себе задачу. – О, правда? – спрашивает Говард, его голос неожиданно становится низким и вкрадчивым. – Так ты никогда не представлял себе, как чужая рука касается тебя вместо твоей собственной? Как кто-то другой трогает тебя, прижимается своим телом к твоему? Радж издает стон, который говорит о том, что Говард производит наглядную демонстрацию своих слов, даже несмотря на то, что никто из них не намерен смотреть. – Нет, – уверенно отвечает Шелдон. Или пытается ответить уверенно, но его голос срывается на: – Не-е-ет! – а потом он спрашивает: – Кутраппали, почему ты лизнул мою шею? – Она сама подвернулась, – отвечает Радж, Леонард буквально слышит, как он пожимает плечами. – Прекрати, Радж, оставь его в покое, он хочет, чтобы я с тобой закончил, и тогда он сможет лечь спать. Он не хочет слышать о том, насколько приятно, когда тебя доводит до финиша кто-то другой. И что даже если этот человек знает твой любимый темп, он может не вполне ему следовать, а это означает, что тебе придется терпеть дольше, потому что твой партнер… не торопится… довести тебя до разрядки. Радж хныкает: – Н-н-н, – а затем говорит: – Пожалуйста, Говард, – и Леонард наконец поворачивает голову, только чтобы обнаружить себя нос к носу с Шелдоном. К его удивлению, в комнате как раз достаточно света – а может быть, это его глаза просто приспособились к темноте – чтобы разглядеть выражение лица Шелдона. Оно такое же задумчивое, как когда он пытается решить в особенности сложное уравнение. Леонард чувствует дыхание Шелдона на своих губах. В темноте глаза Шелдона синие, как небо в самую непроглядную полночь, настолько темно-синие, что кажутся почти черными. Голос Говарда неумолим, и Леонард представляет, что с той же неумолимостью его ладонь двигается по члену Раджа. – Но, разумеется, тебе так хорошо только потому, что кто-то другой прикасается к тебе, тратит время на то, чтобы доставить тебе удовольствие. Неважно, что его движения не совпадают с твоим любимым темпом или что бы то ни было. Единственное, что по-настоящему имеет значение – что он вообще это делает. Радж издает низкий гортанный стон. Леонард нервно облизывает губы и неожиданно понимает, что Шелдон следит за его языком. Он облизывает губы снова, на этот раз намеренно медленнее. Он почти уверен, что Шелдон издает вздох, причем не свой обыкновенный раздраженный вздох, которым он хочет сказать, что его окружают идиоты. Но он не уверен до конца до тех пор, пока Шелдон не смещается на кровати немного в сторону, и Леонард внезапно понимает, почему говорят, что от паховой области исходит наибольшее количество тепла. Пах Шелдона не прижимается к нему вплотную, но только потому, что для этого, наверное, недостаточно пространства, поскольку между ними находится его возбужденный член. – Так что от эмоциональной близости все зависит не меньше, чем от физической. Потому что наибольшее удовольствие происходит от знания, что твой партнер хочет доставить тебе удовольствие, что он сам получает удовольствие, доводя тебя до разрядки, и что он хочет знать, что именно он был тем, кто заставил тебя кончить… Словно по команде, Радж издает долгий стон, все его тело напрягается, как струна, концентрируясь в одной-единственной точке, в которой его член соприкасается с ладонью Говарда. Леонард представляет себе, как дергается и пульсирует его член, и чувствует один-единственный ответный толчок удовольствия внизу живота. Он неожиданно понимает, что с силой закусывал нижнюю губу все это время, и поспешно ее отпускает. По крайней мере, он не делает ничего действительно унизительного, не трется о матрас и ничего в таком духе. Шелдон просто спокойно смотрит на него, словно ничего вообще не происходит. В комнате пахнет сексом. Леонард решает уткнуться лицом в подушку и попытаться успокоиться, но это не помогает. От подушки особенно сильно чувствуется запах Раджа, а этот запах сейчас тоже слишком ассоциируется с возбуждением. Его глаза уже полностью приспособились к полутьме, и он по-прежнему достаточно близко к Шелдону, чтобы разглядеть на его лице все тот же задумчивый взгляд. – Ты упустил свое призвание, Воловитц. Очевидно, тебе следовало получить степень в писательстве и работать на издательство «Миллс и Бун». – Заткнись, Шелдон, – беззлобно отзывается Говард, а затем раздаются более привычные звуки, с которыми они достают салфетки из коробки, и Леонард понимает, что сейчас самое время сказать хоть что-нибудь. – Не могу поверить, что вы парни действительно это сделали! Говард издает несколько стыдливый смешок. – Да. Ну, что случилось в Арктике, останется в Арктике. Радж прекращает бормотать, что он весь липкий, и в его голосе звучит неподдельная обида, когда он спрашивает: – Ты что, бросаешь меня? – Что? Нет! Я имел в виду, что мы не будем об этом говорить. – О нас или о ночи, когда выключилось отопление? Говард кажется странно напряженным, когда отвечает: – О сегодняшней ночи, только об этом, – в его мягком голосе звучат слова, оставшиеся невысказанными. – М-м-м, ладно, – отвечает Радж, теперь он кажется просто расслабленным после секса. Пружины кровати скрипят, когда они укладываются удобнее, обнимая друг друга. Их половина кровати теперь, без сомнения, насквозь пропиталась жаром. – Так ты все же не думаешь, что можешь извлечь для себя что-нибудь из подобной сделки, Шелдон? – спрашивает Говард сонным голосом. Когда Шелдон отвечает, Леонард наблюдает за