Слишком разные

      — Антон, я открыт, — кричал высокий молодой парень, пытаясь обойти команду противников, — давай! — ему прилетает в руки мяч, и он, ведя его одной рукой, ловко обходит всех противников и в прыжке попадает в корзину. Девушки начинают аплодировать, кто-то громко скандирует имена любимых игроков. Больше всего ему запомнились шесть девочек, которые написали на груди по букве, чтобы сложилось простое и лаконичное "Шастун". Антон Шастун, видя это, улыбается так, что становятся видны милые ямочки и, пробегая мимо, салютует залу, из-за чего некоторые особы буквально чуть ли не теряют сознание.       За всем этим внимательно наблюдает старшекурсник, запоминая каждое движение, чтобы потом воспроизвести их в голове. Антон — самый популярный участник в университете, не смотря на то, что пока он всего лишь на втором курсе. Он притягивал всех своей доброй и искренней улыбкой, лучистыми глазами, вокруг которых так рано стали появляться морщинки. Шастун был Аполлоном во плоти.       Высокий, худой, обаятельный, мечта любой девушки.       И Арсения.       Но вот только Арс понимал умом, что ему ничего не светит. Во-первых, вероятность того, что Антон гей была так мала, что этот вариант можно и не рассматривать. Во-вторых, даже если бы такая возможность и была бы, то с чего бы ему заинтересоваться таким лузером, как он. Ведь Арсений Попов, похоже, самый непопулярный шестикурсник, которого использовали для битья все, даже первокурсники, которым следовало бы бояться старших(как же это убого звучит, Попов). Все вытирали ноги об него. И Антон, конечно же.       Не то чтобы парень жаловался, он все-таки старается стойко терпеть результаты своего бремени.       Напрямую тот никогда не унижал его, но и не останавливал. Хотя, возможно, он просто не знал. Ведь можно надеяться на это?       От воспоминаний Арсений поежился и натянул свитер ещё больше, кутаясь в шарф, пытаясь спрятать синяки и гематомы. Совсем недавно ему чуть не сломали ребро и дышать пока было больно и трудно. Ему нравилось сидеть на тренировках, наблюдать за отточенными движениями, уверенными пасами, смотреть на Антона. Попов на минуту отвлёкся от поля, почувствовав больной толчок под рёбра и, спустя секунду, какая-то девушка вытолкнула его на лестницу, заодно кинув его портфель и разбросав все его вещи. Её подружки начали хихикать и, тыча пальцем , привлекать внимание соседних рядов. Буквально через пару минут все внимание было обращено ему. Он, неловко наклонившись, принялся собирать свои вещи, не смотря по сторонам. Не глядя, он запихнул учебники в рюкзак и поспешил к выходу, игра, несмотря на него, продолжалась, и он не успев задуматься, как ему выйти из зала, резко упал, больно стукнувшись об пол. Всему виной был мяч, прилетевший ему в лицо. Кажется, Арсений потерял сознание, потому что когда он открыл глаза, то увидел над собой чьё-то лицо. Проморгавшись, он понял, что это лицо принадлежало Шастуну. От страха он резко приподнялся, зашипел, но все же встал на ноги.       — Все в порядке? — Баскетболист обеспокоенно смотрел на него, словно тому действительно не наплевать. Арсений же, как-то обреченно понял, что совсем скоро гематом станет больше из-за озлобленных фанаток.       — Да-да. Все в порядке, мне действительно пора идти, но спасибо за помощь. — Словно выплыв из сна, протараторил он, и ему уже даже почти удалось уйти, как его схватили его за запястья."Наверняка останутся синяки" — отстранённо, пребывая где-то далеко отсюда, подумал Попов.       — Точно, мне кажется, что тебе... О мой бог, что это?!       — Свитер предательски спадает из-за разношенности, открывая вид на синяки различной степени. От синих, до желтых.       — Упал, — и не говоря больше ни слова, быстро выходит на улицу, спеша домой. ***       Его избивают на следующий день, словно это он виноват в прикосновениях. Словно касался он, а не его. Арсений не знает всех этих людей, но ему кажется, что у него сотрясение и сломанное ребро. Он просто надеется, что не то, которое срослось совсем недавно. Когда большая перемена кончается, они бросают его на земле и уходят на уроки. Попов стонет, пытаясь подняться и снова падает на землю. А снег все идёт и идёт. Белоснежный, белый, пушистый. Становится все холоднее и холоднее, но это уже не имеет значения.       — Бля, пора уже сказать, чтобы выгоняли бомжей с территории, — ругается какой-то голос, из-за тьмы и боли он не может разобрать, — эй, алкашня, вставай и иди на...Господи! — к нему подбегают и говорят что-то сначала взволнованно, потом зло, и в конце концов, успокаивающе. Последнее воспоминание, как его хватают на руки. Сил хватает только на то, чтобы произнести:       — Можно просто Арсений, — но тьма оказывается слишком усыпляющей. ***       Приходит он в себя в больнице. Страх окутывает липкой волной, когда он понимает, где он и что произошло. Только не снова.       Нет-нет-нет.       Приборы начинают пищать и в палату входит врач, молчаливо за ним следует медсестра, как тень или смерть. У кого какие ассоциации.       Он хочет спросить, что с ним, как долго он здесь, но ему вводят какое-то лекарство и Попов проваливается в сон.       Арсений приходит в себя рывками, память восстанавливается отрывками.       Но ему не страшно, пока не приходит Антон. Тогда он подбирается, выставляет невидимый барьер и смотрят не моргая в стену.       — Эм, Арс, — собственное имя режет слух, и он, оторвавшись от стены, буравит взглядом светловолосую макушку.       — Откуда. Ты. Знаешь. Моё. Имя. — Произносит по отдельным словам, говорить все же трудно, язык словно заплетается, но ему нужен ответ. Нужен.       — Ты довольно остроумно пошутил. Ну и обронил пропуск, конечно, — Шастун достаёт из кармана кусок пластика и показывает ему. Он все это время носил его с собой? Серьезно? Шастун протягивает его Арсению, и их руки на секунду соприкасаются. Попов, словно его ударили током, отрывает руку, и пропуск медленно выпадает из руки и падает на белоснежный пол.       — Не трогай меня больше, пожалуйста, — после неловкой паузы произносит Арс, — и сюда можешь не приходить, ты не виноват в этом, — обводит он себя рукой.       На самом деле виноват, именно из-за него появились все эти увечья и гематомы. Но ему не обязательно это говорить.       — Что? — глупо хлопая своими длинными пушистыми ресницами, произносит Антон.       — Ты прекрасно слышал меня, — если он будет вести себя как дерьмо, то этот надоедливый баскетболист отвяжется, верно?       Он игнорирует его и в следующие приходы. Так будет лучше для всех. ***       Лениво ковыряя бурду, которую тут именуют картошкой, Арсений читает книгу по анатомии. Примерно через две пары их должны повести в морг на вскрытие, и он не хочет упустить ничего важного.       Света зимой очень мало и плюс кто-то загородил собой. Попов не любил, когда его прерывают, хотя обычно прерывали для словесных и физических перепалок, поэтому, с опаской подняв глаза от книги и увидев, кто его беспокоит, грязно выругался.       Антон победно улыбался, держа в руках поднос. Только не это. Арс ущипнул себя за руку, надеясь на своё помешательство, но нет.       — Я присяду? — И не дожидаясь ответа, сел за стол.       Попов боязливо оглянулся и увидел, что почти все, кто находился в столовой, смотрят на них.       — Да, конечно, я уже ухожу, — позорно сбегать, это довольно глупо, но он только вышел из больницы, а попадать туда снова в его планы не входило.       — Подожди, я хотел сказать, — одновременно Антон хватает его за запястье, и рывком потянул на себя. Попов, не успевая адаптироваться, выронил поднос на себя со всем его содержимым. Зло оглянувшись, он вырвал руку и произнёс:       — Издевайся над кем-нибудь другим, — и под смешки первокурсников буквально выбежал из столовой.       