« Такие люди приходят незаметно и уходят без слов. Ты видишь их, как мимолетное видение, , но оно надолго остаться в твоем сердце. Ты — часть их мира, , а они для тебя- великие учителя, Ибо своим появлением они дают тебе право узнать новое. Они, не нарушая тишину, создают грозовую тучу, и она во время бьет молнией в нужную цель. Они приходят и уходят, а ты- остаешься, ибо возможности их не ограниченны, , а скорости-не познанны. Их сила- в Ветре»
Издревле на берегу морского залива стоял Черный Каменный Замок. Он принадлежал древнему славному роду Оливеров, корни которого уходили вглубь веков. Сейчас там жил потомок древнего рода, граф Оливер Второй. Отцом его был, известный своей скандальной славой, сэр Остэлд Оливер Первый, погибший на семьдесят втором году жизни у берегов Белого острова в Индийском океане.« Песня, Которую Спел Ангел, Пришедший Предупредить Об Опасности Шута Из Дома Оливеров, Когда Тот Сидел На Окне Своей Комнаты, Рядом С Любимым Остроухим Котенком По Прозвищу » Игрок«. Завтра в небе зажжется звезда, Ты это увидишь, придворный Шут, Замок спит, но не дремлют леса, Слышишь, волки воют вокруг… Шут взгляни, как стало темно, Эта звезда неспроста, неспроста. Но твой черный любимец, котенок — игрок Смотрит в твои глаза Смотрит в твои глаза Хочешь встань, а хочешь- усни, Теперь ты не сможешь собой управлять, Теперь ты узнаешь, что это- в крови, Но воля ваша, это-не зря, Шут, надень свой дурацкий колпак, Пой-танцуй, до утра, до утра. Но твой черный котенок- игрок, Он смотрит в твои глаза… Смотрит в твои глаза. Это — злая старуха — Лилит Бросает травы в заветный чан, Быть может, ты слышишь, как он бурлит Их запах затянет в сети тебя Шут, спрыгни скорее в сад. Любимца запри на замок-на засов, Пускай побудет один, без тебя Посланник старухи. Котенок- игрок Посланник старухи.котенок- игрок…
1075 год, 14 июня, ночь. На следующий день должна была зажечься в небе новая звезда. Звезда будущего правителя Ирландии, — по крайней мере, именно так предсказывали молодой чете Оливеров, хозяев Черного Замка, заезжие звездочеты. Замок спал, но не спали леса: Шут слышал вой волков вокруг… Темнота навалилась на остров… » Да, — подумал Шут, -не спроста эта звезда.«… Он сидел на подоконнике обхватив колено одной ноги рукою, а другую свесив за окно. Бубенчики на его голове иногда позвякивали от ветерка из сада. Окно было невысоко от земли, а под ним стояла копна сена для лошадей хозяина. Рядом с Шутом, которого, кстати, звали Джек, сидел его любимец, черный котенок с острыми ушами, по прозвищу „Игрок“. + + + + + + Котенок сидел и не мигая как-то странно смотрел на Шута. Джеку стало не по себе… Он почувствовал, что теряет волю. Тогда он схватил черного котенка за шиворот, -котенок дико завизжал, стал извиваться в руках, царапаясь и пытаясь укусить Шута. Джек, не обращая на это внимание, спрыгнул в сад, и, через некоторое время оказался у заброшенного сарая в глубине сада. Он распахнул дверь, швырнул внутрь котенка и закрыл дверь ржавым замком, нашедшимся тут — же. Повернув ключ, он еще слышал визги и дикие броски на деревянные стены…….Шут бросился бежать из сада… Больше его в замке никто в этот год не видел… 1077 год. Прошло несколько лет… Грета пришла к Михелю утром. — Михель, здравствуй, как поживаешь? — Да, хорошо. Но ты поему сегодня такая бледная, Грета? -Ой, я всю ночь не спала. Приехал к нам вчера, -ты, наверное это знаешь, друг графа, Барон Листтрэхэйд. С Бароном приехал Шут. Так вот: все никак не могу забыть его. Он был хмурым-хмурым и все время посматривал на маленького Оливера. Не нравиться мне он что-то. С тех пор, как он ушел от нас, он резко изменился. — И чем