Осенняя лихорадка.

Осенью лихорадит сильнее обычного. Хорошо, что она уже подходит к концу, прикрыв лёгкой морозной вуалью холодные и старые дома города. Кьёраку с бархатной хрипотой смеялся каждый раз, когда шёл снег, высовывая голову из окна. «Снег падает только туда, где ходят люди», - после хмуро приговаривал он, выходя на улицу и кое-как пробираясь сквозь сугробы к аптеке на другой стороне дороги. Укитаке в это время оставалось только безучастно смотреть в потолок, пряча хрупкость запястий в бесконечных складках тёплого пледа, зябко притягивая к груди колени. Укитаке осточертело это задание, ему осточертел этот пропахший стариной городок, ему осточертела узкая квартирка, где приходилось каждое утро сталкиваться в кухне нос к носу, пряча уже давно не смущённый взгляд и стараясь не дышать, но вовсе не от удушливого волнения, а боясь вдохнуть ужасный запах дешёвых сигарет, дешёвой выпивки и дешёвых женщин. Кьёраку будто бы и не замечал, продолжая широко улыбаться и делая попытки в шутку прижаться к Джууширо только тесней, принимая молчание и плотно сжатые губы за очередную игру. Укитаке давно подбивало сказать, что их игры кончились столетие назад. Он часто пробовал эту фразу, таки эдак вертя её на языке – то перебинтовывая разбитые руки капитана восьмого отряда, то вздрагивая от неосторожных фраз, то укладывая пьяницу спать. Однажды Шунсуй понял сам и больше не курил в комнате, не будил друга щекоткой, не приносил в качестве извинения шоколад. Укитаке мелко дрожал. Ветер пробирался за впопыхах надетую куртку, скользил по рёбрам и спине, заставляя прогибаться, пытаясь спрятать покрытую мурашками кожу от прикосновений холодных потоков воздуха. Ветер бросал в лицо собственные волосы и Джууширо постоянно фыркал и мотал головой. Кьёраку, повисший мешком на плече, молчал и даже вовсе не грел. Его глаза оставались удивительно трезвыми, не смотря на то, что доза алкоголя в крови превышала границу дозволенного. Шунсуй же был вовсе без верхней одежды и Джууширо чувствовал его холодные пальцы, и как часто вздымалась со вдохами широкая грудь, словно бы капитану было жарко, не смотря на минусовую температуру. Они молча пробивались сквозь вязкую тьму в сторону дома, игнорируя ветер и снежные комья, то и дело летящие в лицо. Укитаке старался их игнорировать. **** Пряча нос в мохнатом пледе, Джууширо чувствовал слёзы в уголках глаз и лёгкое жжение в висках. Куда-то пропало всё то, что раньше приносило неимоверную радость и волнующую дрожь в руках. Сон вдвоём на узком диване больше не был поводом для секса, одна на двоих чашка чая больше не значила поцелуй, а каждый раз, сгибаясь в диком кашле и пачкая кончики волос кровью, Джууширо где-то в глубине души надеялся, что на этот раз он умрёт. Взлетит в воздух всполохом голубоватых искр реяцу, надеялся, что гигай опадёт на пол горсткой сухого пепла. Кажется, он даже не боялся теперь смерти – ему было некого оставлять в этом мире, он больше ни за кого не волновался и ничего не хотел. Всё же, слишком долго живут шинигами. И для Джууширо, обладающего излишне человеческим сердцем, эта жизнь давалась в тягость. Укитаке даже больше не спешил утереть слёзы, когда повернулся со скрежетом в замочной скважине ключ и когда в комнату ввалился Шунсуй с полным пакетом лекарств. Кьёраку медленно затянулся, поправив свободной рукой куртку, сползающую с плеч. На балконе курить холодно, но шутить с Джууширо и пускать сизый дым в комнате вовсе не хотелось. Нет, капитан тринадцатого и слова бы не сказал – но это было слишком большим невниманием. Укитаке уже давно не курил, ему хватило опыта пары выкуренных сигарет на этом же балконе, когда они выполняли первое задание в мире людей. Странное совпадение. Ниточка, тянущаяся через века. Словно вся жизнь пролетела на этом балконе рядом со старым дубом и полупустой пачкой сигарет. Утро воскресенья – неудивительно, что на улице так тихо. Люди отсыпаются. Шунсуй тоже не был не прочь поспать хотя бы немного, и когда он начал прятать зажигалку в пачку из-под сигарет, его смуглой руки коснулись пальцы Укитаке. Джууширо холодным взглядом впился в ткань