его лицом – как он мог бы этого не делать, они находятся всего в дюйме друг от друга – и Шелдон говорит: – Нет, Говард, я так не думаю. А теперь, пожалуйста, давайте наконец спать, – но на губах Шелдона появляется крошечная улыбка, которая говорит нечто противоположенное. – Спокойной ночи, – сонно бормочет Говард, а затем на их половине кровати воцаряется тишина. Вот и отлично. Теперь Леонард тоже может заснуть. Если не брать в расчет того факта, что он превратит их половину кровати в палатку, если перевернется на спину. Его половину кровати. Его половину, не их половину, ради Бога, повторяет он самому себе. Шелдон по-прежнему смотрит на него своим задумчивым взглядом, и Леонард закрывает глаза, просто потому что невозможно спать с открытыми глазами. Неожиданно Шелдон все-таки вычисляет Х, или приходит к какому-то выводу, потому что следующее, что чувствует Леонард, это руку Шелдона, которая легко ложится ему на поясницу, а губы Шелдона прижимаются к его собственным губам в еще более невесомом поцелуе. На вкус они как сахар из-за мельчайших остатков сладкого какао. И теперь они уже совершенно точно не холодные. Он не может пошевелить ни единым мускулом, только глазами, которые тут же резко открывает, очень надеясь, что не выглядит слишком ошеломленным таким поворотом событий. Ему кажется, его кожа вот-вот лопнет в том месте, где его касается ладонь Шелдона, как кокон, по которому ударила ветка дерева. Глаза Шелдона плотно зажмурены, его ресницы отбрасывают полукруглые тени, угольно-черные на фоне бледной кожи и едва заметные в сероватом полумраке комнаты. Они слегка подрагивают, Леонард задается вопросом, от того ли, что Шелдон нервничает, или просто от непривычной ситуации. Он не углубляет поцелуй, но и не прерывает его. Леонард не может удержаться и слегка касается языком нижней губы Шелдона в поисках того сладкого вкуса. Когда он находит его снова, то понимает, что это не горячий шоколад, это мельчайшие кусочки зефира, которые были в какао. А затем язык Шелдона встречается с его собственным, и Леонард забывает о вкусе и концентрируется на ощущении. Прикосновение настолько невесомое и нежное, что он чувствует на губах покалывание, мельчайшее покалывание, от которого по его телу распространяется новая волна тепла. Он никогда не думал, что может так мягко соприкасаться губами и языком с другим парнем, а уж тем более с Шелдоном, но теперь, когда это происходит, он не хочет прекращать. Преднамеренно или случайно, но Говард запустил своего рода цепную реакцию, неизбежную и такую же неукротимую, как бушующая снаружи буря. Если бы воздух вокруг них не был таким холодным, они бы уже задыхались. Одеяло закрывает их лица почти наполовину. Леонард тянется рукой вверх и слегка опускает одеяло, чтобы они не перегрелись, и глаза Шелдона резко распахиваются. Учитывая, что их губы по-прежнему соединены вместе, и что рука Шелдона лежит на его спине, теплая, тяжелая и успокаивающая, ситуация на секунду кажется странной. Но затем Леонард нежно дотрагивается до щеки Шелдона, касаясь кончиками пальцев нежной кожи и аккуратной маленькой бородки, которую отрастил Шелдон (его собственная борода сопротивлялась любым его попыткам придать ей нормальную форму, а бритье в Арктике превращалось в нечто немыслимое). Шелдон снова закрывает глаза и мягко выдыхает Леонарду в рот. Возможно, это оттого, что Говард намеренно пытался заставить его потерять самообладание, или из-за того, что они оказались так близко друг к другу, или какая-то часть этого гениального разума перешла от теории к любопытству, а затем к практике, но Шелдон кажется довольно заинтересованным всей этой концепцией с вовлечением в процесс другого человека. И Леонард понимает, что он сам не против. Дело в том, что губы Шелдона такие мягкие, а его поцелуи такие робкие, что Леонарду хочется заботиться о нем, ему хочется взять и показать ему, что может случиться между двумя людьми. Разумеется, он весьма ограничен по части опыта с другими парнями, но, по крайней мере, у него есть хоть какой-то опыт, который можно расширить… …и, Господи Боже, рука Шелдона перемещается по его спине снизу вверх и обратно, неторопливо поглаживая, и приятное покалывание распространяется по всему его телу. Он издает мягкий стон Шелдону в рот, и чувствует, как его губы изгибаются в крошечной улыбке. Вот так. Все хорошо, вот так. Они действительно это делают. Леонард осторожно сжимает нижнюю губу Шелдона зубами и проводит по ней языком. Шелдон издает удивленный звук и придвигается теснее, его руки перемещаются Леонарду на затылок, пальцы зарываются в его нелепо длинные волосы. Это приятно, и Леонард разрывается между желанием откинуть голову назад, чтобы сильнее прижаться затылком к ладони Шелдона, или, наоборот, наклониться вперед, чтобы углубить поцелуй. Шелдон принимает решение за него: его пальцы сильнее сжимают волосы Леонарда и оттягивают его голову назад мягко, но настойчиво. Леонард перекатывается на бок и обхватывает Шелдона за поясницу, целует его сильнее, глубже, чувствуя, как остатки сладкого зефира тают, уступая место горячему рту и настойчивому языку. И он знает, что это должно быть ощущением, а не вкусом, но каким-то образом это оба чувства сразу. – Ты действительно уверен насчет этого? – шепотом спрашивает он, когда они на секунду отрываются друг от друга, хотя может различить сразу несколько признаков того, что Шелдон вполне