Излечатся больные сердца

А назавтра опять мне играть свою роль, И смеяться опять невпопад.©

Хочешь отдать душу Дьяволу? Так я не возьму её! Нет, не сейчас. Забери обратно! По пыльному, заставленному коробками полу заброшенного складского помещения из-под закованного в чёрную броню тела широкой дорожкой медленно вытекала алая кровь. Ты умрёшь? Нет, нет, нет! Нельзя! Ты… дополняешь меня. Ты моё отражение в кривом зеркале. Искорка, разжигающая пожар. Кто я без ТЕБЯ? В зелёных глазах были... Нет, не слёзы. Яркие, давно потухшие всполохи света и глубокой печали. Смех затих, а гротескная улыбка разгладилась, будто её не было, и только губы слегка подрагивали, выдавая напряжение, не отпускающее их долгие годы. Я жил ради шуток. Но тебя мне удалось рассмешить лишь однажды. Моя убийственная шутка. Наша. Очнись, мышонок, и я повторю её, если ты захочешь. Одна рука придерживала голову; пальцы прошлись сквозь волосы и сжали так крепко, будто бы удерживали от падения в бездонную пропасть. Раньше клоун касался их только в драке, пытаясь сбросить героя с крыши очередной безликой многоэтажки, или пытаясь оттолкнуть его, чтобы сохранить в целости хотя бы несколько своих уже безнадёжно переломанных рёбер. Суровое лицо Бэтмена было спокойным. Маска давно лежала где-то в углу, забытая и ненужная, открывая мужественные черты тёмного рыцаря. Но Джокер не вглядывался в его лицо. Не смотрел, в отчаянии зажмурив зелёные глаза. Ему было все равно кто именно скрывался под бронёй. Все хотели знать это, кроме него. Ему было нужно не это. Вторая рука на груди. Намертво прижалась к мокрой ткани, а между пальцев всё равно сочилась она. Джокер видел её почти каждый день. Знал её терпкий запах. И вкус. Соли и ржавчины... Знакомый и родной сумасшедшему бандиту, но сейчас она в первый раз вызывала не эйфорию, а ноющий безнадёжный ужас. Носом клоун зарылся в его волосы. Пахнет пылью и порохом. Первое — они уже давно здесь. Катились по полу в драке, подымая вокруг себя серое облако. Второе — тот самый выстрел... Джокер выучил наизусть все слабые места в его броне, но кто же знал, что сегодня она будет другой, и пуля не отскочит, как обычно? Глупая, глупая мышь! Капает вода. Нечасто. Но Джокер насчитал уже почти две сотни едва слышных всплесков. Ну и где же твои друзья?! Детишки в цветных костюмчиках и идиоты-полицейские. Где все те, кого ты вечно рвался защищать? Те, к кому бежал на помощь? Где же они, когда помощь впервые нужна тебе?! А вот и тихий всхлип. Когда кровь перестала пульсировать под пальцами и будто бы уже начала холодеть. Может, ему кажется? Он уже ничего не слышит и не видит, только цепляется обеими руками за едва дышащее тело. Не видит. Безмолвно замершего в удивлении ещё полминуты назад в дверном проёме, с рацией и пистолетом наперевес, комиссара Гордона. Зелёноволосая голова приподнимается только тогда, когда совсем рядом раздаются глухие шаги. Джеймс крадучись пересёк весь склад и уже успел вернуться обратно, протягивая клоуну откинутую маску. И Джокер потянул руку ему навстречу, беря её за острое ухо и осторожно возвращая на голову владельцу, пока хрипловатый голос комиссара даёт указания ждущим снаружи офицерам. Гордон наклоняется, проверяя слабый пульс, и, удостоверившись, указывает клоуну в сторону приоткрытого окна. Высокая фигура неохотно удаляется, оглядываясь трижды, пока не исчезает в уличной темноте. Джеймс впервые отпустил преступника. Причём не простого воришку или карманника, а того человека... Нет, то бессердечное существо, что годами мучало людей и было повинно в увечье его любимой дочери. Безумца, который стоил ему половины седых волос на голове. Из-за которого Готэм годами лил слёзы. Так же, как сам Джокер сегодня над телом умирающего героя... Который будет жить. Но о проблеске человечности никто не узнает. Гордон знает, что иначе клоун больше никогда не окажется за решёткой, а этого допустить нельзя. Бэтмен и без того верил, что всякую душу можно спасти. Хотя, Джеймс начал думать, что может это и вправду так.