Лучшие среди грешников

– Вот они! – возгласила Эрин. – Им не надо даже раздевать друг друга, даже касаться! Они уже глазами сделали друг с другом всё и всё остальное! Отплатим же им! Запечатлимся и вдвоём заберём этого мальчика, да, сладкий? И скользнула к ногам Шони, не выпуская руки Шэя. Свободной рукой Эрин задрала на Шони рубашку, погладила шоколадный животик подруги… заставила вздрогнуть, но замереть, а не отступить… осторожно, с одного бедра, стала стягивать трусики. Всех заворожило зрелище тёмной кожи, наискось перечёркнутой розовым шёлком. А саму Шони будто парализовало от коварных и ласковых прикосновений. А Эрин уже скользнула языком в глубины почти неразличимого чёрного треугольника. И через пару движений Шони с криком упала на спину, запутавшись ко всему в собственном белье. Эрин же сунула в неё палец, доводя свою игру до конца, а в нежную розовую плоть вонзила клыки. Шони кричала от боли и наслаждения. С болью умирал её разум и её Запечатление с Хэйтемом. Его тоже выгибало и скручивало, и Темперанс, всё ещё рядом с ним на кровати, только и могла, что схватить его в объятия, прижать его голову к груди – да так и держать, пока он был в забытьи, пока сама она не провалилась в тяжёлый горячечный сон. Она уже не видела, как полунагие Шони и Эрин, целуясь, скользили по телу Кормака, как царапали его кожу ногтями… Эти трое были одинаково безумны. …А Кенуэй и Бреннан проснулись одни в тёмной и пустой комнате, на смятых простынях. Двое выживших после кораблекрушения. Вернее, сначала проснулась Темперанс, и оттого, что Хэйтем во сне прильнул губами к её груди через ткань. Бреннан ему не мешала. Ей было пронзительно сладко. А ещё она знала, как ему сейчас плохо. И готова была сделать что угодно, чтобы это прекратилось. Отдать ему всю себя. Она гладила его по голове, запускала пальцы в волосы, нежно ласкала шею под ними… И наконец Хэйтем расслабленно выдохнул и открыл глаза. – Счастье моё… – сорвалось с его губ. – Почему я так поздно тебя встретил? Почему не ты пришла ко мне в смертный час, почему я не успел увидеть тебя на улице, переродившись вновь?.. – Тише, не думай об этом… – она целовала его влажный от пота лоб, его глаза, его ресницы. – Жизнь вообще дурная штука, но мы справимся, – наконец припала к губам, пресекая дальнейшие разговоры. Этот поцелуй длился вечность. Они пили его по капле, упоённо изучая друг друга, вкладывая в каждое касание губ и языков весь взаимный голод, переживания друг за друга, душевную близость, готовую перейти в новое качество. За эти бесконечные минуты они успели обняться крепко-крепко, заплестись ногами. Отчаянно перевозбуждённой Бреннан этого было почти достаточно, чтобы дойти до вершины. Почти-почти. Прижаться чуть сильнее, пара движений и… Только так нечестно. Это как мечтать и ласкать себя – а потом нет, не стыдно, всё ведь естественно, но удовольствие на грани боли, и в чём-то оно разочаровывает. А всё потому что не тебя ласкают, а ты сама ласкаешь себя об… О нет, она недооценила мужчину, которого выбрала. Он просунул руку между их телами и коснулся её именно так, как ей того не хватало. Только тут Темперанс разорвала поцелуй, сорвавшись на стон, на крик, потеряв себя на какие-то мгновения… И шепнула потом: – Мой свет… Ты моё желание, моя запретная мечта, – и скользила руками по его обнажённой груди и ниже, до пояса штанов, пытаясь раздеть его до конца, осознавая, что должна ему за испытанное удовольствие. – Я никому ещё такого не говорила. Я вообще не думала, что слова-то такие знаю… – Я всякие знал, но ты – это ты, единственная. И не спеши, мне хочется разделить с тобой наслаждение. Он уложил её на спину и раздевал медленно и нежно, и она снова была вся в предвкушении, отзываясь на каждое его касание. Не вспоминала, не сравнивала, даже не анализировала. Долго лежала в распахнутой пижаме, белой и совсем простенькой, пока Хэйтем ласкал её груди, а чувствовала себя будто королева, будто на ложе из роз. Так глупо – и так здорово. А потом он, выпутывая её из рукавов, прильнул губами к её запястью. И сердце сладко оборвалось… Но она не была бы Темперанс Бреннан, если бы не поймала его руку и не ответила тем же. Ещё и языком по коже провела. И вот так сорвала у Хэйтема первый стон. И, окрылённая этим, стала целовать и лизать выше по руке – а потом сразу напротив сердца. И так почти легла на него, на своего мужчину, мечтая слиться воедино и только помогая ему наконец освободить её от пижамных штанов. А потом и его самого тоже. Ещё немного совместных усилий – и наконец они стали единым целым. Чувствуя друг друга во всех смыслах. В том числе изнутри, и здесь тоже смыслов было больше одного. И все эти минуты Темперанс глядела Хэйтему в глаза. Это казалось важнее, чем следить за реакциями собственного тела. Которому к тому же много уже и не надо было. Чуть наклониться вперёд, застонать, сжать его внутри себя, всё так же ловя взгляд – и затихнуть. И в следующий миг выдохнуть: – Давай наконец-то! Мне-то давно хорошо… И она готова была предложить ему сменить позу – но уже не понадобилось. Совсем скоро она и увидела, и услышала, и почувствовала. А потом он её обнял и потянул на себя, и так они лежали ещё долго, пока не поняли, что так не совсем удобно целоваться. – Не заснуть бы, – сказала потом Темперанс. – Да. Надо решать что-то. То ли уйти в настоящий мир, как мы и собирались, только теперь, увы, без них – то ли убить эту Эрин и попытаться хоть что-то спасти. – Кого-то. Боюсь, ничего уже не будет как прежде…