Об одном сквибе

      Мне вчера исполнилось семнадцать. По традиции мои родители должны были вручить мне в подарок часы. Мне их не подарили. Впрочем, для меня было бы полнейшей неожиданностью, если бы было наоборот. Я лежу на пожухлой траве на заднем дворе, солнце слепит глаза, печёт голову так, что, кажется, волосы вот-вот загорятся, трава колется сквозь мантию, но я не хочу отсюда уходить. Я размышляю.       У меня очень красивая и добрая мать, а ещё она чрезвычайно талантливая волшебница. Неудивительно, что в неё влюбился глава департамента по Международному Магическому Сотрудничеству Эреб Филч, мой отец. У двух таких талантливых магов должен был родиться гениальный волшебник. Родился я. За всё детство я ни разу не продемонстрировал никакого всплеска магии. Родители утешали себя: мол, бывают же случаи, когда магия проявляется очень поздно. Нужно набраться терпения и подождать. Добрые люди советовали обратиться к целителям в Св. Мунго, но Эреб и Лисса Филч боялись потерять последнюю надежду. Этого я им никогда не прощу. Их трусливость привела к тому, что я испытал самые ужасающие муки стыда и унижения в день, который должен был стать одним из счастливейших в жизни Аргуса Филча.       Я до сих пор вспоминаю о нем с содроганием.       В тот год, когда мне исполнилось одиннадцать, первого сентября ровно в одиннадцать ноль-ноль я отправился в своё самое главное путешествие на Хогвартс-экспрессе. Не помню, кто сидел со мной в одном купе. Я был слишком взволнован предстоящим событием, и всю поездку сидел молча, прижавшись носом к окну и провожая взглядом проплывающие мимо нас пейзажи.       Погода была прекрасная, солнце светило так ярко, как никогда, пушистые облачка неподвижно висели на голубом небе. Я пребывал в абсолютной уверенности в том, что это мой самый счастливый день. Какой ребёнок-волшебник из Великобритании не мечтает учиться в Хогвартсе? Несмотря на то, что произошло со мной спустя некоторое время в тот же вечер, я сохранил эти светлые впечатления, которые остались у меня от путешествия в Хогвартс. Тем более, это было моим последним счастливым воспоминанием.       Наконец, настал самый волнующий момент для всех будущих первокурсников: распределение по факультетам. Я был в середине списка. У меня сердце распирало от волнения, все поджилки тряслись, когда я усаживался на деревянный табурет, выглядевший, по моему мнению, не слишком надёжным. На мою голову опустили старую шляпу в заплатах. Потом была тишина. Шляпа молчала, профессора молчали, слышно было, как какой-то гриффиндорец украдкой жует Всевкусовые Конфеты Берти Боттс. Я буквально затылком чувствовал, как на меня вперился взглядом профессор Дамблдор.       «Ну же! — взмолился я про себя. — Слизерин… Рэйвенкло… Гриффиндор… Хаффлпаф», — название последнего факультета я уже прошептал чуть ли не со слезами. Хотя бы Хаффлпаф! Шляпа молчала. — Сквиб… — протянул чей-то недоуменный голос из-за преподавательского стола. Отовсюду стали раздаваться смешки, ахи-вздохи, взволнованные перешёптывания; в воздухе повисло глумливое превосходство над жалким сквибом. Никогда раньше не допускалось такой ужасающей ошибки. Сквиб никогда прежде не получал приглашение на обучение в Хогвартсе.       Я не сквиб! Сквибы никчёмные, глупые, позор волшебной семьи! С меня сняли шляпу, но я продолжал сидеть на табурете, схватившись за сидение по бокам. — Иди, — прошептал кто-то сзади. Куда, интересно?       Меня за шиворот выволокли из Большого Зала. Меня провожали взгляды полные презрительной жалости. Так смотрят на жука, который упал на спину и не в силах перевернуться. Я сквиб -никакого уважения к моей персоне проявлять не требуется. Я стоял перед дверью в недоумении. Я никак не мог сообразить, что сейчас произошло, почему всё перевернулось с ног на голову. Дверь, ведущая в Большой Зал, протяжно скрипя, отворилась — ко мне вышел высокий худой волшебник в летах. Профессор Дамблдор. Его все знают, он обязательно мне поможет. У меня промелькнула искорка надежды: они поспешили с выводами, и я буду здесь учиться. Я ведь волшебник! — Мой мальчик, — мягко начал Дамблдор. — Мне