Дуэль

Европейские страны любили устраивать празднества по поводу и без. Карнавальные вечера, головокружительные балы, торжественные ужины в честь победителей в каком-либо споре, а то и войне, всегда сопровождались обилием лёгкого, непринуждённого девичьего смеха, мимолётных, ни к чему не обязывающих знакомств и прекрасной музыкой, располагающей к танцам. В одно из таких празднований переломный конфликт и случился, хоть всё и начиналось вполне мирно. — Сегодня удивительный вечер, да? Гилберт вздрогнул и едва не пролил на себя вино, когда позади, в опасной близости от него, раздался голос Ивана. Чёртов русский… и когда только подкрасться успел? — Был, пока ты не появился, — мрачно ответил Пруссия, ставя бокал с даже не пригубленным вином на поднос снующей туда-обратно прислуги. Всё равно собеседник отбивал всякое желание радоваться жизни. И чего это он именно к нему привязался? Других стран, что ли, мало? — Знаешь, тебе совершенно не идёт эта шляпа, — неожиданно выдал Иван, чуть склонив голову и уставившись на треуголку с длинным пером, что была на голове Гилберта. Может, это и являлось последним писком моды, но смотрелось воистину нелепо. — Сними её. — Да пошёл ты! — вполне ожидаемо огрызнулся Пруссия, машинально поправляя головной убор, которым очень гордился. Почему-то Байльшмидту казалось, что в нём он выглядит невообразимо привлекательно. Жаль только, Венгрия не оценила и послала его куда подальше, что послужило новым поводом для подколов Франца и Тони. — Если ты будешь носить это, никто никогда не согласится танцевать с тобой, — словно бы сочувствующе сообщил Ваня, ясно давая понять, что тоже видел его позор. — Тебе какое дело? — Гил был зол настолько, что казалось, будто даже его глаза стали краснее чем обычно. Да какого чёрта этот русский к нему пристал?! — Да так… — Россия опустил взгляд; улыбка страны померкла. Когда он снова посмотрел на Гилберта, выражение его лица было самым, что ни есть серьёзным. — Ты не передумал? Байльшмидт поёжился, припоминая пьяный поцелуй (Scheiße! А ведь он так надеялся, что это было лишь игрой воображения!) и последовавшее за ним сомнительное предложение о встрече на крыше заброшенной часовни. Это предложение поступило от Брагинского пару дней назад, но и тогда, и сейчас Пруссия лишь насмешливо посмотрел на Ивана и ядовито выплюнул: — Ответ тот же — можешь и не мечтать. Улыбка на губах Вани появилась снова, являясь словно бы нотой протеста такому отклику собеседника. — А я всё равно буду там. Прежде чем Гилберт успел как-либо среагировать на это, Российская Империя уверенно подошёл к стоящей чуть поодаль от остальных Венгрии и демонстративно, бросив насмешливый взгляд на Пруссию, спросил: — Могу ли я пригласить тебя на танец? — Иван делал это назло Гилберту, вовсе не рассчитывая на положительный ответ. Однако, Венгрия согласилась, немало озадачив всех присутствующих и самого Брагинского. Впрочем, к злости Гила, отступать он не стал и весьма радостно кружил девушку в вальсе. Verdammt Russisch… Сама же Хедервари, несмотря на милую улыбку, постоянно озиралась по сторонам, словно ища кого-то среди наблюдавших, но так и не находя. Когда танец подошёл к своему логическому завершению, Иван отвесил поклон и поцеловал руку девушки. Вроде бы, ничего особенного — стандартные правила этикета — но для Пруссии это стало последней каплей. Буквально подлетев к Брагинскому, он во всеуслышание заявил: «Дуэль!». Реакция была неоднозначной. Кто-то (некультурно тыкать пальцем в Англию), злорадно ожидал продолжения, другие затаили дыхание и надеялись, что опасность минует, ну, а третьи делали ставки, пока четвёртые готовили торжественную речь для похорон, попеременно вставляя в неё то одно, то другое имя. — Mon cher, не глупи. Какая дуэль? — попытался вразумить друга Франциск. — Давайте вы всё мирно обсудите и… — Отлично, — мило улыбнувшись, перебил Россия, насмешливо глядя на бросившего вызов. — Думаю, ждать завтрашнего утра не имеет смысла. Шпаги или пистолеты? — Пистолеты. Двадцать шагов. — Вы нарушаете дуэльный кодекс! — предпринял ещё одну попытку достучаться до них Франциск. — Секунданты… — Чудно. Тогда чего же мы ждём? — вопросил Иван, а после обратился уже в собравшуюся вокруг них толпу: — Принесите дуэльные пистолеты! — затем, уже тише, с демонстративной вежливой насмешкой: — Предоставляю право первого выстрела вам, герр Байльшмидт. — Я пренепременно им воспользуюсь, чтобы убить вас, господин Брагинский, — в точности скопировав тон обидчика, ответил Гилберт. — О, только бы с ними ничего не случилось! Надеюсь, они оба одумаются и решат всё миром. — А я надеюсь, что они пристрелят друг друга, и двумя проблемами станет меньше. — Ты очень жесток, Angleterre. Венгрия не вслушивалась в разговор Франциска и Артура, а напряжённо наблюдала за дуэлянтами, чувствуя острый укол вины. Это совсем не то, чего она хотела добиться. Конечно, она знала, что Пруссия к ней неровно дышит, но смерти ему не желала. Девушка и предположить не могла, что этот танец настолько выведет его из себя. Это должно было спровоцировать ревность совершенно другой страны, кого, к сожалению, нигде не было видно. — Ты же понимаешь, что у тебя не будет шанса выжить? — прошипел Пруссия, беря в руки предложенный пистолет. Нет, он вовсе