А до Шастуна только дошло, как он облажался. Вот блядство. ***       Холодная вода заставляла испытывать дискомфорт. Пальцы становились непослушными и отказывались оттирать свитер, но алтернативы не было. Умыв лицо, он посмотрел в зеркало — огромные синяки под глазами, бледная, почти прозрачная кожа. Со вздохом отстранившись от своего отражения, Попов подходит к двери и слышит женский голос:       — Зайди, проверь сидит ли там этот лузер и, если он там, притащи его к нам, — голос принадлежал самой популярной девочке в на его потоке — Сати. Уже давно было известно, что она испытывает симпатию к Антону, но тот её всячески игнорировал. Каким-то образом Сати подумала, что Арсений является преградой на пути к её женскому счастью и она вместе со своими дружками отравляли ему жизнь. Сама она никогда его не трогала, но приказывала своим шавкам. Поняв, что сейчас парню грозит настоящий пиздец, он быстро забежал в последнюю кабинку туалета и, закрыв её, принялся ждать.       Послышался звук открываемой двери и тихий смешок:       — Кто не спрятался, я не виноват, — послышались удары дверей, похоже, пацан, как в боевиках, выбивал двери ногой. Понты, что ещё сказать.       — Ты чо, придурок шо ле? — Видимо кто-то ещё зашёл в туалет, но кто это, думать совершенно не хотелось, — тебя Сати звала. Сказала, что вам идти куда-то надо, типо опаздываете. —       Уши заткнуть и не слушать, не слушать. Если будет больно, то ему не надо слушать. Когда-нибудь он умрет, вот так, избитым или, наверное, в прекрасный день разанет руки сильнее, чем следует.       Он ведь неправильный: гей, лузер, ботан. Такие, как он, долго не живут.       Когда Попов все же отвлёкся от самобичевания, то услышал, как дверь со стуком закрылась. Он сидел ещё пару минут недвижно, но не слышал ни звука за кабинкой и, пересилив свой страх, открыл дверь.       И зря. Антон сидел на краю раковин и листал что-то в своём телефоне. Он поднял взгляд на Арса и тот понял: Шастун знал. Все это время он знал, кто сидит внутри. Но его это сейчас не волновало. Он просто быстро подошёл к окну и открыл его, чуть не выдернув ручку.       Первый этаж. Убежать от Сати ещё получится, быстро поправив лямки, Попов забрался на подоконник и уже почти прыгнул, как его подхватили на руки и спокойно опустили на пол.       — Что. Ты. Делаешь? — Антон говорил с огромными паузами, словно спрашивал у ребёнка.       — Сбегаю. — Просто ответил Арсений, как вдруг почувствовал капли на внутренней стороне руки. Он удивлённо поднял брови и медленно, не вырывая руку перевернул её тыльной стороной. Раны открылись. Сердце Попова медленно разбивалось, пока Шастун, словно заворожённый, с полными ужаса глазами, оголяет свитер. И видит, видит эти ужасные раны. Вдоль.       — Что... Что это? — Голос срывается и он с надеждой смотрит на голубоглазого. — Просто скажи, что это не то, о чем я думаю. Пожалуйста.       — Тебе-то какой дело до такого, как я? — Просыпается злость и гнев. На Антона, на Сати, на её шавок, на себя. — Если ты пытаешься очистить свою карму, общаясь с лузером, то нет! Ты делаешь все только хуже! — Обида, такая всепоглощающая, захлёстывает его с ног до головы, — избивали меня именно из-за тебя в последние разы! Понимаешь, из-за тебя!       — Арс... — шёпот такой проникновенный, что он резко останавливается и оборачивается, врезаясь в грудь парня. Тот выше его всего на голову, и пахнет от него шампунем, мятной жвачкой и одеколоном. Шастун берет Попова за подбородок и, наклонившись так непозволительно близко, шепчет: — Прости меня, — и целует. Нежно, без напора, словно боится быть отвергнутым. Так сладко и так больно. — Я не хотел делать тебе больно, прости. Прости, прости, прости, — и целует влажные щёки от слез. Наверняка его рубашка будет в крови, но его это не волнует. Его сознание уже очень давно занимает этот шестикурсник с голубыми, как топаз, глазами.       Антон только произнёс:       — Люблю тебя. ***       "Все чувствуют боль, всем бывает плохо, но нам надо бороться. Возможно, счастливый конец есть не везде. Но ведь это не относится к нашей истории, верно?" — Дописав последнее предложение, Попов устало потер глаза и улыбнулся. Антон все так же сладко спал на его коленях. И вправду не везде.