Она проснулась довольно поздно: за окном был день, и длинные солнечные лучи врывались в комнату, ложась на полу светлыми весёлыми дорожками.
Однако пробуждение было отнюдь не радостным. Тихо выругавшись, Элли села в постели, свесив свои длинные и очень бледные ноги. Макаронины — вот как называет их Фрэнки. Припомнив этот факт, она нахмурилась и фыркнула: и вовсе её ноги на макароны не похожи, просто «кто-то» очень любит насмехаться над ней.
Прожив с этим «кем-то» в браке одиннадцать лет, она заметила некую закономерность, заключавшуюся в том, что чем старше они становились (и чем больше вырастало пивное брюшко Фрэнка), тем чаще муж старался унизить её. И, конечно, наибольшую радость ему доставляло публичное унижение. Взять хотя бы вчерашний вечер у Стивенсонов: Фрэнки постоянно ощупывал её платье на месте практически отсутствующей груди, и громко спрашивал, есть ли кто дома. Подобные шутки были верхом его остроумия, но практически каждый раз все смеялись. Громче всех хохотала хозяйка вечеринки — Лиза Стивенсон. Грудастая потаскушка, переспавшая со всеми друзьями собственного мужа. Возможно, что и Фрэнк был в их числе….
Элли тряхнула головой, чтобы отогнать неприятные мысли и воспоминания о вчерашнем дне. Пора было привести себя в порядок и браться за работу. Но мрачное расположение духа не оставляло женщину, поэтому, по пути в ванную она продолжала хмуриться и ворчать себе под нос. И чего только им вздумалось через столько лет повысить Фрэнка! Теперь она должна не только успеть отдраить их квартирку и приготовить «шикарнейший», по выражению Фрэнка, ужин, но и весь вечер улыбаться жирному начальнику мужа. Нет, положительно, ей не нужно никаких повышений, она довольна и нынешним его жалованием. Хотя, какое там! Интересно, как устроить хотя бы шикарный ужин (не говоря уже о «шикарнейшем») на те гроши, что он приносит? Элли сидела на унитазе, и по ходу мыслей лицо её становилось всё более мрачным.
Она встала под душ и уже включала воду, как вдруг её взгляд остановился на скобах, удерживающих лейку в вертикальном положении. Крепления были плохо зафиксированы и наполовину вываливались из стены — удивительно, как они ещё не обрушились. Вот уже две недели как Элли просила мужа привести в дом кого-то, кто мог бы исправить эту опасную неприятность, но тот только повторял: «Потом». О, она бы с большим удовольствием пригласила мастера сама, но Фрэнк категорически запрещал ей оставаться с посторонними мужчинами наедине. Женщина стояла, хмуро уставившись на лейку, по лицу её текли ещё тонкие водяные струйки, и оттого казалось, что она плачет. Но вдруг Элли охватило веселье при мысли, что Фрэнки не повысят, едва его драгоценный начальничек, войдя в уборную, заметит такую вопиющую оплошность.Представив, как вытянется лицо мужа, когда ему откажут в повышении по причине ненадёжности душа, она окончательно развеселилась и даже стала напевать.
Когда Элли собралась в очередной раз намылить мочалку, мыло выскочило у неё из рук и, скользнув по белоснежной стенке ванны, скатилось прямо к ногам хозяйки. Элли, чертыхнувшись, нагнулась поднять его, но движение оказалось слишком резким, и она задела рукой соединительный шланг душа. Скобы вылетели из стены, и вместе с лейкой с грохотом обрушились прямо на голову Элли. Дико взвизгнув, больше от неожиданности, чем от боли, она схватилась руками за ушибленное место. На глазах выступили слёзы. Чуть успокоившись, поскуливая, и не забывая проклинать Фрэнка, парня, что менял им сантехнику, и вообще всех криворуких мужчин планеты, она начала аккуратно ощупывать зону поражения. Ничего угрожающего жизни вроде бы не обнаружив, Элли быстро домылась, выключила воду и вылезла из ванны.
После душа она всегда вытирала только тело, потому что считала, что любая сушка — будь то фен, или полотенце — неизбежно портит волосы. Поэтому каждый раз просто оставляла голову мокрой, иногда завязывая «хвост». Так было и сегодня. Морщась от тупой боли где-то в районе темени, Элли осторожно приводила волосы в порядок, когда её расческа за что-то зацепилась. Женщина внимательно осмотрела её: между зубцами застрял какой-то маленький белый треугольник. Удивившись, откуда бы взяться (яичной скорлупе?) в её волосах, она просто стряхнула непонятный предмет в унитаз. Затем Элли резко наклонилась вперёд, чтобы быстрее собрать волосы резинкой, и тут же выпрямилась, туго затягивая «хвост». Мельком глянув на себя в зеркало, она поспешила на кухню — нужно было вынуть из холодильника утку и оставить её размораживаться.