уверен, и один из этих признаков упирается ему прямиком в бедро. – Думаю, на этот раз я не стану возражать против неоправданного усложнения задачи, – признает Шелдон. – Но почему сейчас, ради Бога? Почему здесь? Почему со мной? – Почему бы и нет? И только потому, что Леонард не может придумать никакой конкретной причины, почему бы и нет, он крепче перехватывает Шелдона за поясницу, привлекая его ближе к себе. Он не уверен, успели ли Говард и Радж заснуть или нет, и эта мысль заставляет его притормозить, но затем настойчивый рот Шелдона снова накрывает его губы, и неожиданно ему становится совершенно плевать, спят ли эти двое или наряжаются в гавайские одежды и танцуют хулу. Он не вполне уверен, что делать дальше. Это не та вещь, которая имеет логическое продолжение, с которым он был бы хорошо знаком. Так что он просто перекатывается на спину, утягивая Шелдона за собой. Впервые за все это время Шелдон немного сопротивляется ему, так что в результате оказывается лежащим на Леонарде только наполовину. Но после секундного замешательства он приходит в себя, его рот снова находит губы Леонарда, и Леонард задается вопросом, как, во имя всего святого, они по-прежнему могут находиться в Арктике, потому что здесь чертовски жарко. Он гладит спину Шелдона ладонями, чувствуя исходящий от его тела жар, настолько мощный, словно внутри него зарождается какой-то новый вид огня. – Это приятно, – с удивлением говорит ему Шелдон. – Да, думаю, это как раз то, что хотел доказать Говард. – Леонард сжимает его ягодицы, так что Шелдон теснее прижимается к нему и издает негромкий задыхающийся стон. Леонарду нравится звук, и он повторяет движение. – Я знаю, ты обычно не уделяешь особого внимания его словам, но, может быть, на этот раз к ним стоит прислушаться. Все, что он слышит в ответ, это: – О, Господи, Леонард, – и Шелдон целует его снова. Они уже миновали значительную часть прелюдии – ну, не столько прелюдии, сколько подготовительных событий – в силу того факта, что оба уже практически раздеты. Так что Леонард неторопливо покрывает поцелуями шею Шелдона до тех пор, пока тот не начинает уже по-настоящему нетерпеливо ерзать на нем, переместившись прямиком на него из своего предыдущего положения, когда он лежал на Леонарде только наполовину. Шелдон настолько выше него, что накрывает его собой целиком. Это кажется правильным, Леонард чувствует себя в безопасности, защищенным. – Леонард… – его имя срывается с губ Шелдона вместе с задыхающимся рычанием, совершенно непохожим на все, что Леонард слышал от него прежде. – Пожалуйста… – Чего ты хочешь? – спрашивает Леонард, прижимаясь губами к шее Шелдона и чувствуя, как бешено колотится его пульс, словно новорожденная бабочка бьется и трепещет, пытаясь вырваться из своего кокона. – Тебя. – Это заявление не слишком-то конкретно, доктор Купер, – Леонард проводит пальцем по резинке его нижнего белья, поддразнивая его, и беспечно отмахивается от той части своего разума, которая интересуется, какого хрена он сейчас творит. – Мне нужно знать больше, чтобы позволить этому предприятию зайти дальше. – Пожалуйста, – голос Шелдона звучит так, словно кто-то вынул его мозг из черепной коробки, а потом вложил обратно, собрав его не совсем в правильном порядке. – Я хочу… Я… Леонард несильно сжимает мочку его уха между зубами и шепчет: – Скажи это, Шелдон. Все, на что Шелдон оказывается способен, так это на тихий беспомощный стон. Он зарывается лицом Леонарду в шею, пытаясь поцеловать или укусить его в ответ, и тогда нечто сверхъестественное – не ангел-хранитель, который остановил бы его, но маленький внутренний демон, подстрекающий к продолжению – вынуждает Леонарда потянуться свободной рукой наверх, чтобы взять Шелдона за волосы и оттянуть его голову назад, грубо, но он надеется, что не больно. Он целует Шелдона в губы, одновременно с этим скользя второй рукой вниз, чтобы нырнуть под резинку его трусов и обхватить ладонью член, но Шелдон все равно умудряется произвести довольно много шума. Когда он прерывает поцелуй, Шелдон задыхается и пытается толкаться ему в руку, но Леонард остается неподвижным вопреки его нетерпеливым движениям. Шелдон скулит уже почти раздраженно. Леонард прижимается губами к его шее, ровнехонько под ухом, и повторяет шепотом: – Скажи это. Кокон раскалывается, открываясь нараспашку, и Шелдон говорит лихорадочным шепотом: – Пожалуйста, Леонард, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, заставь меня кончить, пожалуйста! Леонард начинает двигать рукой в одном темпе с его отчаянными толчками. – Вот так. Вот, что я хотел услышать. А потом они слышат то, что никто из них услышать совершенно не ожидал – приглушенное: – Святая корова! – с другой стороны кровати. Оказывается, Радж все-таки не спит. * * * Вот теперь Шелдон выглядит до смерти напуганным: его глаза широко распахиваются, в них плещется паника от осознания того, что у них есть свидетель. Он пытается отстраниться, но Леонард крепче сжимает руку – обе руки – и говорит ему шепотом: – Не надо. Позволь мне дать тебе, что ты хочешь. Он не прекращает движений руки и притягивает Шелдона к себе, увлекая его в очередной неторопливый поцелуй. Шелдон подчиняется, тяжело и неровно дыша. Леонард настолько сосредоточен на том, что делает с Шелдоном, что почти не замечает, как Радж придвигается ближе к ним, пока Шелдон не выгибает спину, издавая странный задушенный