не боялся России, но вот ударить в грязь лицом перед всеми собравшимися не хотелось. Людвиг должен им гордиться, а если этот чёртов русский унизит его публично, то о какой гордости может идти речь? — Кажется, я уже слышал от тебя нечто подобное, да? — спросил Российская Империя и тут же пожал плечами, словно бы сам отвечая на свой вопрос. — Ты очень милый, когда злишься. — Заткнись! — Да и когда не злишься, тоже милый. Ты вообще милый, да, — Иван не обращал на кипящего от гнева прусса никакого внимания и продолжал рассуждать, благо, не настолько громко, чтобы его слышал кто-то кроме объекта умиления. Демонстративно развернувшись, Гилберт быстрым шагом преодолел свою часть расстояния и, повернувшись обратно, вскинул руку с пистолетом, прицеливаясь. Все замерли, ожидая развязки. — Я, так и быть, дарую тебе жизнь, Russische Schwein! Я отказываюсь от выстрела. Многие наблюдавшие за этим страны разочарованно вздохнули. Обещанного зрелища не будет — какая досада! А всё из-за того, что у Пруссии семь пятниц на неделе. То хочет стреляться с Россией, то не хочет… — Твоё право. А вот я, пожалуй, выстрелю. Гилберт шокировано замер, надеясь, что ослышался. Сложившаяся в его голове идеальная картина событий, где он не только выходит сухим из воды, но ещё и унижает ненавистную страну, рушилась к чёртовой матери. Всё-таки, Великому стоило предусмотреть и такой вариант развития событий, когда он решил начать ссору с одной из самых неадекватных стран этого мира. Россия поднял пистолет и прицелился, собираясь выстрелить прямо в голову своему противнику. Ожидание длилось всего секунду, но это время тянулось настолько мучительно медленно, что Гилберт, ей-богу, поседел бы от страха, если бы мог. Пруссия закрыл глаза за долю секунды до того, как раздался выстрел. В следующий миг он уже лежал на полу. — Я же говорил, что она мне не нравится, — задумчиво произнёс Россия, разглядывая простреленную насквозь треуголку, которую сбило точным попаданием пули. В зале повисла мёртвая тишина. Байльшмидт сел и непонимающе уставился на Ивана. Почему он его не убил?.. Ведь это было бы честно. Если бы Гилберт стрелял, то он бы обязательно… Ага, если бы. Но ведь Пруссия первый отказался стрелять в него. Вот и Иван… проклятый показушник! Да за такие действия нужно снова вызывать на дуэль, причём, в этот раз, на самую настоящую, с летальным исходом! Но Гил не стал. Он всего лишь оттолкнул руку Брагинского, который хотел помочь ему подняться. Россия успел прошептать, что будет ждать его в назначенное время в назначенном месте, после чего выпрямился и с улыбкой посмотрел на так и не разошедшихся по своим делам наблюдателей. — Ваня! — в центр зала выбежала старшая сестра Ивана, за которой тенью проследовала Наташа. Ольга выглядела крайне возмущённой, а щёки горели румянцем праведного гнева. — Да что же ты творишь?! Почему тебя нельзя оставить одного даже на пять минут, чтобы ты ни с кем не поссорился? К удивлению окружающих Россия виновато потупил взгляд и вздохнул, позволяя себя отчитать. Наташа крепко обняла его и обеспокоено заглянула ему в глаза. — Братик, тебя не ранили? Российская Империя улыбнулся и поцеловал сестрёнку в лоб, отчего та сильно смутилась. — Нет, Наташ, всё в порядке. Глядя на удаляющуюся троицу, Гилберт понял, что всё-таки придёт в назначенное место и время. Придёт хотя бы затем, чтобы хорошенько врезать Ивану. Да, именно за этим, а вовсе не потому, что Брагинский его позвал, и уж тем более не потому, что Пруссии хочется его увидеть и завтра. Да кому вообще может нравиться Россия?.. Этот назойливый, вечно сующий свой огромный нос в чужие дела, странный, абсолютно непредсказуемый, упёртый, извечно с глупой улыбкой и в неизменном потрёпанном шарфе, с наивно-детским выражением на лице и неожиданно серьёзными аметистовыми глазами, вечно витающий в облаках, противоречивый, притягательный и… и… чёрт. Ну и что, что нравится, вслух Гил никогда такого не признает — вот что главное! Своего Брагинский не добьётся, пусть этот чёртов русский хоть каждый день играет на нервах Великого! Преисполненный решимости Пруссия гордо пошёл в противоположную удалившимся славянам сторону, игнорируя насмешливые взгляды и перешёптывания. Пусть злорадствуют, пока могут. Скоро он им всем отомстит. Наконец, тот, кого Венгрия искала взглядом, сам подошёл к ней, удивлённо озираясь по сторонам, слыша перешёптывания и смешки, но не понимая, что являлось причиной такого оживления. — Что-то случилось? — обеспокоено спросил Австрия. — Да так, небольшая стычка между Россией и Пруссией, ничего особенного. Где ты был? — Искал чернила и бумагу. — Зачем? — удивилась девушка. Австрия поправил очки, набрался смелости и выпалил, как на духу: — Когда я увидел тебя танцующей, в моей голове родилась прекрасная мелодия, которую я хотел бы посвятить тебе. — Родерих… — восторженно прошептала Хедервари. — К сожалению, пока я искал, где её можно записать, она совершенно испарилась из моей головы, — честно признался Эдельштайн. Венгрия счастливо улыбнулась и нежно коснулась губами щеки незадачливого композитора. Австрия смущённо покраснел. — Пойдём домой. Уже поздно. Может, Родерих Эдельштайн и не был способен вызвать кого-либо на дуэль, зато как никто другой он умел делать её счастливой.