Вчера
«Возьми трубку». «Возьми. Блядскую. Трубку». — Где ты? — Я с ребятами. — Ладно, — Слава подхватывает куртку и идет к такси. — Куда едем? — В «1703». В Питере уже неделю ужасная погода: то снег, то дождь — все вокруг невыносимо серое. Парень смотрит в окно, наблюдая за пустыми, влажными улицами. Машина подъехала. «Давай». Слава с наигранной уверенностью заходит в бар. Отовсюду слышался громкий смех, все были пьяны, даже слишком для одиннадцати вечера. Он знает, куда идти. Сонечка заходит в туалет бара. Тишина, а после: — Выйдешь, может? — Слава? — голос был то ли напуганным, то ли удивленным. Кабинка открылась, из нее неуверенно вышел Рики, а вслед за ним Алфавит, который пренебрежительно глянул на Карелина и вышел в зал. — Я… Слава, я… — Да похуй уже, — в его глазах читается разочарование. КПСС идет по тихому переулку около бара в надежде поймать такси. «О, машина, то, что надо». Парень садится и называет адрес. Вслед за ним садится Гена. Отвращение заставило Славу прикрыть глаза, чтобы не встретиться взглядом с Рики. Он вспоминал строки из песен, вникая в их смысл, ища ответы, в которых он очень нуждался. — Я расплачусь, — протараторил Рики, доставая кошелек, на что парень с полным безразличием вышел из машины и направился к подъезду. — Да подожди, блядь! Давай поговорим! Но ответа не последовало, КПСС продолжил искать ключи. — Слава, давай поговорим! — Фарафонов схватил худощавые плечи, — Пожалуйста. — Уйди. — Что, блядь?! Что?! Карелин, ты меня заебал, ты как баба, честное слово! Все внутри Славы сжалось до невозможности, огонь ненависти был зажжен. Недолго думая, тот с неимоверной силой врезал по лицу Гены, повторяя при этом: — Я баба? Я БАБА? Ответ не заставил себя долго ждать: — Да, — на выдохе, — б-баба, — Рики замахивается и ударяет парня в живот. Гнойный корчится. Становится жарко, острая боль растекается по всему телу, но парень старается взять себя в руки и продолжает искать ключи, игнорируя происходящее. Рики стоит, ожидая хоть чего-то, но осознание того, что Карелин сейчас скроется за железной дверью подъезда, заставляет парня прижать его к холодной стене и поцеловать. Резко, извиняясь, моля простить. — Ты мне омерзителен. И не целуй меня больше, я знаю, где были эти губы, — Сонечка ненавидит лицо напротив.Сейчас
Звонок. Еще звонок. И снова звонок. Мелодия, которая стояла на вызове, надоела до невозможности. Слава тянется к телефону, чтобы выключить звук, и снова звонок. Он берет трубку и медленно подносит гаджет к уху: — Наконец-то, блядь, нам срочно надо поговорить, слышишь меня, эй? — О чем? — О вчерашнем, сука, Слава, пожалуйста! — Ты думаешь, я не знаю, что это не в первый раз? Пошел ты, Рики-Тикки-Тави, — ему не остается ничего, кроме как бросить трубку, ибо вникать в весь этот пиздец совсем не хочется. — Алло! На экране высвечивается ненавистное: «Вызов завершен», Фарафонов схватился за голову и сквозь зубы прошипел: — Сукааааа. Из кухни послышался смешок Никиты: — Ты думал, что сможешь бегать туда-сюда и он не узнает? Рики молчал. Его трясло, то ли от боли где-то на уровне легких, то ли от сквозняка. Силуэт Никиты виднелся в дверном проеме. Он ухмылялся, в какой-то степени был рад, что Гене плохо: — Ты, ты, что ли, сказал ему? — парень поднял голову, всматриваясь в темноту. Обида — вот что почувствовал Гена в тот момент. Его предали. Все в этом мире относительно, сначала он, потом — его. Все честно. Он срывается с места и мчится к дому Гнойного. Благо, у него были ключи — есть хоть малый, но шанс — поговорить. Рики мнется, боится. Неуверенно просовывает ключ и проходит в коридор. Свет был выключен, только на лучике фонарного света виднелась дымная пелена. Казалось, что вся квартира пропиталась мерзким запахом сигарет. Парень проходит внутрь, открывает окно и садится на кровать рядом с телом Славы. Тот будто прирос к простыням, и лишь его рука двигается от пачки до зажигалки. — Откуда ты узнал? КПСС дает телефон с открытым Вконтакте, и Гена сразу видит нужный диалог: «Ты, как брошенный котенок, Слава, стараешься тереться у его ног, но он всё равно прибегает ко мне, и это никогда не закончится. Я могу взять его, когда захочу, и тебе этого не изменить». Рики вчитывается в сообщение снова и снова. Осознание того, что его назвали вещью приходит не сразу. Все то, что объединяло их с Никитой, теперь напоминает грязь: такую, которую сложно отмыть от рук, такую, в которой с легкостью можно увязнуть. Но, чего тут скрывать, слова Никиты были правдивы. С Гнойным ему было хорошо, уютно вместе, но он всё равно возвращался к Алфавиту. Воспоминания. Он помнил секс в туалете поезда, когда они были в туре. Поцелуи в гримерке. Он все это помнил. И помнил, как приезжал в Питер, поздно, а потом долго-долго обнимал Славу, будто боялся, что тот куда-то пропадет, поэтому сжимал его плечи еще сильнее. Неопределенность. Она была не только в его отношениях или чувствах, она была в жизни. Ему всегда чего-то не хватало. Чего-то, что перевернуло бы его жизнь, и от этого он метался от одного к другому, стараясь понять, где и с кем он чувствует себя живым. — Вернись, когда не захочешь уйти. Ключи в прихожей оставишь, — Карелин закрывает окно, и уходит в ванную. — Ты не будешь ждать, — отвечает Гена куда-то в пустоту, кладет ключи на полочку и выходит из квартиры. — Буду.