вздох. Он прерывает поцелуй, чтобы проверить, в чем дело, и обнаруживает, что Радж медленно гладит Шелдона по спине и смотрит на них мягко и спокойно, словно делает это все время. Шелдон упирается лбом Леонарду в плечо, и в его стонах в основном прорывается имя Леонарда, но Леонард может разобрать и имя Раджа, шипящее и протяжное: «Раджеш-ш-ш», которое ни с чем не спутать. Это вызывает у Раджа улыбку, а затем, пользуясь тем, что Шелдон немного повернул голову, он наклоняется вперед и втягивает Леонарда в поцелуй. Этого достаточно, чтобы рука Леонарда сбилась с ровного темпа. Радж потрясающе целуется. Его рот двигается с ленивой чувственностью, которой Леонард от него не ожидал. Не то чтобы он ожидал что-либо из всего остального безумия – разумеется, нет. Просто Радж то и дело шутил по поводу Кама Сутры, но Леонард и представить себе не мог, что он действительно читал эту книгу, не говоря уж о том, чтобы воплощать прочитанное на практике. Неудивительно, что Говард казался таким изнеможенным после Раджа. Одна только мысль о том, где успел побывать рот Раджа как раз до того, едва ли не заставляет его отпрянуть. Но они уже пересекли столько границ, что кажется глупым останавливаться из-за чего-то подобного, тем более что Радж как-то по-особенному проводит языком по его небу, и от этого движения у него перед глазами словно взрывается фейерверк, а с губ срывается непроизвольное шипение. – Леонард, – хнычет Шелдон, с силой толкаясь в его руку, и Леонард обменивается с Раджем еще одним торопливым поцелуем, прежде чем вернуться к Шелдону. Шелдон просто не может пережить, когда его перебивают в чем бы то ни было, ведь так? Но теперь Леонард не забывает о присутствии Раджа ни на секунду. Дыхание Шелдона на его шее лихорадочно-горячее. Леонард никогда не видел Шелдона настолько потерявшим контроль и таким нуждающимся в ком бы то ни было, и это зрелище пробуждает в нем нечто первобытное. Он обхватывает ноги Шелдона своей собственной ногой, тесно прижимая его к себе, и начинает быстрее двигать рукой, одновременно с этим возвращаясь к тем самым невесомым поцелуям, с которых они начинали. Такой контраст сводит с ума его самого, он и представить себе не может, каково должно быть Шелдону. – Вы двое потрясающе смотритесь вместе, – голос Раджа звучит так, словно он под кайфом. Не прекращая мягко гладить Шелдона по спине, он наклоняет голову, целуя его в плечо. Удостоверившись, что Шелдон не ударяется в панику, Радж придвигается ближе и целует его в шею. Говард был прав: это действительно похоже на порно. В какой-то момент Шелдон напрягается всем телом. Леонард чувствует каждое его движение, учитывая, как тесно его собственное тело переплетается сейчас с телом Шелдона. Член Шелдона медленно пульсирует в его ладони, и Шелдон издает самый волшебный стон в мире прямиком ему в рот. Затем он слегка откатывается на бок, словно из его тела пропадают все кости, и утыкается головой Леонарду в плечо. Леонард не может удержаться от ухмылки: такого в их соседском соглашении не предусматривалось. Радж, неизменно готовый помочь, на секунду отодвигается в сторону, а затем протягивает Леонарду несколько салфеток. Леонард приводит себя в порядок, насколько это возможно в темноте, пытаясь определить, когда он успел превратиться в сумасшедшую нимфоманку. В смысле, в мужскую вариацию сумасшедшей нимфоманки. Хотя, он подозревает, что помочь одному из своих друзей вздрочнуть как раз таки прекрасно вписывается в определение нимфоманки, но тем не менее. Каким-то образом он чувствует себя именно так, будто бы теперь, после того, что случилось, он уже не может сказать наверняка, когда это закончится, и закончится ли когда-нибудь вообще. Приведя себя в порядок, он обхватывает Шелдона руками, привлекая его ближе к себе. Радж сворачивается рядом с ними обоими, по-прежнему не убирая руку со спины Шелдона. Дыхание Шелдона немного успокаивается, но его глаза по-прежнему закрыты, и он все еще утыкается головой Леонарду в шею. Леонард нежно целует его в макушку и слышит в ответ довольный мурлыкающий звук. – Иногда Говарду удается все расставить по своим местам, – говорит Радж, проводя губами по щеке Леонарда. Тот поворачивает голову к нему и оказывается вознагражден еще одним глубоким поцелуем. – Как ты умудрился с ним переспать? – спрашивает Леонард, когда они ненадолго отстраняются друг от друга. – Я кинул в него подушкой, а он отказался возвращать ее обратно. – И?... Он чувствует, как Радж пожимает плечами. – Ну, мне нужно было хоть как-то ее вернуть. Эти кровати до жути неудобные без подушки. – И что, ты переспал с ним в обмен на подушку?! – Это вышло случайно! Я просто подошел к нему, чтобы забрать подушку, а он схватил меня за руку, я потерял равновесие, и… – Ты пытаешься сказать, что поскользнулся и упал на его член? – не выдерживает Леонард. – Радж! – Более или менее, но все так и было. – Готов поспорить, что в таком случае все игры в «Подземелья и Драконы» ты начинаешь с того, что собираешь участников в таверне. – Эй, оставь классику в покое, – Радж легонько прихватывает Леонарда за губу, и у него снова темнеет в глазах. – Зачем ты вообще зашвырнул в него подушкой? – Чувак, знал бы ты, какие странные он издает звуки, когда мастурбирует. Это все равно, что пытаться уснуть в чертовом обезьяннике. Они не могут удержаться от смеха при этом замечании. Леонард все никак не может понять, почему он не