Женщина не заметила пары небольших капель тёмно-красного цвета, слетевших с её головы в момент наклона. Кровь на полу тускло поблескивала в свете лампочки, которую Элли забыла погасить.
***
Промаявшись за домашними делами около трёх часов, Элли почувствовала тошноту и легкое головокружение.
Квартира была вычищена до блеска, утка всё никак не хотела разморозиться, и потому домохозяйка решила, что имеет право ненадолго прилечь. Распустив волосы, чтобы резинка не причиняла неудобств, она улеглась на кровать прямо поверх одеяла. Лежа на боку, несколько минут Элли глядела перед собой, ничего не видя и ни о чём не думая. Она чувствовала какую-то странную расслабленность. Незаметно для себя, женщина залезла под одеяло, а затем прикрыла глаза. Она подумала, что, если даст себе подремать пару минут, ничего плохого не случится: Фрэнк придёт нескоро, да и утка эта… Чёрт бы её побрал.
Всё ещё думая об утке Элли провалилась в сон.
***
Фрэнк поднимался к себе в квартиру, насвистывая, и мысленно прокручивая в голове диалоги, которые, может быть, состоятся этим вечером за ужином с начальником.
Поднявшись на свой этаж, он остановился отдышаться — его былое крепкое здоровье потихоньку «съедало» пиво. Полюбив последнее, Фрэнк с лёгкостью отказался от своего горного велосипеда и совместных с Элли походов в лес. При мысли о жене его вдруг охватило лёгкое, секундное беспокойство, но он отмахнулся от него, списав всё на чувство вины за короткую интрижку с Лизой два года назад. Войдя в квартиру, Фрэнк обнаружил странную тишину. Обычно, когда он возвращался с работы, было достаточно разнообразных звуков: работало радио, или из ванной доносился шум воды, Элли чем-то гремела на кухне, или смотрела телевизор, включив его слишком громко. Фрэнк, разуваясь, с грустью подумал, что лучше всего был бы детский смех или визг, но увы — Элли не могла иметь детей. Когда-то давно она убедила его, что в бесплодии нет ничего ужасного, ведь, в конце концов, так ему будет проще сконцентрироваться на работе и быстрее продвигаться по служебной лестнице. Он ей поверил, но на улице часто замечал её завистливые взгляды, бросаемые в сторону беременных девушек. Сегодня он собирался предложить Элли усыновить ребёнка, если, конечно, всё сложится хорошо и его повысят. Чёрт, да даже если и не повысят!
Тишина угнетала Фрэнка, но дойдя до кухни и услышав стук капель протекающего крана о раковину, он вновь почувствовал беспокойство, вернувшееся с удвоенной силой. Швырнув портфель на пол, мужчина развернулся, и быстрыми шагами устремился в спальню. Там Фрэнк увидел мирно спящую на спине Элли. Облегчённо выдохнув, он вышел из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь. Он разбудит её через несколько минут, а пока переоденется и примет душ.
Свет в ванной комнате почему-то горел. Фрэнк подошёл к ванне, и носок на его правой ноге в этот момент стёр пятнышки ещё не засохшей крови на полу. В ослепительно белой ванне лежали лейка душа, те самые штуки, которые удерживали её наверху, и кусочки штукатурки. Он поднял взгляд на то место, где они должны были быть, и замер на несколько секунд.
Вдруг Фрэнк кое-что вспомнил: в спальне что-то было не так. Нет, не с Элли. Хотя она и показалась ему бледнее обычного, но там был полумрак, и, наверное, ему привиделось. Что-то не так было с подушками. Фрэнк бегом вернулся в комнату, где спала его жена, и включил свет.
Элли лежала на нежно-розовой с белыми цветами простыне. Её тело по пояс было укрыто одеялом, облачённом в точно такой же нежно-розовый пододеяльник. И подушка, лежащая совсем рядом, справа от женщины, тоже была нежно-розовой, но левый краешек её был каким-то бордовым. Бордовым, как и вся наволочка подушки под Элли.
Понимание ещё не до конца оформилось в мозгу Фрэнка, когда он обнаружил слёзы на своих щеках.