же? -Ты знаешь, или он что-то замышляет или он что-то такое знает, что нам с тобой не известно. Но тут есть какая-то тайна, Михель, есть какая-то тайна. И нам нужно ее раскрыть. Садовник Михель, прищурившись, посмотрел на двухлетнего Оливера Третьего, играющего с щенком сеттера недалеко от них. -Ох и люблю я маленького графа, сказал он Гретте. Мальчик подбежал к нему. — Дядя Михель, где растут черешни? Садовник взял его на руки, дотронулся указательным пальцем до его носа и сказал: -Все-то тебе интересно знать. Ну, пойдем, покажу. Михель ушел, держа мальчика на руках. Грета проводила их взглядом, о чем-то вздохнула, набрала воды и начала стирать белье. 084. Оливеру было уже девять лет. Он любил сад и с удовольствием помогал садовнику. Однажды вечером, 10 августа 1084 года, Оливер отправился в сад. В саду поспела черешня и Оливер, срывая ягоды, зашел слишком далеко. В глубине сада, у забора стоял заброшенный, заросший травой сарай. Оливер подходил все ближе и ближе. Неведомая сила притягивала его. Он увидел, что вокруг сарая, по кругу, почему-то не растет трава… Его это немного удивило, он подошел к сараю и переступил круг. На двери висел замок. Оливер побежал к Михелю. -Слушай, Михель, а что там за сарай в глубине сада стоит? Михель ответил, что он сам про него мало знает, только очень не хочет к нему подходить, сам не знает, почему… -А у тебя есть связка старых ключей? Я попробую подобрать ключ к замку, открою и посмотрю, что там внутри. — О, не советовал бы я тебе, сердце подсказывает, что не надо так делать. Если кто-то повесил замок, значит, он и должен его открыть, а ради любопытства, мне кажется, не надо… — Я хочу открыть, и я открою! Дай ключи! Старик отдал мальчику связку ключей и, чувствуя растущее беспокойство в сердце, пошел за мальчиком. Что-то было не так. Мальчик подошел к двери и начал вставлять в старый ржавый замок из связки разные ключи… Один, второй третий. в связке было ключей тридцать- сорок… и когда мальчик подходил к последним. стало уже совсем темно. -Садовник, принеси свечку. Мне не видно!. Михей молча повернулся и побрел между деревьями к своему дому. Там он увидел свечку, зажег ее и побрел обратно, благо, что не было ветра. Это было даже странно… Он подошел к мальчику… Мальчик поднес последний ключ… вставил… и — о, чудо… замок скрипнул и открылся… Мальчик осторожно снял его с двери… Старик заметил, что у мальчика что-то переменилось в лице… или это была только игра сета и тени? Мальчик дернул ручку, дверь со скрипом отворилась…. 1. Оливер прибежал к няне и бросился на кровать. -Нягя, у меня голова болит! — Что с тобой, мой мальчик? Она села рядом. Обхватила его за плечи… -Подойди ко мне, сынок, — раздался в коридоре сладкий голос отца. Оливер, опустив голову, нахмурясь, пошел в коридор. И почувствовал, как железные пальцы схватили его за ухо. -Попался! Сколько раз я тебе говорил, что бы ты не оставлял открытой двери в библиотеку! -Папочка, а-а, больно же, я больше не буду. У Оливера закружилась голова, он шел на цыпочках, пока отец вел его к дверям библиотеки. Отец заставил его закрыть дверь и только тогда отпустил его. Оливер упал на каменный пол и потерял сознание. Сколько он пролежал — он не помнил. Когда он открыл глаза, он увидел сидящую рядом с ним служанку Гретту. Она положила ему на голову салфетку, смоченную в холодной воде. Однажды Оливер проснулся утром от странной тишины вокруг… Из открытого окна дул свежий ветер с моря, донося до Оливера запах скошенных трав. Пели птицы, где-то вдали слышалось, как пастух играет на свирели мелодию. Оливеру было хорошо. Он потянулся, ему не хотелось вставать, но потом он отбросил одеяло, соскочил