чувствует себя настолько неловко, как должен бы. Может быть, все это просто сон. Может, ему что-то подмешали в какао. На секунду он думает, что неплохо бы иметь под рукой тотем, чтобы проверить, спит он или нет, но, увы, в его трусах не предусмотрено карманов. А еще ему в голову лезет полнейший бред. Разумеется, все это происходит по-настоящему. – Леонард? – зовет его Шелдон совершенно потрясенным голосом. – М-м-м? – Я не чувствую своего мозга. Радж не может удержаться от смеха. Тело Шелдона немного содрогается, и через секунду Леонард понимает, что это оттого, что он тоже смеется. Ему кажется странным, что Говард все еще умудрился не проснуться от их шума, и он озвучивает эту мысль вслух. – О, не обращай внимания, он всегда впадает в беспробудную спячку сразу после секса, по меньшей мере на час, – пренебрежительно поясняет Радж, словно эти двое спали друг с другом не несколько дней, а уже несколько лет. – Заставляет задуматься о стереотипах. – Не думаю, что сегодня хоть один из нас подпадает под понятие стереотипов. – Чувак, я более чем уверен, что «страшно озабоченный, но неудовлетворенный ученый» – это стереотип. – Ладно, согласен. Пожалуй, даже больше, я со своей стороны уверен, что выражение «секс лишает любого мужчину способности соображать» – это еще один стереотип, – добавляет Леонард, целуя Шелдона в лоб. – Я не лишен способности соображать! Просто мой мозг не работает, – поправляет его Шелдон. Радж не может удержаться от смеха. – Леонард, ты заставил его потерять мозги от секса. Пожалуй, это можно назвать достижением. – Может быть, мне вручат Нобелевскую премию за достижения в области секса. – Я считаю, что необходимо провести ряд дополнительных исследований, прежде чем вручить подобную премию тебе, – свысока сообщает ему Шелдон, и Леонард серьезно раздумывает над тем, чтобы боднуть его головой, или, по крайней мере, ткнуть его в какое-нибудь интересное место, прежде чем подключается его собственный мозг, делая перевод с Шелдонианского на человеческий: «Мне понравилось. Мы можем как-нибудь повторить?» – Это было бы интересным направлением для исследования, – замечает Радж. Леонард не может удержаться. – Исследуй пока это, – говорит он, поворачиваясь к Раджу, и с силой целует его в губы. Радж издает короткий удивленный звук, а затем целует его в ответ, перехватывая инициативу быстро и без усилий. Тихони вечно преподносят сюрпризы, думает Леонард, и ему приходится бороться с очередным смешком. Радж еще раз прихватывает его за губу. – Хватит смеяться, – говорит он, а затем целует Леонарда снова, и теперь ему уж точно не до смеха, потому что Радж опять делает ту штуку языком, от которой нейроны его мозга буквально взрываются наслаждением. Когда они прерывают поцелуй, Радж с преувеличенно серьезным видом раздумывает над результатами своего «исследования», а в конце концов объявляет: – Я даю тебе восемь из десяти. – Всего восемь? – переспрашивает Леонард в притворном негодовании. – Это еще почему? – Ты потерял баллы за чрезмерное использование языка и грубость, – сообщает ему Радж. – За грубость? Это ты меня укусил! – возмущенно восклицает Леонард. – Любые места, которые можно целовать, также можно и кусать, – говорит Радж, и у Леонарда не возникает сомнений, откуда он взял цитату. – Любые места? Тебе это не кажется несколько… хм… преувеличенным? – с сомнением спрашивает его Леонард. – В смысле, есть такие места, которые совершенно не вяжутся с укусами, но нет ничего плохого в том, чтобы их поцеловать. Радж ухмыляется и спрашивает, без зазрений совести поддразнивая его: – О, ты так считаешь? Так куда ты хочешь, чтобы тебя поцеловали, Леонард? – … – А я еще думал, что это у Шелдона проблемы с самовыражением, – хмыкает Радж, убирая руку со спины Шелдона, а затем осторожно сдвигает его в сторону. – Шелдон, отодвинься от него ненадолго, мне нужно больше пространства для работы. – Мы обмениваемся теплом, – протестующе говорит Шелдон, не желая поднимать голову с плеча Леонарда. – Ты и дальше сможешь обмениваться с ним теплом, – говорит Радж, его темные глаза кажутся бездонными в полумраке комнаты. – Я как раз согрею его еще сильнее. Шелдон наконец подчиняется, и Леонард чувствует себя странно, лишившись его веса на своем теле, будто бы чего-то не хватает. Шелдон вытягивается сбоку, прижимаясь к нему всем телом, а Радж тут же придвигается ближе, обжигая его губы очередным поцелуем, прежде чем начать свой путь вниз по телу Леонарда. Если бы Леонард остановился бы на секунду и здраво поразмыслил над происходящим, то настала бы его очередь паниковать, но сейчас он слишком сильно возбужден, чтобы размышлять здраво. Когда губы Раджа наконец смыкаются на его члене, он издает стон, способный вывести из спячки полярного медведя, не говоря уж о Говарде. Но Говард по-прежнему не шевелится, да и полярные медведи не стучатся в их двери с просьбами вести себя потише. Любопытно, полярные медведи вообще впадают в спячку? Он не помнит. Единственная причина, по которой он продолжает хвататься за эту бредовую череду мыслей, заключается в том, что это удерживает его от того, чтобы вцепиться Раджу в волосы. От них сейчас исходит достаточно тепла, чтобы спасти гипотермическое отделение какой-нибудь больницы. Прямо сейчас основным источником всего этого тепла кажется рот Раджа: его умелый язык обхватывает головку члена Леонарда, в то время как губы работают над стволом. А затем