Не понял, не смог подобрать нужных слов

Do you promise to be with me if I beg and I crawl? In my darkest mood, through the private wars

У Гриндевальда был плохой день. В зеркале отражался не он, в голове жил не он, в толпе вместо незнакомых спин, он видел одну-единственную, знакомую до боли, до родинок под лопаткой, похожих на все созвездия разом. Америка кричала рядом с Гриндевальдом на разные голоса: гневные, просящие, умирающие и радующиеся. В этом водовороте тонула и месть, и любовь; у Гриндевальда внутри словно образовалась глыба льда, из которой он понемногу вытачивал нового себя. Он уходил из Америки столько раз - Румыния, Франция, Германия, Болгария - но снова и снова возвращался, чтобы услышать, как эта страна кричит, снова и снова, разрывающаяся от противоречий. В Америке было спокойно - можно было затеряться в сотнях лиц, притвориться кем угодно. В Америке было проще - продажные женщины не спрашивали имен, гибкие мальчишеские тела легко было спрятать в канавы и леса. Гриндевальд привыкал к этой стране каждый раз заново - за два глотка пропитанного газом воздуха, за одну судорогу непривычного магического фона. За ним больше не шли - Гриндевальд был совершенно, космически один. По ночам он сжимал в ладони знак Даров Смерти, калечил ладони острыми гранями и на крови, на магии клялся, что больше никогда не поведется на мольбу в глазах, на обкусанные и обветренные губы, так послушно раскрывающиеся навстречу. Во сне Гриндевальд снова и снова наматывал на руку пряди каштаново-рыжих волос и бил, бил обладателя этих волос лицом об стену. Как Грейвз нашел его, Гриндевальд не знал. Он только успел выпрыгнуть из кровати, как стены его убежища обвалились внутрь карточным домиком, поднимая тучу пыли. Сквозь неё вспышки безмолвно кидаемых заклинаний казались рождественскими огнями - сначала красными и желтыми, потом всё более и более зелеными, пока Грейвз не замер на земле, с широко открытыми, безжизненными глазами. Его лицо было носить нелегко - оно так и норовило убежать от нового хозяина, намекнуть всем вокруг, что это просто личина. Но Гриндевальд держал новое лицо крепко - ему нравился постоянный вызов, напряжение и адреналин, пробегающий колкими иголочками по кончикам пальцев. Чужие сны слетались на привычное лицо - и там больше не было понимающих улыбок, голубых глаз и нежных рук. Из этих снов Гриндевальд узнавал Грейвза полностью, целиком становился Грейвзом, вживался в его шкуру. Ходить на службу каждый день было непривычно - по утрам Гриндевальд путал рукава и пуговицы, не мог найти подходящие запонки. Из своих вещей он оставил только шарф, который привез еще из Англии, да палочку, спрятанную глубоко в комоде чужого дома. Временами Гриндевальд снова сбегал - уже не так далеко и надолго, но другие страны не могли дать ему то же, что и Америка, и Гриндевальд возвращался. В Америке его встречала магия - разлитая в воздухе, дрожащая и злая, совсем непохожая на причесанную и смирную магию Европы. Нет, эта выросла на крови и костях и сейчас бунтовала против захватчиков, как могла. Она создавала чудовищ, крадущихся по ночам, и чудовищ с человеческими лицами. В её власти были ужасные силы - и Гриндевальд искал их помощи и мощи. За время своего бегства он успел отвыкнуть от стройных и гладких формул, которым его учили в Дурмстранге - сейчас перед Гриндевальдом открылся новый мир, построенный на слепой, безмозглой силе. Порой на улицах можно было заметить проводников этой магии - на их лица словно положили печать, заострившую черты лица, поселившую ненависть в глазах. Гриндевальд наблюдал за ними - но только до тех пор, пока не убеждался, что они бесполезны. Он откидывал варианты один за другим - пока не нашел