на пол и подошел к окну. Встал, опершись руками о подоконник… Голубая дымка скрывала холмы вдалеке, над рекой был туман, он разливался по лугам вокруг… Солнце блестело над водной ряби тысячами искр. Все изменилось вокруг. Оливеру показалось, что как будто пелена спала с глаз… Он стал видеть. Отец и мачеха уехали из земли. Оливер был один. Но что-то произошло еще. Оливер ощущал огромную силу внутри себя. Какую-то власть. Он много раз думал: » если я захочу, я заставлю подчиняться себе всех людей этого Города«, и какая-то часть в нем соглашалась с этим, но какой-то голос внутри говорил ему: », но если ты будешь стараться это делать, тебя не будут любить…«, И кто-то другой говорил: » Подожди«… Оливер был причиной многих скандалов в своем городе. Сын знатного отца, он бывал часто среди местных аристократов, но вести себя не умел и часто бывало, что его с позором прогоняли из общества. Оливера никуда не приглашали, к нему никто не ездил и друзей у него не было. Оливер пытался разобраться в этом, потому что не понимал, почему его все отвергают. Эта боль в сердце не давала ему покоя. Он мечтал, и в своих мечтах видел себя, окруженным друзьями, видел славу и любовь вокруг. Но это было настолько далеко! И он решил разобраться во всем этом, во всем. Что твориться вокруг него. У его отца была большая и богатая по тем временам библиотека (тогда книги ценились очень высоко, были большой редкостью и считались ценным подарком). Оливер читал и разбирал свитки и манускрипты, старинные пергаменты. Там в них он обнаружил вещи, которые очень заинтересовали его. Это были магия, гадания по звездам, вызывание духов и другие подобные учения. Он начал заниматься этим, пытаясь применять полученные знания на практике… Однажды, когда он по привычке прогуливался по окрестному лесу, он встретился с человеком, одетым во все белое. Человек сказал, что он- белый старец». Он сказал, что занимается с другими белой магией, основанной на законах природы, и пригласил к себе в гости Оливера. Так Оливер познакомился с общиной язычников — так они сами себя называли. Это были разные люди, которые ушли из домов и жили вместе в лесу, познавая, как они говорили, тайны природы. Они верили в духов, населяющих леса, поля и реки, и поклонялись им, пытаясь как-то приблизиться к ним. Они верили в приметы, которые сами и придумывали. И заметил Оливер, если около язычников вдруг происходило что-то необычное — например, пролетит над головой резвая птица или они увидят очень странный корень на дороге, язычники обычно щелкали пальцами, хлопали по ноге, поднимая указательный палец вверх, прислушивались, глазами выразительно смотря на собеседника, и с важным видом произносили: « Это-знак!» Эти знаки они видели повсюду. Оливеру, глядя на них, часто бывало смешно…Вторая песня Ангела. « Путь Вечернего Странника » Если раньше всегда унижали тебя, запирая на ключ до утра. Если били. когда ты прощенья просил, забивая. себя не виня. Если раньше ты видел жестокость вокруг Ненавидел при этом любовь Если раньше, крутя страшный ролик во сне Просыпался, кричал и бежал То вновь тебя догоняли. лаская при чем. Ты был. как пес на цепи, но не знал, Но не знал. что по чем. как за что и при чем и при чем здесь твоя душа Но прошли времена и ты встал ото сна Рано утром проснувшись один, Как свободен ты был, и как пела душа Ненавидя себя и весь мир, эта ненависть было «то что-то еще», что до этого ты не знал И решил ты познать, что такое борьба, что такое война за любовь. Для борьбы для своей познавал ты людей Различая их перед и зад Ты был гением, но, как немое кино Грустен был тех картинок ряд И однажды борьба убедила тебя Твоя ненависть- не права… Стал ты очень велик, стал ты горд, в этот миг В сердце впилась тупая боль… И у Бога просил очищение ты И просил ты узнать, что такое любовь. Ты просил и молил, слезы ревности лил, И в небесный смотрел огонь. Боже милостив был, друга честного дал Дал надежды душевной кинжал. И однажды твой дух вышел в нужный канал и ты понял прожитый день. Это было прекрасно, открылись врата Столпы света наполнили дом. И в том мире крутом, и в том доме большом Ты странником стал. На земле ты странником стал…
