Узы

      Все чаши зажжены. Кулачки сжаты крепко-крепко, и ногти вгрызаются в ладони. По телу проходит очередная судорога. Куини бьётся в конвульсиях, кричит оглушительно и взахлёб, но знает, что никто не услышит — на тупик наложены Заглушающие чары. Боль невыносимая, убивающая. Впервые за всю жизнь младшая Голдштейн мечтает о смерти.       Он всё спланировал. Откуда-то разнюхал про её дар, прекрасно натренировался в окклюменции (лучший ученик курса, Моргана бы его побрала) и устроил Куини незамысловатую ловушку. Привыкшая к тому, что может прочитать помыслы практически любого, она совершенно забыла о том, что эти помыслы можно подменить или заблокировать — если хорошенько постараться.       — Прошу, хватит! — умудряется прокричать Куини, когда юноша снимает заклинание, чтобы взять короткую передышку. Его грудь вздымается высоко, но равномерно.       — Круцио.       От волнения Тина едва стоит на ногах. Только что её посетило секундное видение: Куини, тонко визжащая от боли, ужаса и бессилия. Минуту назад Тина собиралась в библиотеку, чтобы дополнить свой доклад, но теперь ноги сами несут в главный холл. Тревожат два вопроса: где сестра и что с ней? Она не видела Куини с самого утра. Обычно после уроков младшая Голдштейн находит старшую, чтобы либо присоединиться к ней, либо сказать, где искать её саму в случае чего. Сегодня ничего подобного не произошло, а занятия кончились почти сорок минут назад.       — Эй, Джоан, — Тина чуть настойчивее, чем нужно, дёргает однокурсницу сестры за рукав, — ты не видела Куини?       — Нет. Спроси у Элизабет, они вроде шли в комнату вместе.       Следующие несколько минут взвинченная Порпентина рыскает в поисках Лиз и находит её с книгой в руках, на отдаленной скамейке.       — Где моя сестра?       — Куини? — Тина чувствует раздражение. Право слово, как будто у неё есть другая сестра! — Её увел парень с твоего курса.       — Кто? Куда?       Если парни куда и уводили Куини, то только на свидания. Но их Куин обычно назначала ближе к вечеру, считая это более уютным и романтичным.       — Гарольд. Вроде его так зовут. Куда — понятия не имею.       По коже проходит мороз. Гарольд. Соперник Тины во всём — сильный и талантливый маг, которому пророчат отличную карьеру в МАКУСА. Но это если смотреть исключительно позитивно. А если более реально — помимо ума и амбиций Гарольд может похвастаться и жестокостью, и беспринципностью, и пренебрежением к правилам и устоям. И Куини уже полтора года ни за что не соглашалась пойти с ним на свидание… Сердце учащает ход. Старшая Голдштейн хватает всех вокруг, спрашивая про Гарольда.       «Джейн, ты видела его? А Куини?»       «Малкольм, где твой друг? Где он?!»       Малкольм клянётся, что не знает. Сверкая глазами, Тина обещает расквитаться, если, упаси Мерлин, он соврал. И вдруг вспоминает, что пару дней назад Гарольд получил наказание за то, что был пойман после отбоя на нижних этажах. На нижних этажах…       «Подземелья!»       Куини отвергала ухаживания Гарольда, потому что её пугали кровожадные мысли, постоянно крутящиеся в кудрявой голове. Она ужасалась его мрачным шуткам. Побаивалась вроде бы невинной ухмылки — что греха таить.       И Куини и без того знает, за что подвергается мучениям, но Гарольд шагает туда-сюда и негромко декламирует:       — Первый Круциатус был за высокомерие. Второй — за то, сколько времени и сил я убил, пытаясь понять, что с тобой не так.       «Разве не ходить на свидания с тем, кого боишься — высокомерие?» — невольно задаёт себе вопрос Куини, и Гарольд нехорошо склоняет голову вбок. Лицо твёрдое, решительное. Этот не дрогнет.       — Ты очень красива, но отказалась стать моей. Понимаешь, как ты ошиблась?       Куини плачет и выставляет перед собой трясущиеся руки как единственное доступное средство защиты — палочка, разумеется, давно отобрана. Телу холодно от пота и сквозняков, но изнутри всё горит. Ухоженные ноготки сломаны, аккуратная одежда смята, а кудри растрёпаны. Зловещие чёрные глаза горят, и Куини страшно так, как никогда раньше.       На этот раз Гарольд целится в живот, и с деревянного кончика вновь срывается красный луч.       