Отведи меня в церковь

To keep the Goddess on my side, She demands a sacrifice, To drain the whole sea, Get something shiny, Something meaty for the main course (Hozier «Take Me To Church») Когда Юри проснулся, Виктора в номере не обнаружилось. Его кровать по-прежнему оставалась нетронутой и, кроме оставленных вещей, не было никаких следов присутствия. Юри привычно потянулся к телефону. Спасибо социальным сетям, теперь следить за людьми было легко. Фотка в инстаграме дала понять, что сейчас Виктор тусит с Крисом в бассейне. Вот ещё моржи нашлись. Парни на фото позировали, как на обложку. Радовало хотя бы то, что Крис не в стрингах. А что, он мог, никто уже не сомневался. Фотография Пхичита на фоне храма Святого Семейства напомнила Юри, что он забыл о их договорённости пойти туда вместе. Вообще, судя по ленте, все фигуристы сейчас оттягивались в полный рост. Вон Джей-Джей со своей девушкой милуются перед камерой. Нет, кошачьи мордочки — это прерогатива Юрио, это они отнимают его хлеб. Но на фото влюблённой пары Юри задержался на несколько секунд дольше. Джей-Джей и девушка демонстрировали парные кольца на пальцах. Серебро? Хотя, зная Леруа, можно предположить, что и белое золото или платина, с него станется. Они обручены. Очень мило. Эти мысли мимолётны и пронеслись мимо. Отведя глаза от экрана, Юри вернулся к действительности. Действительности несколько пугающей: уже совсем близко подходил срок исполнить своё обещание, данное общественности – получить золотую медаль в финале Гран-при. И Юри не представлял, как он дошёл тогда до такого заявления. Если вспомнить, как выступали в этом сезоне его соперники, вспомнить свой предыдущий горький опыт поражений, то чувство такое, что ему ничего не светит. От этих воспоминаний хотелось бежать. Юри стиснул подушку, вымещая на ней желание укрыться, спрятаться, и ещё более сильное желание – оказаться в объятиях Виктора. А ведь будь он сейчас рядом, Кацуки едва ли показал ему свой страх и напряжение. Его присутствия, наверное, хватило бы, чтобы успокоить. С языка невольно сорвалась мольба: «Виктор, помоги мне!..» И герой явился тут же. Правда, не в сияющих доспехах, а в трусах, закутанный в полотенце и замёрзший как цуцик. Он и сопровождающий его Джакометти тут же потребовали горячую ванну, сварганить кофейку и, не дав Юри даже встать с постели, накинулись на него тискаться – решив, что как грелка он окажется эффективнее. Началась куча-мала и градус драмы и душевных страданий обрушился до нуля. Их взаимоотношения с Виктором всё время швыряло то из романтики в драму, то из драмы в комедию. Очередь романтики наступила на следующий день, когда Юри попросил тренера поводить его по достопримечательностям. Барселона, которую часто называют любимым городом архитекторов, гостеприимно привечала туристов со всего света. Центр был абсолютно очарователен, особенно сейчас в преддверии Рождества. Всё вокруг было создано на радость человеку, с заботой о его удобстве и с усладой для взора. Встречающиеся постройки Гауди сильно выделялись, и Виктор с удовольствием подмечал реакцию Кацуки на них. Он подозревал, что японцам они должны особенно нравиться своей нарядной декоративностью. Ему вообще реакция Кацуки на всё доставляла удовольствие, даже больше самих развлечений. Виктор дорвался и осуществил наконец-то свою голубую мечту (вот даже не поостришь над таким словесным оборотом): выбрал для Юри костюм. Не то что его прошлый – скучища. Цвет банальный, фигуру не подчёркивает… Вот правильно Юри его тогда снял… Когда-нибудь они непременно его сожгут вместе с тем злополучным галстуком – на Масленицу, например! Новый костюм даже у Криса никаких нареканий не вызвал бы. Куда как более приталенный и вообще соответствующий стройному силуэту фигуриста. Глаз не оторвать. «Хоть сейчас под венец! - любовался Виктор, когда Юри робко вышел из примерочной. – Хорошая, кстати, мысль». Никифоров уже не знал, это он образно или нет. Они гуляли, обедали, шопились, взволнованно препирались из-за утерянного пакета и времени возвращения в отель, как самые настоящие женатики. И это окрашивало происходящее, даже споры, в самые светлые краски. Возвращение растянулось в прогулку по вечерним улицам, весело расцвеченным рождественскими огнями. После дневного суматошного экшена они чуть поуспокоились. Между