Мэри Лу. Вокруг неё словно закручивался черный водоворот магии - и пропадал без следа, растворялся, наполняя женщину ненавистью и силой. Гриндевальд следил за ней до самого приюта, а потом долго стоял рядом, в переулке, опираясь на стену и впитывая всем телом боль, страх и отчаяние, что скручивались внутри здания. Он чувствовал, что нужное ему существо внутри - и в нём беснуется и рвется на свободу путь Гриндевальда к власти. Пьяный от перспектив, Гриндевальд вывалился из воронки аппарации в чужом доме и, стоя под обжигающим душем, долго мечтал о мире расплывчатом и неясном, где все ниточки у него в руках. Каждый день Гриндевальд возвращался к неприметному домику и сначала просто стоял рядом, не делая попыток выяснить больше. Ему нужно было привыкнуть, сродниться с перепутанным клубком черных нитей - Обскурой, как называлось это в старой книге из архивов МАКУСы. И только когда он был уверен, что Обскура пойдет за ним как на привязи, Гриндевальд стал искать носителя. От мальчишки за милю несло чернотой - но странной, неправильной, будто бы впитавшейся, не рожденной внутри него. Зато Гриндевальд знал как обращаться с такими - не делать резких движений, не угрожать, не повышать голос. Мальчишка не поднимал глаз от собственных облезлых башмаков, а Гриндевальд говорил и говорил, сам погружаясь в звучание своего голоса с головой, качаясь на волнах ласковых слов и обещаний. И когда мальчишка недоверчиво вскинул голову и в его глазах загорелась надежда, Гриндевальд дрогнул. Он обещал себе, но плоть так слаба - у мальчишки, нет, Криденса были такие яркие губы, слишком яркие на узком бледном лице, и Гриндевальд дрогнул. Ему нужна была Обскура - и он получит её, но только с Криденсом, только вместе с Криденсом, послушным и отчаявшимся мальчишкой, которого так сладко приручать. И Гриндевальд таскается к нему день за днем, приносит сладости и книги, которые Криденс читает взахлеб, сидя на лавочке в парке. Он все еще шарахается даже от протянутой руки, но привыкает, просто медленно, так медленно, что Гриндевальд больше не может дрочить в душе, по ночам он смотрит в потолок и не думает ни о чем. И однажды ночью Гриндевальда прошивает иглой насквозь - “Криденс, Криденс” кричит магия внутри - и он аппарирует без цели, наплевав на расщеп. Перед ним вырастает ночной Нью-Йорк, темные улицы с разбитыми фонарями, и Гриндевальд аппарирует снова и снова, пока чуть ли не спотыкается о Криденса, свернувшегося возле мусорного бака. На лице у него - четыре светлые дорожки, прочерченные слезами, опухшая и разбитая щека, уже наливающаяся синевой, кровь в уголках губ. И Гриндевальд ломается внутри - он слышит хруст, вой и скрежет, словно рушатся небоскребы, но это просто он, обычный человек, который не может перенести чужую боль. Под его ладонями с лица Криденса пропадает синева, а из глаз - страх, его яркие губы раскрываются навстречу и только силой воли Гриндевальд отрывается от них, чтобы поймать Криденса в свои руки, утешить и погрузить магией в сон. Криденс спит на его кровати, раскинувшись во сне, он вскрикивает и закусывает губу. Гриндевальд сидит рядом всю ночь, гладит по голове, плечам и груди, шепчет что-то утешительное на ухо и не может остановиться. Наутро он говорит Криденсу, что ему нужна помощь - и поручает заведомо невыполнимое задание, чтобы отдалиться, не чувствовать, снова обрасти ледяной броней, а не желать дышать в такт с Криденсом. От встречи до встречи - только так и живет Гриндевальд. Он замечает всё новые и новые побои - потому что Криденс словно светится изнутри, сам тянется вперед, подставляется под ладони, жмурится от прикосновений. Чем счастливее Криденс - тем злее Мэри Лу, тем сильнее сжимается пружина