пространства, сложив руки на груди и растирая ладонями мышцы, надеясь хоть немного согреться. Тонкая рубашка совсем не согревала, а куртка теперь покоилась на плечах Шунсуя, навалившегося на стену и шарящего по карманам в поисках сигарет. До дома оставалось совсем ничего, но Укитаке успел устать, а Кьёраку приспичило покурить. Наверное, они остановились даже если бы уже стояли у подъезда. Никому не хотелось возвращаться в дом, потому что он был один на двоих. Даже в Обществе Душ прежняя близость не давила так, как здесь. И Джууширо закрывает глаза, стараясь отвлечься, не смотреть на зияющие темнотой окна кухни, стараясь не смотреть на то, как к Кьёраку подходит очередная его полуодетая баба и как он щупает её за обнажённое под недлинным плащом бедро. Старается не дышать, не знать, не существовать. Когда Шунсуй касается его головы, белый капитан дёргается, будто ошпаренный. Холод уже не чувствуется, потому что он давно пронзил иглой сердце. Приходится вновь взваливать на плечо Кьёраку, греметь ключами, вталкивать не соображающего друга в квартиру. Насильно окачивать его то холодной, то горячей водой, растирать замёрзшие мышцы, укутывать в два одеяла. **** Утро или вечер? Всё равно темно. В их квартире с тяжёлыми шторами всегда царит липкая тьма. Джууширо определяет перемещения Кьёраку только по шороху пакета и блеску глубоких глаз. С трудом переворачивается на спину, скидывая одеяло и задирая край халата. Кожу тут же обдало холодом. Шунсуй прикоснулся к оголенной ноге ледяными пальцами, заставляя Джууширо зашипеть и дёрнуться, подавляя в груди кашель. Кьёраку достал из пакета ампулу, шприц, множество таблеток и даже пару упаковок бинта. За все эти годы он стал неплохой медсестрой для Укитаке; он знал, когда ему стоит принимать то или иное лекарство, умел ставить уколы, не раз оказывал первую помощь. Только Джууширо не мог понять, благодарен он ему теперь за это или нет. Холодная рука скользит по бедру, пальцы поглаживают ягодицу. Длинная игла пронзает кожу. Капитан восьмого отряда вводит лекарство долго, неторопливо, так что Джууширо нескоро в расслаблении откинулся на подушки. Проходи немного времени, прежде чем белый капитан шепчет «спасибо» и прячет лицо в длинных седых прядях. Шунсуй молчит. Сильно болела душа. Пальцы сами собой тянулись к Кьёраку, как пальцы второго тянулись ко всем запретным плодам сразу. Укитаке осторожно приобнял его за плечи, впрочем, это сложно было назвать объятием. Прикосновение, случайное столкновение, но не объятия. Сегодня их последний день задания. Желание скорей уйти отсюда и никогда не возвращаться было настолько сильно, что вызывало сомнения в его искренности. Укитаке закрыл глаза, прижимаясь сильней к горячей спине, скользя тонкими пальцами по плечам, уткнувшись носом в шею. Зашумел дуб, кошка под балконом вспугнула стаю голубей. Шунсуй не шевелился. Джууширо чувствовал, как сгорает его душа, как кружится голова от запаха последних дней осени и сигаретного дыма, как рвётся из груди сердце от холода старого друга и от собственного неуравновешенного равнодушия. « - Это последний раз.» « - Я знаю.» « - Нам не дадут больше заданий в Генсее.» « - Я знаю.» « - Я жалею об этом.» «- Я знаю.» И как бы Укитаке не тошнило от этого шинигами, как бы его не тошнило от многих лет их вечной осени, как бы он не отплёвывался едкими фразами, как бы он не клялся в равнодушии – ему было больно. Укитаке пытался согреться под струями горячей воды. Тело сковала судорога, белый капитан не был в силах даже пошевелиться, забившись в самый угол ванной и закрыв лицо руками, чувствуя, как неприятно липнут к спине волосы. От него пахло алкоголем, потом, сигаретами и ничем. Давно приевшийся запах, пропитавший квартиру насквозь, запах, гнилыми нитками сшивающий рвущееся пространство этого городка. Джууширо тихо выл, как подбитая собака. Где-то за стеной послышался шорох – Кьёраку не мог угомонить перепитое сознание. Укитаке тошнило от самого себя. Он просидел так до утра, уже даже выключив воду, просто обернувшись в махровое полотенце. Всю ночь он перебирал в голове все их дни, проведённые в этом