Леонард чувствует мягкий рот Шелдона на своих губах, и неожиданно понимает, каково это – ощущать эти невесомые мягкие поцелуи, от которых по всему телу разбегаются мурашки, одновременно с тем, как кто-то доводит тебя до края. Неудивительно, что Шелдон не чувствовал своего мозга. – Боже, вы двое… – бормочет он Шелдону в рот. Шелдон просто смеется. Ладонь Раджа присоединяется к его рту на члене Леонарда, и тот непроизвольно вскидывает бедра. Но вместо того, чтобы отстраниться, Радж опускает ему на бедро вторую руку, удерживая его на месте, и начинает сосать сильнее и быстрее. Леонард не знает наверняка, но он чертовски уверен, что у Раджа в этом более чем недельная практика. Он не станет спрашивать. Не станет, не станет, не станет. – Какого… о, Господи… какого черта ты настолько хорош в этом? Радж отрывается от него на время, достаточное для ответа. – У меня был хороший учитель… Я тебе не наскучил, ведь правда? – вдруг спрашивает он непривычно жестким голосом. – Потому что если тебе так скучно, что у тебя есть время на болтовню, я могу и остановиться. – Нет! – восклицает Леонард. – Пожалуйста, не надо. Шелдон остается до ужаса тихим все это время, но после этого он перемещается на кровати вниз. Леонард не уверен, что именно он намерен делать, до тех пор, пока Шелдон не спрашивает: – Ты научишь меня? Огосподибожемой, думает Леонард, задерживая дыхание и чертовски надеясь, что ответом будет да. Радж ничего не отвечает, и Леонард ждет, весь напряженный, возбужденный и нуждающийся в прикосновении. Рука Раджа на его члене остается неподвижной, Леонард нетерпеливо ерзает, и Радж предупреждающе щиплет его за бедро. Затем он убирает руку, Леонард чувствует в темноте какое-то неясное движение, но не уверен до конца, что происходит. – Неплохо, – говорит Радж через секунду, в его голосе слышится удивление напополам с возбуждением. – Теперь попробуй на нем. Следующее, что чувствует Леонард – это напряженный язык, который проводит влажную линию по его члену, и у него вырывается неровный вздох, едва его накрывает пониманием, что это язык Шелдона на его члене. Он и представить себе не может, что, ради всего святого, могло заставить Шелдона захотеть сделать подобное, даже после того, что он сам сделал для Шелдона. Затем к нему приходит внезапная мысль, что, возможно, причина как раз заключается в том, что сделал он. В конце концов, Шелдон всегда горячо поддерживал идею взаимовыручки. Хотя это уж точно чрезмерная компенсация за простую работу рукой… о, Боже, Боже, Боже, губы Шелдона смыкаются на его члене, он слегка посасывает, и Леонарду неожиданно становится плевать на чрезмерную компенсацию, он только сдерживается изо всех сил, чтобы не начать безудержно толкаться в нервный рот Шелдона, потому что он не хочет испугать Шелдона и не хочет, чтобы это заканчивалось. – Так приятно, – он слышит собственный голос словно издалека, Радж смеется в ответ. Шелдон не издает ни звука: он всегда делается очень тихим, когда по-настоящему на чем-то сосредоточен. Но и Радж не остается просто зрителем. Его рука на члене Леонарда по-прежнему не двигается, только чтобы не осложнять задачу Шелдону (который как раз в этот момент сам усложняет себе задачу, обхватывая член Леонарда языком так, что у него вырывается стон), но его вторая рука скользит между бедер Леонарда немного глубже, и Леонард неожиданно задается вопросом, как далеко они с Говардом успели зайти, потому что все это дается Раджу поразительно легко. А затем он перестает думать вообще о чем бы то ни было, потому что, в любом случае, к чему утруждаться? Это приятно, так что бесполезно спорить, и это так приятно, что он не может спорить, и это… так… приятно. Боже. Рука Раджа неожиданно теснее смыкается на его члене, и он слышит, как Радж говорит: – Отойди-ка в сторону, Шелдон, он уже совсем близко. А Шелдон отвечает: – Я думал, в этом и есть весь смысл, – и он рассмеялся бы, если бы не был так сильно занят стонами. Он тщетно толкается Раджу в руку, и тот снова щиплет его другой рукой, на этот раз гораздо сильнее, и Леонард на секунду задыхается от боли. – Извини, – мягко говорит ему Радж. – Н-н-х, – красноречиво отзывается Леонард. Радж понимает это правильно, как «Ничего, все в порядке», но тем не менее наклоняет голову, опуская ее между ног Леонарда, и целует нежную кожу на внутренней стороне его бедра, куда пришелся щипок. Леонард не может удержаться от хныканья и стонов. – Радж, что ты делаешь? – спрашивает Шелдон. – Я ничего не смогу сделать, если ты превратишь его в движущуюся мишень. – Прости, – снова извиняется Радж. – Просто целую его, чтобы не болело. – Ф-ф-ф, – выдыхает Леонард. – О, – произносит Шелдон, а затем его рот снова смыкается на члене Леонарда, и даже несмотря на то, что его разрядка ненадолго отступила, Шелдон стремительно возвращает его к тому состоянию, когда он балансировал на самом краю. Это настолько головокружительно не из-за какого-то особого таланта, или мастерства, или чего бы то ни было еще, но просто потому, что это Шелдон, и, откровенно говоря, Леонард и представить себе не мог, что этот рот когда-нибудь станет сосать чей-то член. Эта мысль сама по себе, эта терминология в применении к Шелдону, заставляет нейроны его мозга захлебнуться новой волной удовольствия. – Шелдон, подвинься, позволь мне, – торопливо шепчет Радж, и Шелдон сдвигается в сторону, так что Леонард недовольно скулит, а затем