ними воцарилось молчание и взаимное притяжение; удовольствие от нахождения подле друг друга стало вдруг безоговорочно полным. Это уютное молчание было нарушено Юри вопросом о дне рождении Виктора, выпадающим на Рождество. - Что бы ты хотел в подарок? Виктор пустился в объяснения: - Мы в России не празднуем заранее. Да и Рождество мы не празднуем так, как, к примеру, Новый год… И Рождество у нас 7 января из-за разницы в церковных календарях. Но порой некоторые сограждане ухитряются отмечать всё: католическое Рождество, Новый год, наше Рождество, старый Новый год… я когда-нибудь разъясню тебе, что это вообще такое. И так вплоть до китайского нового года, что необъяснимо совсем. Никифоров неторопливо потягивал горячее вино из стаканчика. Предложил Юри (степень близости, восхитительно семейной, выражалась уже тем, что пить из одного стакана не казалось чем-то особым). - Я стараюсь не пить накануне соревнований. - Ох, точно. Виктор был уверен, что знает, почему. Он был слишком занят наблюдением за лихорадочным взглядом Юри, чтобы углубляться в воспоминания. Кацуки очень шло это оживление и Виктор глаз не мог отвести. Что-то он такое ищет? Юри остановился, найдя ответ на свой вопрос, по всей видимости сражённый собственной идеей. Когда Виктор понял, что ему пришло в голову, сердце замерло и так и не отмирало, заходясь от происходящего. Поиски Юри привели их в ювелирный, где им были выбраны и куплены… обручальные кольца. Золотые. Обручальные. Кольца. Виктору казалось, что он вдохнул и забыл выдохнуть. Это было так естественно, хотеть подарить дорогому человеку вещь, которую тот сможет носить постоянно и которая будет напоминанием, знаком присутствия в жизни этого человека. Виктор иногда думал, посмеиваясь над собой, что странно, что они ещё парные татуировки не сделали (хотя морально его бы удовлетворила исключительно собственная физиономия на всю спину Кацуки с надписью «МОЁ»). В этом обмене была любовная подоплёка, желание «заклеймить», и в то же самое время отдать частичку себя. Но кольца. Обручальные кольца… Юри не дарит кольцо сейчас же в магазине. Нет. Они идут к собору Святой Евлалии, в самое сердце католической Барселоны. На пороге группа молодых людей в шапках Санты и с оленьими рожками распевает рождественские гимны. Юри и Виктор доходят до портала. Там, под взглядами наблюдающих за ними каменных фигур святых, они стоят, не смея поднять друг на друга глаз. Кацуки, едва не дрожащими от душевного волнения руками стягивает перчатку с руки Виктора. Это до того интимный жест, имеющий бесконечный запас подтекста, вплоть до эротического. Раньше правила не позволяли женщине надевать или снимать перчатки в присутствии мужчины, и Виктор сейчас вдруг всем существом своим ощущает, почему. Их контакт, кожа к коже, без преграды, особенно важен и волнует страшно. Юри надевает ему кольцо на безымянный палец – и с колокольни раздаётся звон. «Вот это благословение!» Виктор не может шелохнуться, пока Юри удерживает его руку в своей, выговаривает прерывающимся, взволнованным голосом далёкие от брачных клятв слова, но произнося их как клятву. Благодарность и обещание сделать счастливым звучат в них. Ему очень важно услышать ответ, и слова Виктора-тренера, его желание, чтобы Юри показал в завтрашнем выступлении такое катание, которое он может назвать любимым, прозвучало так же любовно и чистосердечно, как согласие при скреплении клятвы. Только теперь они могли вынести полные взаимной затапливающей любви взгляды, и стояли, растворяясь в них, как на заре нового мира. От того, чтобы поцеловать Юри, удержала лишь громкая настойчивая мысль: «Это храм, окстись (О БОЖЕ Я ЛЮБЛЮ ЕГО ЛЮБЛЮ ЕГО, Я ХОЧУ ЕГО ПОЦЕЛОВАТЬ), вряд ли тут такое принято…» Ему вручили в дар кольцо, а сердце, наверное, ещё раньше. Намного-много раньше. Переполняла душу, затапливала нежность, а в сияющих глазах Юри был, кажется, её бесконечный источник. Виктору хотелось всё бросить, вести наречённого до комнаты, переносить через порог, укладывать на белы простыни – всё по канонам первой брачной ночи. Но сейчас был канун важнейшего из соревнований, и только это да удержало. Они шли и смеялись, в обнимку, счастливые и влюблённые – скреплённые непроизнесённым обетом под благословляющий звон колоколов, не ведая, что готовит им завтрашний день.