Двадцать по паспорту

      Вот я: уже двадцать по паспорту; по душе — пугливая девочка, вся из себя клише, её прогоняют стабильно прочь с глаз, взашей — она возвращается, хоть ни на грош в том смысла.       Она возвращается — как же иначе быть? Ей проще смириться, не думать, но — не забыть, держаться за тонкую, рваную эту нить...       Она улыбается: возраст — всего лишь числа, неважная дата, но важно, что там, внутри — бескрайние пустоши, сложный замок в двери, прямая дорога, запутанный лабиринт — и кучка отмычек словами бренчит в кармане. Она обжигается — снова не подошла, не думая делает неосторожный шаг, и снова уходит вдоль рельс по осколкам шпал. Уже не поплачешь по-детски в ключицу маме, уже не получишь касания к волосам, и слов "Всё в порядке", и взглядов глаза в глаза: отныне одна, постоянное это "сам" в такие минуты заточкой удар меж рёбер.       Пусть хочется спрятаться, свыкнуться, убежать — отсутствие шансов острей, чем удар ножа, и тошно, ведь девочку хоть и нельзя, а жаль. Она забывается в северной полудрёме.       Она же ведь знает все слабости и грехи: нет линии жизни, есть только одни штрихи, и комплексов при́горшни, книги, её стихи, и слишком боится сбежать из комфортной зоны. Давай, соберись, перестань уже тряпкой быть, минута на жалость — и десять часов борьбы.       Однажды растают под солнцем сомнений льды, а личный пароль вдруг окажется взят и взломан.       Пока что не верится, мир остаётся злом, ты дышишь и движешься медленно, на излом, и внутренность вяжется крепким морским узлом: вся жизнь — как финальная схватка на поле шахмат, а ты в них и правил не знаешь, смешон, блаже́н, танцуешь-ломаешься плясками на ноже, как лифт, что застрял на пятнадцатом этаже и скоро сорвётся на дно бесконечной шахты.       Так вот выдыхай теперь: надо учиться, да, не верить, не ждать, не привязываться к следам, пора бы стать взрослой и смелой под стать годам...       Бормочет под нос: "Только годы — всего лишь числа". Они не меняют — меняются времена, привносится опыт, уносятся имена, и эта её внутриклеточная весна сменяется осенью. Осенью тоже чисто: и воздух свежее, и запах так густ и прян, и в мыслях похмелье, как будто ты вечно пьян, внутри уж не нежность — крапива плетёт бурьян.       Наверное, так и становишься к часу взрослым. Становишься — вроде бы тот же, каким и был, а с каждым рассветом на грамм угасает пыл, движения медленны, мысли сухи, грубы — и в каждом поступке мерещатся злые козни. Ты клетку возводишь — железный засов на ней, чтоб то, что внутри, уберечь от чужих камней, и чтоб не уйти, обманувшись "Иди ко мне" от тех, кто бросает слова, что охапки листьев, в огонь с дикой щедростью лиственных богачей. Так важно запомнить, что следует быть ничьей. Разменной монетой — прохлада пустых ночей. На мир смотреть проще, быть смелой, живой и вольной.       Гляди на себя, ну, пожалуйста, посмотри: её лихорадит, отчаянно октябрит, она задыхается — да, где-то там, внутри, и просит обнять, чтобы не было слишком больно. Но вскоре проснётся — и, веришь ли, запоёт, и пусть будет сложно, проблемы, гора забот — она всё же справится, верный свой путь найдёт, построит маршрут без подсказок и без инструкций.       И нужные рядом, и вроде бы всё о'кей, журавль на привязь, синица дрожит в руке, и сил, может, хватит в последней моей строке уйти, чтобы в прошлое больше не оглянуться.