его член погружается в горячий рот Раджа. Тот стремительно работает языком, его рука подхватывает темп, и Леонард кончает через считанные секунды, из его горла вырывается нечленораздельный стон. – Я и сам мог бы это сделать, – возмущенно говорит Шелдон. – Не сомневаюсь, что смог бы, но, чувак, за ополаскивателем для рта пришлось бы тащиться до самой ванной комнаты, а я знаю, каким ты бываешь временами, – говорит Радж. – Ох, черт, – выдыхает Леонард, его глаза непроизвольно закатываются, когда Радж последний раз проводит языком по его члену, а затем отодвигается и тянется к своей бутылке для питья. Шелдон устраивается сбоку от Леонарда и шепчет ему в ухо: – Надеюсь, ты не возражаешь, что я не в полной мере вернул тебе то внимание, которое ты оказал мне? – Н-н-м, – по крайней мере, это начинается с той же буквы, что и «нет». – О, хорошо, – Шелдон ненадолго замолкает, укладываясь поудобнее, чтобы вытянуться рядом с Леонардом в полный рост. – Это не было неприятным, – добавляет он. – Было даже интересно вызывать у тебя подобную реакцию. – Типичный разговор после секса, – констатирует Радж и целует Леонарда в щеку, его губы кажутся холодными после почти ледяной воды. – Итак, доктор Хофстедтер, что насчет вас, чувствуете ли вы теперь свой мозг? Леонарду приходится задуматься над ответом. – М-м-м… нет. Радж смеется и кладет голову Леонарду на другое плечо. Леонарду становится немного жаль Говарда, который лежит там совсем один, но то, о чем Говард не знает, не причинит ему вреда. По крайней мере, если речь идет об объятиях. Он не уверен, предполагалось ли, что союз Кутраппали-Воловитц должен представлять собой эксклюзивное соглашение, но в таком случае Леонард был вполне уверен, что они только что разрушили это соглашение, в точности как их боевой робот-убийца Монти разрушил в свое время микроволновку. С другой стороны, Говард не стал бы так выделываться, провоцируя Леонарда и Шелдона, если бы эти двое хотели оставить свое соглашение только для себя, ведь так? Господи, как же все это непросто. Леонард издает негромкий раздраженный вздох, и Радж с Шелдоном в один голос спрашивают: – Ты в порядке? – Да. Просто подумал, что нам всем придется запастись браслетами дружбы, которыми можно будет обменяться в случае чего. Радж фыркает. Шелдон ведет себя тише, но он тоже смеется. – Чувак, это будет уже явный перебор. – А если серьезно, что это было? – Почему это непременно должно быть чем-то серьезным? Нам стало холодно, мы согрелись, вот и все… – Ты согревал Говарда всю прошлую неделю… – Хочешь, чтобы я снова тебя ущипнул? – Возможно. Вместо этого Радж тыкает его пальцем под ребра. – Не думай об этом слишком много, – предупреждающе говорит он. – Впереди еще три недели полярной экспедиции, если кто-нибудь из нас впадет в панику из-за случившегося, отсюда все равно никуда не деться. – Спасибо за напоминание, Радж, это действительно поможет мне не поддаваться панике. – Сексуальные эксперименты в колледже – это общепринятая традиция, – бормочет Шелдон сонным голосом. – Так что даже несмотря на то, что мы уже не студенты колледжа, а выпускники… – Шелдон, это и правда ты? Я уже не уверен, что это ты. Шелдон утыкается губами ему в щеку и легонько проводит ими по коже. – Конечно же, это я. – И это точно не другая версия тебя из альтернативной вселенной? – Леонард, вот теперь ты несешь какой-то бред… Радж, такое всегда случается с людьми после секса? Клянусь, он будто бы под кайфом. О, ну что ж, это все-таки он. – Такое иногда случается, – кивает Радж. Их голоса звучат словно издалека. Леонард понимает, что приятное изнеможение наконец-то берет свое, и он начинает проваливаться в сон. Он поворачивает голову, чтобы поцеловать Шелдона, а затем в другую сторону, чтобы поцеловать Раджа. Он чувствует, что эти двое позаботились о нем очень, очень хорошо. Радж ненадолго поворачивается в другую сторону, а затем снова к ним. – По-моему, Говарда нужно обнять, – говорит он. – Его часть кровати начинает остывать. – О, ладно, – говорит Леонард, в его голосе самую малость прорывается обида. Шелдон смеется. – Леонард, не будь таким жадиной. Ты не можешь получить меня и Раджа одновременно, это нечестно. И мы не можем разделить Раджа пополам, как пельмешек. И Шелдон еще говорил, что это Леонард несет бред. – Наверное, нам просто придется делиться им время от времени. – А вы обещаете не кусаться? – спрашивает Радж, и они втроем смеются. Радж целует каждого из них перед сном, прежде чем отстраниться. Леонард по-прежнему ожидает, что Шелдон станет протестовать, но когда Радж перегибается через грудь Леонарда, чтобы добраться до Шелдона, он слышит только звук поцелуя и мягкое шипение Шелдона (скорее всего, Радж повторил тот фокус с языком), и на странно долгую секунду его охватывает жаркая иррациональная ревность. Затем эта ревность проходит, Радж тоже отстраняется, остаются только они с Шелдоном в темноте. Теперь уже кажется бесполезным отцепляться друг от друга. Немного странно чувствовать голову Шелдона на плече: Шелдон настолько выше его, что Леонарду кажется, что должно быть наоборот. С другой стороны, ему нравится держать Шелдона в объятиях, чувствуя его медленное ровное дыхание на своей обнаженной коже. Каким-то невероятным образом это кажется ему самой приятной и правильной вещью в мире. Между ними все станет очень странным, когда они вернутся обратно домой. Что случилось в Арктике, останется