очень жаль, но тебе придётся вернуться домой. — Но… может… потом… проявится, — бормотал я, глотая слёзы. Дамблдор удрученно покачал головой. — Можешь воспользоваться камином в кабинете директора. *** — Как ты мог? — именно этот вопрос задала мне моя мать, дав перед этим увесистую пощечину, когда я появился в домашнем камине. Сейчас я понимаю, что вины в этом моей нет ни капли, но тогда, одиннадцатилетним мальчишкой, я испытывал ужасные угрызения совести. Я досконально изучал каждый учебник, который я находил в отцовском кабинете. Я вычерчивал сложные схемы трансфигурации млекопитающего в сосуд и обратно, мог без запинки произнести любое заклинание, знал о тёмных существах и проклятиях больше, чем любой из моих знакомых волшебников; но в моих руках волшебная палочка так и оставалась бесполезной деревяшкой. Волшебная палочка, кстати, не была новой; она лежала в запылившейся коробке в верхнем ящике комода с тех пор, как мой прадедушка решил бросить вызов одной особо свирепой мантикоре, и закончилась битва не в его пользу. Мои родители, конечно, с радостью купили бы мне новую волшебную палочку, но на тот момент в нашей семье возникли кое-какие трудности с галеонами, сиклями и кнатами, а точнее с их количеством. Всё дело в том, что за год до Хогвартса на работе у моего отца произошёл один неприятный случай. Я не хочу о нём рассказывать слишком подробно, так как всё это очень запутано и связано с некоторыми влиятельными лицами, а скажу лишь, что в результате, во-первых, Эреба Филча понизили в должности, и он стал получать в разы меньше, а, во-вторых, ему пришлось заплатить одному человеку N-нную сумму денег, чтобы дело не дошло до Азкабана.       Однако, когда отец в качестве подарка на одиннадцатилетие вручил мне волшебную палочку, пусть и испытанную уже на деле другим волшебником, не было человека счастливее меня. Кто бы знал, что этой палочке предстояло вернуться в обитую тёмным бархатом коробочку уже очень скоро. — Хоть капля волшебства у тебя должна быть! — вскричал как-то отец. Я пытался выжать из себя эту каплю. Честно пытался, но безуспешно. Метлу я мог использовать только по тому же предназначению, по какому её успешно эксплуатируют магглы, а вместо зелий у меня получалась непонятная жижа. Волшебники думают, что сквибы глупы, что они недоразвитые дебилы. О, дорогие мои маги и ведьмы, как вы глубоко заблуждаетесь! Я поумнее вас буду, я знаю сотни заклинаний, но какой толк от моих знаний?       Почему? — такой вопрос я тоже слышал не раз. Возможно, в этом виноваты бабушка с дедушкой по отцовской линии. Бабушка была магглорождённой волшебницей, а дед мой был, мягко говоря, потрясён, когда узнал, что волшебники бывают не только в сказках. Но после, свыкнувшись с тем, что ему досталась не совсем обычная девушка в жёны, как мне рассказывали, он хвастался перед своими друзьями-магглами, что его супруга наедине с ним вытворяет настоящие чудеса.       Маму я ни в коем случае не виню. Она одна из самых чистокровных волшебниц, которых я знаю. Хотя, об одном из её дедушек ничего неизвестно. Поговаривают, что он как раз и был сквибом; а особо злые языки распространили сплетни о том, что он мог быть и магглом. В любом случае волшебства в нём было маловато.       Моя мать была доброй и талантливой, но у неё, как любят говорить, была тонкая душевная организация. Не выдержала она позора в виде сына-сквиба. После того, как стало окончательно ясно, что ни самого крохотного примитивнейшего волшебства от меня не добьёшься, Лисса Филч предпочитала не замечать меня, а я предпочитал не попадаться ей на глаза. Между нами была идиллия. Сначала было немного непривычно слышать не приветливый, полный любви и нежности голос мамы, а холодный резкий голос Лиссы Филч, но (я убедился в этом на себе лично) ко всему привыкаешь.       Как-то я сидел в углу комнаты и вдруг услышал, как мать сказала: — Ты такой талантливый волшебник, Аргус! Теперь ты ещё и староста факультета, а после, я уверена, тебя назначат старостой школы.       