Думая о светлом

      На постели светлые пятна: это солнце, восходя по махровым макушкам елей, стучится в окно. Солнечные зайчики скачут по полу, чертят ломаные фигуры на подоконнике и дубовых стенах. В уютной небольшой комнате пахнет ветром, чуточку – машинным маслом и еще почему-то васильками, которых никогда не водилось в этих краях. Пахнет так, как нравится Лукасу.       Он неотрывно смотрит в потолок, считает длинные извилистые трещины, выбивает нервный, сбивающийся вечно ритм по крышке старинных часов. В голове ворохом, градом, вихрем смутные фразы и дрожащие, как лист, мысли. Меченые. Как и он сам.       Убийца где-то рядом. Живой. На свободе. Пам-пам-пам.       Он точно знает, где тебя искать. Пам-пам.       Он найдет тебя, Лукас. Скоро найдет. Пам-пам-пам.       И убьет. Пам-пам.       Песенка. Нерифмованная, странная, навязчивая песенка в его мозгу, ввинтившаяся в подкорку. Шумящая с утра до поздней ночи, как волны в море, медленно сводящая с ума. Она – его второе дыхание, она звучит и бьется внутри вместе с пульсом, и ее не выкорчевать из собственных вен, никак, нет. Не вырвать даже гвоздодером. Не избавиться от нее, не убежать…       Хватит, Лукас, ты уже устал бегать.       Рядом дышит в плечо Филипп. Макушка вихрастая, темная, волосы мягкие на ощупь и теплые. Он вообще весь теплый, этот Филипп. Он как пламя, яркое, светлое пламя в этой обжигающей холодом темноте: светится весь, лучится, стоит только улыбнуться, и тянет-тянет ладонью за собой, ведет сквозь мрак, крепко держа и не отпуская, прокладывая путь огненными всполохами. И Лукас благодарен ему за то, что он ни разу не позволил ему потеряться, утонуть, запутаться в беспробудной тьме.       Благодарен за то, что Филипп выходил, взрастил, взлелеял в нем своей любовью смелость, решимость и храбрость. Тот Лукас, которым он был недели назад – не он больше.       В сердце все еще живет, змеей подколодной шипит страх, но теперь его значительно меньше, и Лукас не боится поднимать головы и смотреть на мир. Он боится лишь кошмаров и смутного, смытого, расплывчатого лица убийцы. Боится того, что однажды он, неузнанный, доберется до Валденбэка.       И отнимет у него самое дорогое. Юношу с непослушными локонами, прильнувшего трепетно к его худому плечу.       Перестань, Лукас. Думай о хорошем. Хорошем и светлом. Светлом как Филипп.       Солнце поднимается все выше, ползет большим нежно-оранжевым диском по голубому небосводу, обрамленному белыми барашками облаков. Красива, до удивления красива природа за деревянной створкой окна, и Лукас с трудом пытается припомнить последний солнечный день в Тиволи. Они, конечно, были – и были не так давно, – но столь теплого, волшебного он отродясь не видал. Или, может, этот день столь невероятен оттого, что начинается он с Филиппа под его боком?       Лукас осторожно поворачивается – теперь они лежат в зеркальных позах, ноги чуть согнуты, ладони под подбородок – и смотрит, смотрит, как медленно просыпается Филипп, потерявший опору в виде его тела. Как морщится, открывает глаза и сонно хмурится, пытаясь сфокусировать взгляд. Как улыбается, едва заметив напротив Валденбэка.       Лукас улыбается в ответ, тянется, нежно целует чуть вздернутый нос. Ши хихикает и ловит пальцами его лицо, путается ими в волосах, водит по линии скул. Откровенно любуется. Лукас любуется тоже и молчит, стараясь каждый миг шприцом и иглой ввести себе под кожу.       Он скрепит свой страх в сердце, скует его тысячей цепей, запрячет глубоко-глубоко – и просто будет поступать так, как правильно. Поступать так, как ждет Филипп. Он расскажет Хелен о той ночи в домике у озера, расскажет честно, не тая ничего, он возьмет Филиппа за руку – и на глазах у всех войдет с ним в школу, сядет рядом на химии, а после уроков умчит прочь за черту города. Чтобы встретить новый, еще более солнечный рассвет, там, где им точно не будет грозить опасность.       Он покажет Филиппу этот мир, его мир – и обязательно убережет его от новых бед. Лукас прекрасно помнит, как Ши плакал, плакал из-за него – и Лукас точно знает, что никогда больше не хочет видеть этих слез на удивительной улыбке. Филипп – его солнечный луч, а солнцу не пристало плакать.       Он точно…       Изменится.       Сердце шепчет странные, тревожные слова, бьется, чуть замирая, и дурные предчувствия щекочут пятки. Лукас гонит их, закрывается руками и убегает прочь. Что бы он ни чувствовал, отныне он будет поступать лишь правильно. Ведь он хочет видеть свое улыбающееся солнце.       – О чем думаешь? – Спрашивается наконец-то Филипп, прерывая поток бессвязных мыслей в голове Валденбэка.       – О хорошем. – Признается Лукас спустя бесконечные несколько секунд. – Только о хорошем. И о солнце. О светлом.