Ангел, развернувшись, уходит.Потенциал, заложенный в сердце- оживет, Словно снежинка падает на землю… Литература… Ты таишь в себе таинство Брака Неба с Землей, Ты хранишь в себе семя. Это-Слово… Зеленооко. Мои очи видели рождение, видели путь. Видели спасение человеческого сердца От безумия… Я помню этот взрыв, Он стал Пермской Радугой, он стал Икрою. Он был спичкой упавшей в стоге Сена… Образы Иерусалима. Белые птицы Зависли над перекатом… Я рассчитала момент! Я попала в десятку! Монумент Монолитом застыл на века. Лифт оттуда-сюдаи обратно. Как хорошо… Я видела молнию. Она упала из туч и стала Кошкой. Ее бояться подземные царства. НАЧАЛО. Все просто, все как всегда, все — обычно. Просыпаясь в кровати — смотришь, В окне — свет, солнце. Звенит будильник, работа, дела. Никакого отдыха.… Но ты даешь себе расслабиться.… Выпиваешь дорогой коньяк… Тебя привлекает роскошь? А музыка слов тебя пьянит? Какое место в твоей жизни занимает любовь? Встретить красивую девушку и приятно провести с ней вечер? … Бар, ресторан.или ты не из тех, кто ищет себя в героях популярных кино — сюжетов? Не примеряет на себя шляпу ковбоя и фрак джентльмена? Мало нас осталось.… Но и мы подвержены влияниям из-вне.Борьба за национальную идею, отряды бонов —притчей во языцах. Смотри, ты видишь письмена? Они принадлежат тебе. Входи в эти двери, рассматривай замки. Входи, я жду твоего взгляда… Ты поймешь, что тебя ждет… Только не будь самонадеянным: удача повернется к тебе. Сегодня-мой день: Я дарю тебе чешу. Пей.… В ней нектар.… Забудь о скорби: бьет набат. Встречай наступающее утро! …Узнай себя в водовороте историй. Где ты застыл, остановился? А может быть, ты- идешь? Я слышу твой голос. На твоей улице-покрасили бордюры тротуара белой краской. Там гуляют женщины с колясками и бегают дети… Вдаль, от пыльных городских улиц, погрузиться в зеленеющие травы, искупаться в чистых притоках реки… О, ленивый Бродяга! Жмурясь в постели под пледом ты созерцаешь. Ты-возрос. Нега — твоя сестра, она кормит тебя шоколадом и фруктами… Экстримальные ситуации для тебя-прыжок через козла. Ты тренируешься и уходишь в себя, проходишь сквозь двери: потоки сознания, раскрытие нового, твой потенциал дает тебе шанс нового хода… Свитки, свитки, свитки. Ты еще не все знаешь. Есть новость… …Обычная лирика. Обычная поэзия… Смотри: это судьба. Узнаешь? Твое имя тоже записано. Я дарю тебе своего серебряного принца. На твоей ладони-маленький оловянный солдатик… Слеза.Платье, белое платье и лавр, с золотым колокольчиком: серебряные трубы играют блюз-это всего лишь сон. Это история гор… Брат.… В твоих глазах-осень и перламутровое небо… Ты упрям. Ты идешь к цели, заведомо известной только тебе. Встреча. Ты-знал? Бьет колокол. Это дождь… Потоки духовной влаги-застыли на ресницах… Я люблю твои мечтательные до боли глаза, Феникс. Ты оборачиваешься танцем и взмываешь. Опять взгляд? Где-то, а городе, среди прохожих, мелькает взгляд, И ты узнаешь Это-тайна То, что было наедине, когда ты спал. Видишь? Они смеются. Значит на твоем счету есть единицы. Или уже десятки? Отстоять — это ценно. Важнее не упасть. Важнее нить превратить в столб.