Она, что, издевается? Лисса продолжала уже строже, но всё с теми же весёлыми нотками в голосе: — Но помни, Аргус, сдача СОВ — это один из самых главных этапов в твоей жизни, поэтому нынешний год ты должен поднапрячься. Ты уже выбрал, кем ты хочешь стать? Я думаю, что отцовские связи помогут тебе получить место в Министерстве Магии. Не смотри на меня так: нынче без связей никуда не пробиться, каким бы одарённым волшебником ты ни был.       Я поднял глаза и ужаснулся: она смотрела не на меня, а на пустое кресло у камина, ласково улыбалась ему, кивала головой. Я неуверенно позвал её: — Мам… я здесь. — Милая, что с тобой? Лисса? — отец сел на колени подле нее, взял за руку, пытаясь заглянуть в глаза, а мать погладила его по щеке и ответила: — Эреб, не мешай, не видишь, что я разговариваю с нашим сыном о его блестящем будущем. — Но он же сквиб, — пытался образумить её отец — НЕ СМЕЙ! НЕ СМЕЙ ОСКОРБЛЯТЬ МОЕГО СЫНА!       Произошло что-то страшное и непонятное. Лисса вскочила с кресла, вцепилась в волосы и, завывая, начала кататься по полу. Эреб попытался поднять её с пола, но Лисса, закричав ещё пронзительней, сразу же принялась от него отбиваться.       Я сидел, не шевелясь, в своём углу. Возможно, кто-нибудь попытается оправдать меня и скажет, что я пребывал в состоянии шока от происходящего, поэтому на меня нашёл ступор. Но, нет, мне просто-напросто было все равно. Я пытался выискать у себя хоть какие-либо чувства к этой женщине, бьющейся на полу в истерическом припадке. Ничего. Полное безразличие. Хотя, кого я обманываю, во мне промелькнула искорка злорадного удовлетворения. «Так им и надо, — говорил внутренний голос. — Они заслужили такой участи своим отношением ко мне».       С этих пор моя мать и на самом деле меня не замечала, отцу предлагали поместить её в больницу Св. Мунго, но Эреб наотрез отказался, указывая на меня и с ненавистью процедил слова сквозь зубы: — Это его, его надо туда упечь! Не место ему в нормальной волшебной семье! Несмотря на презрение, а теперь ещё и ненависть, связанную с болезнью жены, Эреб не мог бросить меня на произвол судьбы: в нём говорили жалкие крохи его совести, не позволяющие оставить родную кровь погибать в буквальном смысле этого слова.       Увольнение с престижной должности, сын-сквиб, болезнь любимой жены привели к тому, что бутылка огневиски стала лучшим другом Эреба Филча. Всё чаще мне приходилось перетаскивать отца на низкую тахту на кухне, стягивать с него сапоги, накрывать лёгким пледом, подкладывать под голову подушку. Эреб Филч сильно постарел, осунулся, превратился в нечто неопределенное, что и человеком трудно назвать. Глаза то ли светло-серого, то ли бледно-голубого цвета, некогда тёмно-каштановые волосы выцвели и поредели, лицо стало морщинистым, желчным, в углах губ засохли слюни, смешанные с хорошей порцией огневиски. Доброта, спокойствие, мягкость никогда не были отличительными чертами его характера, но нынешний Эреб Филч позабыл, что они вообще существуют. — Ты! Ты во всём виноват! — он заплакал пьяными слезами, направляя на меня волшебную палочку дрожащей рукой. Вас никогда не пытались убить? Был ли это ваш родной отец? Да, тот самый человек, который показывал вам смешные фокусы, который усаживал вас на метле перед собой, и вы с ним летали по саду? Нет? Откровенно говоря, ощущение не из приятных. Мне повезло: Эреб Филч был слишком пьян. Потом он опять плакал, просил прощения, но я не уверен, что у меня.       А самое страшное это то, что я очень на него похож. Помнится, на мой девятый день рождения к нам из Ирландии приехала двоюродная тётя моего отца, и первыми словами, которые она мне тогда с восторгом сказала, были: «Ах! Ты просто вылитый твой папа!» Я гордился этим, хоть мой отец никогда не был красавцем: у него были маленькие холодные бледные глаза, большой мясистый нос, рот вечно искривлен в ехидной усмешке. Но всё это не имело значения для меня. По крайней мере, до той поры, пока мне не стукнуло одиннадцать.       Теперь мне семнадцать, мой отец храпит на кухне, от него воняет перегаром, моя мать снова разговаривает с креслом, будучи уверена, что в нём сидит её сын Аргус Филч — лучший ученик и староста школы, а я совершенно не знаю, что мне делать.