Тина ураганом несётся по лестницам, сшибает немногочисленных учеников и проклинает антиаппарационные чары, которые наложены на всю территорию школы.       «Пусть я ошибаюсь, — молится старшая Голдштейн, которая просто ненавидит ошибаться. — Пусть я неправа, и она никуда с ним не пошла!»       — Алохомора!       Замок на толстой двери послушно отворяется. Тина стремительно скользит внутрь, и в лицо и шею ей дует сырой холод.       — Давно хотел опробовать второе Непростительное на человеке. Куин, ты просто чудесна. Видела бы себя со стороны…       Куини рыдает, прижавшись лбом к грязной стене. Она не хочет видеть, как над ней в очередной раз занесут палочку — это выше её сил.       — Скажи же что-нибудь, Куини. Например, что тебе очень жаль, что всё так сложилось.       Куини, может, и сказала бы, да только язык не слушается. Повышая голос, Гарольд настаивает:       — Скажи. Проси прощения. Баубиллиус! — Куини пронзительно взвизгивает. Ну же! Ползай передо мной! Круци…       — Экспеллиармус!       Ошарашенный Гарольд с трудом отклоняет заклинание, а Тина едва не сходит с ума, потому что наконец-то видит замученную, свернувшуюся в комочек Куини.       — Круцио!       Порпентина ловко уворачивается.       «Ступефай! Петрификус Тоталус!»       От исхода поединка зависит всё, абсолютно всё, и это знают оба дуэлянта. Руки Гарольда едва видно трясутся, а разум Тины жаркой волной накрывает ярость, которую она старается контролировать.       «Силенцио! Конфринго!»       Тина вертится, точно волчок. Так она сражается — предпочитает не тратить время на защиту и нападать как можно плотнее. Градом сыплющиеся проклятья щёлкают и свистят, рикошетят, крошат и разбивают камень, сбивают со стен чаши с огнём, пугают Куини. В дуэльном клубе совсем не так…       «Ступефай! Импедимента! Инсендио!»       — Протего максима! Круцио! Эверте статум!       И Инсендио, и Эверте статум попадают в цель: Тина переворачивается в воздухе и отлетает назад, прямо к повороту, а на Гарольде вспыхивает одежда. Пока он со всей возможной скоростью скидывает мантию и тушит себя струёй Агуаменти, Порпентина вскакивает с оружием наизготовку.       «Экспеллиармус! Силенцио!»       К её ликованию, Силенцио в яблочко — Гарольд больше не может колдовать в полную силу. Легко отбив его атаку в виде Таранталлегры, Тина наступает:       «Ступефай! Коньюнктивитус!»       Гарольд отражает первое заклинание, но со вторым не успевает и моментально слепнет, издавая рык ненависти.       «Экспеллиармус! Акцио! Экспульсо!»       Левой рукой Порпентина ловит чёрную деревяшку, и почти сразу её враг отлетает к дальней стене, сильно ударяется головой и глухо стонет. Затылок и правая нога ощутимо болят после неудачного приземления от Эверте Статума, но Тина не обращает на это внимания и несётся к сестре, чтобы упасть перед ней на колени.       — Куини… — в горле встаёт ком. — Не плачь, — вырывается у Тины, хотя она сама в шаге от того, чтобы расплакаться.       Узкие ладони ощупывают икающую от слёз Куини, пытаясь выявить, какие повреждения и раны нанесены. По бледному лицу течёт размазанная вишнёвая струйка — от перенесённой пытки у младшей Голдштейн из носа пошла кровь. Голова кружится у обеих: у Куини — от боли, у Тины — от выплеснувшегося адреналина. Она хочет обняться, чтобы хоть как-нибудь успокоить ослабшую сестру, но та реагирует мгновенно — отталкивает Порпентину так, что та валится на спину. В грудь входит неизвестная фиолетовая молния, но кричит Куини буквально секунду — заклинание сразу гаснет, потому что Гарольд понимает — в приоритете старшая Голдштейн. Его правый рукав весь пропитан алым, но в здоровой руке он сжимает изящную палочку, которую вынул из заднего кармана брюк. Палочку Куини.       «Импедимента».       Отбив ярко-голубую вспышку, Тина обезоруживает Гарольда во второй раз. До неё доходит весь ужас ситуации: этот трижды проклятый сукин сын терзал её сестру именно Круциатусом — самым жутким пыточным заклинанием! Она пытается представить, что пережила Куини, и в ушах звенит её последний вскрик — вскрик смертельно раненой птички. Мир сужается до худощавой фигуры у стены. В карих глазах бушует пламя почище Адского, и хотя Тина только-только вскидывает палочку, полуживая Куини уже чётко видит, какое именно заклинание прозвучит. От ужаса её золотистые волосы встают дыбом, и отдающий горечью крик сам срывается с искусанных губ:       — Нет!       — АВАДА…       — Тина!       — …КЕДАВРА!       Шокированный Гарольд чудом успевает откатиться в угол, и изумрудный луч бьёт мимо, образуя в каменной стене приличную дыру.       — Не надо, Тинни! Остановись!       Лоб прошибают ледяные капли, и Тина вздрагивает, точно во сне. То, как ласково кличет Куини, волей-неволей вынуждает опомниться. Призвав и вторую палочку, она чеканит:       — Петрификус Тоталус.       Гарольд парализован. Руки Тины неконтролируемо дрожат. Наконец, сняв мантию, она опять опускается рядом с Куини и мягко привлекает её к себе. Сказать старшая Голдштейн ничего не может.       — О Мерлин… Если кто-нибудь использует Приори Инкантатем… — чуть слышно лепечет Куини.       Её голос заметно охрип.       — Мне всё равно, — откликается Тина, неосознанно перебирая душистые кудряшки.       Они сидят так пару минут, а потом Тина превращает обломок камня в кубок и наполняет его водой. Пока Куини пьёт и морщится от того, как саднит горло, Тина без колебаний применяет Сонорус.       — Говорит Порпентина Голдштейн. В подземелье трое пострадавших: я, моя сестра Куин Голдштейн и Гарольд Кэмпбелл. Нам нужна помощь.       Часы показывают десять часов и пять минут. Порпентина сидит у койки Куини и гладит её исцарапанную ладошку.       После оказания первой помощи Тину и Гарольда рассадили по разным комнатам и напоили Веритасерумом. Тина, и без того не собиравшаяся что-либо утаивать, раскрыла всё «от» и «до». Как и Гарольд. Он выдал секрет Куини и поведал, как упражнялся в окклюменции, чтобы суметь обмануть её. Как назначил день и час, как упросил Куини поговорить с ним. Как в какой-то момент наложил на неё Империус. Как завёл её в самую глушь подземелья, которое до этого тщательно исследовал. Как пытал её и собирался запугать, чтобы никто не узнал о произошедшем ни слова. Обливиэйта, по его мнению, Куини не заслужила.       «Что толку в наказании, если потом оно сотрётся?»       Гарольд тоже лежит где-то в лазарете, и Порпентине хочется пойти и задушить его голыми руками. Она не боится, что может вылететь из школы. А бояться стоит. Таких скандалов в Ильверморни не было давно. Это учебное заведение славилось своей мирной репутацией, а тут — и применение всех трёх Непростительных, и отнюдь не детская дуэль. (Весь тупик, где проходило сражение, оказался разворочен.)       — Если тебя исключат, я себе не прощу.       — Брось.       Тина хочет улыбнуться, но не может. Она жаждет знать, как сильно опоздала, но спросить не осмеливается.       — Не переживай об этом, — отвечает Куини. — Ты была вовремя. Но… как ты поняла? Как нашла меня?       — Точно не знаю, — хмурится Тина. — Сначала почувствовала что-то нехорошее. А потом мне было… видение.       Куини с любовью сжимает сухую ладонь. Это потрясающе, чуть ли не чудо, ведь у Порпентины видений никогда не было. Зато мысли — всегда слишком громкие. Куини читает и комментирует:       — Может, Гарольд и ублюдок, но смерти он не заслуживает.       У Тины несколько иное мнение. Куини добавляет:       — И если бы ты убила его, это здорово помешало бы твоей мечте.       Тина грустно усмехается. Мечте… Она знает, что, потеряв Куин, точно сделала бы то, от чего еле удержалась после смерти родителей — чокнулась бы от горя. Вывод здесь простой: для того, кто угрожал жизни сестры, Авады Кедавры даже недостаточно.       — В тот момент я точно об этом не думала.       Тина убирает со лба сестры крутой непослушный локон, встаёт, оправляет на себе просторную пижаму и ложится в соседнюю кровать — она выпросила разрешение остаться в лазарете. От усталости голова гудит.       — Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, Куини.       Укрывшись до подбородка, Тина с облегчением закрывает глаза и гадает, будут ли ей сниться кошмары. Некоторое время Куини смешно ёрзает под одеялом и молчит, но в итоге не удерживается от соблазна и поворачивается на бок.       — Тинни, знаешь, что?       — Мм?       — Ты станешь отличным мракоборцем.