в Арктике. Но так ли это? Леонард прижимается губами ко лбу Шелдона, целуя его в последний раз перед сном, Шелдон сонно бормочет что-то, что Леонард с легкостью, которая приобретается лишь с годами практики, интерпретирует как: «Спокойной ночи, Леонард». – Спокойной ночи, Шелдон, – шепчет он в ответ. Последняя мысль, которая посещает Леонарда перед сном, при обычных обстоятельствах заставила бы его немедленно вскочить с кровати и удариться в панику. Ему приходит в голову, что подумала бы обо всем этом Пенни, если бы узнала? * * * Утро приносит с собой свет, холод и неловкость. Радж и Говард выглядят вполне счастливыми, обнимаясь во сне, но Леонард все равно не знает, куда спрятать глаза, даже несмотря на то, что они все лежат под одеялами. Он шевелится, делая попытку сесть в кровати вертикально, но Шелдон цепляется за него, словно улитка, и бормочет что-то неразборчивое в знак протеста. Леонард сдается и укладывается обратно. * * * Когда он просыпается снова, Шелдона уже нет, его одежды на полу тоже нет (если, конечно, предположить, что она действительно оказалась прошлым вечером на полу, он не помнит наверняка). Радж осторожно вытаскивает руку из-под спящего Говарда. Леонард сползает с кровати и хватает свой плед с рукавами, торопливо в него закутывается, а затем переходит к более тщательным поискам остальной одежды. Его трусы обнаруживаются в кровати под одеялом, но их в любом случае придется стирать, как и все остальное. Им еще повезло, что на станции есть стиральная машина. – Доброе утро, Леонард, – говорит Радж, который выглядит вполне отдохнувшим. – Доброе, – бормочет Леонард в ответ, прижимая охапку одежды к груди. – Я пойду, запущу генератор, ладно? – Тебе нужна помощь? – Нет. Не сказать, чтобы они чувствовали себя совершенно неловко, но, в конце концов, это и не так просто. Леонард возвращается в их с Шелдоном комнату. Шелдона нет и там, но дверь ванной закрыта, и поскольку Леонард и без того знаком с привычками Шелдона в вопросах личной гигиены даже слишком хорошо, ему нет нужды об этом задумываться. Он одевается настолько быстро, насколько возможно, и выбирается наружу в своих массивных сапогах-снегоходах. У него уходит совсем немного времени на то, чтобы заполнить генератор топливом. Выяснить, почему не подключился запасной бак, тоже оказывается несложно: несмотря на изоляцию, труба для подачи топлива замерзла. Леонард обматывает ее термолентой и делает себе мысленную заметку придумать что-нибудь на будущее для лучшей теплоизоляции. После прошедшей ночи он уже практически эксперт по части того, чтобы сохранять тепло. Когда он возвращается на станцию, дрожа и стуча зубами, свет горит, батареи работают вовсю, стремительно наполняя комнату теплом, Радж делает себе кофе, Говард сидит в ванной, а Шелдон уже занимается подключением своего компьютера к сети. Несколько секунд Леонард продолжает топтаться в дверях, стряхивая с сапог снег, и смотрит на затылок Шелдона, на тот изгиб, который образуется в том месте, где его шея переходит в плечо, а затем скрывается под одеждой. Его хочется поцеловать, и, избавившись от своей нелепой куртки-аляски, он подходит к Шелдону и так и делает. – Леонард! – с возмущением восклицает Шелдон, отталкивая его от себя, и у Леонарда обрывается сердце. О, нет, только не это. Вот теперь все между ними станет совсем странным и запутанным, и им предстоит провести в Арктике еще целых три недели, прежде чем он сможет вернуться в Пасадину, а затем незамедлительно перебраться в другую страну, сменить имя и переквалифицироваться в инженера. И все только для того, чтобы избежать вечного позора, который будет преследовать его из-за одной-единственной неправильно понятой ночи страсти. – У тебя нос холодный, – ворчливо сообщает ему Шелдон, поднимаясь и обхватывая голову Леонарда рукой, чтобы проверить его нос. – Тебе следовало надеть лыжную маску. Облегчение накатывает на Леонарда с такой силой, что он обхватывает Шелдона за поясницу и прижимает к себе чересчур сильно, так что Шелдон издает еще один возмущенный возглас. Радж едва ли не лопается пополам от хохота на их крошечной кухне. – Если твои выражения привязанности и дальше будут сопровождаться холодом или грубостью, Леонард, то с сегодняшнего дня ты можешь спать в комнате Воловитца и Кутраппали. Шелдон осторожно расцепляет его руки, его лицо приобретает любопытный оттенок розового, и Леонард практически уверен, что это вызвано не только тем, что в комнате стало теплее. Шелдон слегка застенчиво целует его в лоб, а затем говорит: – Ладно, пора приниматься за работу, нам предстоит многое наверстать. * * * В конце концов, Леонарда все-таки не выгоняют в комнату Говарда и Раджа. Говард и Радж так и оставляют свои кровати сдвинутыми вместе. Леонард и Шелдон проводят две ночи, осторожно наблюдая друг за другом через промежуток между кроватями и притворяясь, что они не прикасаются друг к другу при каждой удобной возможности или что это происходит случайно, и обмениваясь быстрыми поцелуями, когда двое их друзей не смотрят. Затем Леонард сдвигает их кровати вместе, пока Шелдон на кухне разогревает себе молоко перед сном. Когда Шелдон возвращается в их комнату, то поднимает одну бровь в молчаливом вопросе, но кровати так и остаются сдвинутыми вместе, и в конце концов они обнаруживают, что на этой экспедиции их ждет больше интересных открытий, чем они изначально предполагали.