узком пространстве, и выходило так, что каждое движение одного отзывалось на другом не только в прямом смысле. Получалось так, что они ставятся совершенно разными личностями здесь и в родных казармах. Получалось так, что здесь они становились людьми, со всеми их мелкими проблемами и сколками, словно давно живущая вместе семейная пара. Только вот этого больше не будет. Укитаке отрезвил скрип открывающейся двери, заставляющий резко задрать голову и впиться испуганным взглядом в полуодетого Шунсуя. **** Молчание давило на плечи. В комнату пробивался тонкий лучик света из коридора. Джууширо чувствовал присутствие Кьёраку; усталость и сон как рукой сняло. Рука капитана восьмого отряда скользнула по бедру вверх, проникая под тонкую ткань халата, поглаживая спину. Шунсуй наклонился, оставляя мягкий поцелуй на шее Укитаке, заставляя того прогнуться. Джууширо не хотел Кьёраку. Кьёраку не хотел Джууширо. Но белый капитан всё равно перевернулся на спину, обняв старого друга за шею и, уже не обращая внимания на катящиеся по щекам редкие слёзы, прошептал на ухо жаркие слова, заставляя Кьёраку вжать его своим телом в диван, горячими губами и холодной кожей прижимаясь к белому капитану. Заставляя задыхаться, стонать, кричать, скулить, рычать. Плавиться, вспоминать и тут же забывать. Потому что на утро Джууширо останется один. Неспешно встанет с кровати, примет положенную горькую таблетку, соберёт волосы в хвост и оденется. А после – пойдёт на кухню, чтобы выпить кофе, но не найдёт ни одной кружки. Потому что весь пол будет усыпан мелкими осколками всей посуды, которая только попалась Шунсую под руку. Только Джууширо почему-то не будет чувствовать боли, не заметит тянущиеся кровавые следы. Медленно выйдет в коридор и, начав надевать куртку, его грудь резко пронзит немыслимая боль. Из горла с диким хрипом будут вырываться куски гниющих лёгких, смешанные с кровью. Тогда он взорвётся, рассыпется, вспыхнет огнями реяцу, на мгновение осветлив тёмную прихожую, в которой он теперь останется навсегда. Укитаке было больше нечего сказать. Не найдя отклика, он резко опустил руки, поджимая губы и низко опуская голову. Шуснуй продолжал стоять к нему спиной, делая последнюю затяжку и скидывая сигарету вниз. Достал новую. Джууширо со вздохом встал рядом, опираясь руками об поручень, запрокидывая назад голову, пытаясь найти что-то своё в расцветающем, просыпающемся небе. Тяжесть никуда не уходила – она плотно обвила стальными обручами грудь, не давая сделать лишнего вдоха и заставляя кружиться голову. «- Я буду тосковать.» Укитаке удивлённо посмотрел на Кьёраку, подняв брови. И дело было не в самой фразе, дело было не в том, что они отправляются обратно вместе. Он прощался навсегда и Джууширо, совладав с собой, коротко кивнул, чувствуя, как мелко задрожали пальцы. Не стоило жить от задания до задания. Не стоило забывать о существовании друг друга и в обычное время. Не стоило забывать о том, что они давно больше, чем просто друзья. Теперь же оставалось только распрощаться. И плотно поселиться мыслями в прошлом… В маленькой квартирке в Генсее, на самом краю земли. Кьёраку медленно забрался к Укитаке и сел напротив него, насколько это позволяла небольшая ванная. Ноги пришлось согнуть в коленях и притянуть к груди. Шунсуй прижался виском к холодной стене, внимательно глядя на Джууширо. По нему нельзя было сказать, что вчера он был дико пьян; но, откровенно говоря, Укитаке тоже не слишком в это уверовал… Кудрявые тёмные волосы опали на плечи. Это единственное, на что Джууширо мог обратить внимание. Представлял, как перебирает их, как пропускает между пальцев. Злость на Кьёраку ушла сама собой, белый капитан вообще не умеет долго злиться. А проделки Шунсуя давно стали для него нормой. Тяжёлым грузом, который никак не скинуть. Но лучше бы злость, чем ничего. Чем пустота. Джууширо чувствовал, как что-то скребётся в груди. Быть беде. Не стоило давать пробудиться приступу перед самым отправлением обратно. Не стоит думать о болезни, находясь так близко со старым другом. Не стоит заниматься самообманом. Не стоит ненавидеть то, чему обязан жизнью.