В Ирландию, на собрание друидов, Листерхейд ехал со своим другом Мартином Альбой, человеком, который блестяще разбирался в ирландском языка и ирландской культуре. Путешествие из Дублина в город Корк на юге Ирландии заняло пять часов. Все пять часов Листерхейд, почти не отрываясь, глядел по сторонам. Сначала вокруг была плоская равнина, потом на горизонте стали вырастать холмы, чем дальше на юг, тем выше они становились, а к концу поездки на горизонте замаячили настоящие (хоть и низенькие) горы. Иногда посреди лугов, где безмятежно паслись овечки, попадались развалины замков, иногда — сторожевые башни («Ну это не древние, — комментировал Мартин, — а времен викингов»), иногда — пабы, которые заодно служили постоялыми дворами. Чем дальше, тем хуже становились дороги, тем меньше города, тем виднее была опрятная бедность. (Конечно, слово «бедность» в рассказе об Ирландии, возможно, звучит странно для человека, живущего в России, но после лубочно прилизанных и вроде бы даже ненастоящих французских, бельгийских и немецких деревушек ирландская глубинка поражает именно бедностью.) Зато в Ирландии было безумно красиво. Атлантический ветер уносил весь загрязненный дневной пылью воздух на восток, и поэтому небо над островом всегда былоярко-голубое (когда не было туч), а пейзажи просто привораживали непривычного к ним человека. Причем, даже после пятичасового переезда через пол-Ирландии аббат Листрхейд не был сыт местными красотами. Хорошо, что ему еще предстояло увидеть побережье во время поездки в Дингл. Где-то на середине пути кучер, везший их из Дублина, покинул повозку в одном из пабов, и на его место сел смешной кудрявый сменщик. Когда он объявлял остановки, Листрхейд с ужасом думал: «Ну почему я ни слова не понимаю по-ирландски?» Голос у него был презабавный А интонация! Оказалось, это местный, простонародный, вариант ирландского языка. Впрочем, аббата иногда одолевали сомнения — а точно ли это ирландский? По крайней мере, название города Корка он произнес на манер языка жителей Альбиона. КРАЙ НЕЗАВИСИМОЙ ИРЛАНДИИ …Именно в этих недрах зрели проекты. Народная молва уже использовала слово эльфы, так называли брегонов-студентов колледжа св. Вартимея. Они были первыми подпольщиками. Вместе с десятком лучших друзей они музицировали под скрипку и флейты, философствовали, распивая эль и назывались «Простые ПоследователиПатрика ». Активно шумели по замкам, развлекались в пабах. Их глаза всегда были исполненны мечтою: они верили, что настанет то время, когда свершиться Царство Любви И Свободы на острове и разрушится иго злого Гарва. Они смеялись над консервативными учителями-католиками, их умы устремлялись в прошлое… В то самое время, когда ирландцы, просвященные святым Патриком, стали культурным центром Европы. Когда они послали Колумбана к шведам, Колумбу к скоттам, а Колумба-в Америку, когда они и даже римского папу… Когда их монахи сохраняли, размножали и великолепно оформляли монускрипты, тогда, когда знание на материке исчезло… Колумба открыл монастырь на о.св. Ионы. Под влиянием этого монастыря Айдан разносил Благую Весть в Нортумбрию, на северо-восточном побережье Англии. Англосаксы прогнали кельтов, а вместе с ними и христианство из Англии в 5 веке.