Обскура, порой распрямляясь сильно и хлестко, и Гриндевальд ночами рыщет по городу и ищет Криденса - напуганного и уставшего. Только тогда он позволяет себе коснуться губами мягкого рта Криденса - и клянет себя на все лады по ночам. Только альтернатива - не темные, а голубые глаза, лукавые и неверные; только альтернатива - холод и смерть, снова проклятое одиночество. Обскура крепнет и требует большего, Гриндевальда вызывают на место - и в каждом сломанном и разбитом кирпиче он слышит Криденса, каждая вырванная балка - это новые и новые слезы. Злая, темная сила рвется из-под его ног, выметает все мысли из головы. Гриндевальд идет по следу как по нити Ариадны - укачивает Криденса в своих руках, обжигая ладони до пузырей и кровавой корки. Одежда сползает с Криденса хлопьями, не выдерживая его внутреннего огня, на лбу неровной цепью капли пота, а Гриндевальд думает только о том, как защитить, сохранить - не потерять снова. Самый сильный оберег, амулет, обещание - палочка самого Гриндевальда в руках Криденса, это как отдать свое сердце на милость судьбы, ему приходится сглотнуть, прежде чем отнять ладони. Криденс не понимает - но в его глазах столько веры и преданности, он неразборчиво шепчет, что сможет, что сохранит, позаботится. Гриндевальд верит и помогает одеться в новый костюм - купленный на глаз, он сидит на Криденсе слишком хорошо, только бы расправить плечи, поднять голову, но нет, пока нельзя. Впервые Криденс убивает - и он убивает осознанно. Гриндевальд читает это в его глазах и ужасается. Хватило его присутствия рядом, чтобы испортить, запачкать мальчика. В голове Гриндевальда поселяются часы - они безжалостно отмеривают время, отпущенное им на двоих. Проклятый юнец так невовремя - Обскура и Криденс почти в руках, так близко, но недостаточно. Ему нужно совсем чуть-чуть - и Гриндевальд пережимает, сбивается с нужной ноты - Криденс снова шарахается от протянутой руки. Ошибка сыплется за ошибкой, время выскальзывает из рук, мир мчится мимо - и Гриндевальд цепляется за того единственного, кто может помочь. Он отдает всего себя Криденсу - в символе Даров Смерти, в той магии, которую щедро вливает через порезы на руках, в том неотданном поцелуе - чтобы больше не пачкать, не ломать. Гриндевальд уходит, надеясь больше никогда не встретиться снова. Ночью, почему всегда ночью - Гриндевальда словно бьет током, каждые две минуты, магия внутри кричит безумолчно и жалобно, он аппарирует и пытается не размякнуть снова, не обнять. Криденс плачет - и Гриндевальд бьет его, чтобы самому не разрыдаться, не заплакать от его боли. Дальше всё как в тумане - та кровавая и страшная сила ведет уже его тропой гнева и ненависти - и Гриндевальд смотрит в глаза своего мальчика, которого Обскура разрывает изнутри на мелкие ошметки, не слыша и не слушая то, что говорит Гриндевальд. Бьют барабаны - почему их не слышит никто больше? Старая, древняя магия выбрала Криденса, чтобы вымести чужаков с её земли, её территории - но Гриндевальду нужен сам мальчик, он пытается заговорить, успокоить, избегая слишком личных и ласковых слов. Но Криденс не верит - и не поверит никогда больше, он нависает над Гриндевальдом, сплавившийся, слившийся с Обскурией, с болью и ненавистью старой земли. Юнец, так невовремя вмешавшийся в планы, говорит с Криденсом - и внутри Гриндевальда ревет чудовище ревности: растоптать, уничтожить посмевшего заявить права на мальчика. А потом Обскура берет верх - на всё, на всё, я согласен уже на всё, только пусть мальчик будет жив, бьется у Гриндевальда в висках. Но Криденс мертв - нет больше смысла бороться, нет смысла отбиваться от авроров. Гриндевальд будет искать Дары Смерти неистовее прежнего - но уже совсем с другой целью.