Освальд, король англосаксов, был подавлен их духовной темнотой.И, когда он был в ссылке среди Ирландцев и шотландцев, то видел праведность этих кельтских христиан, и когда в 8 веке были отозванны римские армии, Освальд попросил шотландскую церковь в помощи благовестникам. Нашествие викингов испортило все… В то время, когда остров стал активно подавляться римом… Итак, изрядно выпимши элю, братки остатками откраски, коей они красили реку, облили изваяние Верховного Правителя на Центральной Площади…Не дарят покоя тревожные дали. Сомненье на сердце легло. А милости Валар нам тягостны стали, . Как птице свободной стекло Вы Арду создали, но мир сотворённый Нам ныне познать не дано. Так что же, мы, эльфы, народ обделённый, И выбора — не суждено? Отмеренный путь, что начертан судьбою, Не сможет нас здесь удержать. Дорогою мести ушли мы с тобою, Вовек не привыкшие ждать. За след в Книге Судеб сполна мы ответим, Уже никуда не свернуть. Багряный закат нехорошей приметой Теперь озаряет наш путь. За то, что избрали, цена высока ли, Мала ли — сейчас не понять. Пройдя через кровь, вспомним ли, что мечтали Тоску по свершеньям унять? Глаза Аббата вылазили из орбит, его лицо напоминало по цвету тухлый помидор, он брызгал слюною, и вид у него был явно недружелюбный. Класс притих…
-Вста-а-ать!!! — заорал он на воспитанников. Класс встал. -Кто посмел? Кто это сделал, я спрашиваю? Взгляд аббата сверкал как молния, студенты прятали глаза… Только третья парта равнодушно уставилась в окно, разглядывая зеленую поросль дуба… — Опять твои проделки, Листрхейд?! Это ты раскрасил монумент верховного главнокомандующего зеленой краской? Третья парта сложив на груди руки продолжала разглядывать листья дуба с невинным выражением лица. В классе захихикали. -Кто хихикает? Не сметь хихикать! — аббат треснул указкой об стол. — Не будь у вас титула барона, молодой человек, стоять вам голыми коленями на крупном горохе. Розга по вам плачет.…Будь я вашим отцом. Что ж. Втретимся на сессии… Барон Листрхейд возвел глаза к небу, демонстративно вздохнул и посмотрел на своего смуглого соседа справа. Прикрыв рот рукой они прыснули от смеха …Именно в этих недрах зрели проекты. Народная молва уже использовала слово «Эльфы»Путь далек у менестреля. Солнце село за холмы. Пообедать не успели, Но не огорчились мы. Птички свищут, ветер дует Замедляет время бег. Нас один вопрос волнует: Где теперь найти ночлег? Все же есть порядок в мире, Хорошо устроен мир. Только вспомнишь о трактире, Как наткнешься на трактир. Дверь заманчиво открыта, Свет приветливо горит. Сверху вывеска прибита. Сколь приятен этот вид! Мы вошли и огляделись. Неужель не рад народ? Ближе к входу мы уселись, Чтоб не взяли в оборот. Но надежда — верный спутник Нам с тобою с юных лет. Вот беру я в руки лютню, Ты готовишься запеть. Мы бы вам сто песен спели, Вы пустите на постой. Только вот у менестрелей Кошелек всегда пустой (почти). Мы готовы вам поведать Про любовь сильнее бед, Про великие победы И про звезды Элберет. Про эльфийские красоты И прославленных людей, Как во мрачные пустоты Сброшен был Моргот-злодей. Если ж вы при всем при этом Не дадите нам поесть, Мы пойдем по белу свету, Всем расскажем, кто вы есть.
(«Гимн менестрелей») Да… Те песни юных брегонов до сих пор известны в народе: «Охота на крыс», «Топор дровосека», «Зеленая река». Была идея собрать народ в каком-то своем трактирчике, посидеть за кружкой пива, поговорть, почитать стихи, спеть очередные шальные песни… Такой трактирчик скоро нашелся. Это был паб старого Лориэля. Радушный хозяин возрадовался сей идее и теперь у него регулярно зависал народ. Некоторые просто там жили. Ибо жить в среде предков-графов, баронов и других вельмож, — не сильно хотелось, уже познав Возвышенное и Прекрасное. По выходным здесь набивалось человек под сорок, благо, что хижина была довольно вместительна. Покатилось счастливое время. Выходя на берег около дома, студенты устраивали поединки на мечах, жгли костры, слушали песни и плеск волн на закате. Летом — купались, загорали и ловили рыбу. Фаргаг-валялся на сене у сарая, и,как всегда, сочинял стихи. Тим ГЕЛ О*Аделес-приводил в паб все новых и новых друзей. Реги ЦРЕГНИТХАРТ и Ян. НИРЕЧИЧ просто наслаждались фольком… Все серьезно обсуждали насущные проблемы грядущего переворота. Иногда даже опасались: а успеют ли сбегать за пивом. До начала… Признатья, что нигде на улицах Корка аббат Листрхейд не слышал ирландской речи (про Город он вообще молчал). На праздненстве, конечно, многие говорили по-гэльски, но ведь это особый случай, ведь там собрались те, кто по-жизни занят тем, что исследует ирландский язык, и если бы друиды общались между собой по-альбийски, это было бы весьма странно. А так, чтобы просто мимоходом услышать где-то разговор на ирландском, на улице или в пабе, об этом аббат только мечтал. Хорошо, что мечты иной раз сбываются. Итак, после всех поездок еще не очень усталые, но уже голодные ученые-друиды были несказанно рады, когда в сумерках они подошли к пабу в каком-то поселке. Паб был уютный, на полированном буфете лежали милые крахмаленые салфеточки, вроде тех, которые вяжут из белой пряжи бабушки везде-везде, в том числе и на Альбе. Их ждал ужин — на удивление вкусный! Аббату удалось отведать фирменные ирландские грибы в тесте и отменного лосося. Кроме того, он наконец-то по полной программе ощутил, что действительно находится в Гэлтахте. Друиды объяснялись с девушками, обслуживающими столы, по-гэльски к обоюдному удовольствию. Но это было еще не все. Когда ужин подходил к завершению, из паба, находившегося по соседству, до их ушей донеслись знакомые ирландские мелодии. Ну как пропустить такое? Вот он, ирландский фольклор в чистом виде! Попросив коллег предупредить его, когда они будут уходить, он вышел из-за стола, и направилась в соседний паб. Действительно, за одним из столиков расположились милые юноши, которые наигрывали народные мелодии к большому удовольствию окружающих. И хотя играли они на уровне самодеятельного ансамбля песни и пляски, смотрелось и слушалось это весьма и весьма приятно. А главное, естественно. Возле стойки толпились молодые посетители и — о чудо! — переговаривались между собой по-гэльски. Даже неудобно было обращаться к ним по-альбийски, но что поделаешь, на местном наречии Листрхейд знал всего одно-единственное, но крайне полезное слово. Посетители паба были настроены весьма дружелюбно, они объяснили ему, что музыку играют местные брегоны, просто так, для собственного удовольствия. Особенно словоохотливым оказался симпатичный молодой человек по имени Реги, он не только расспрашивал меня о том, с чего именно мне взбрелов голову изучать кельтские языки, но и рассказал, что в его родной местности практически все говорят по-гэльски, и даже гордятся этим. Музыка играла, и уходить из паба аббату совсем не хотелось, тем более что Реги решил угостить всех пивом. Пиво не замедлило появиться, и тут-то аббат и сказал то самое заветное слово: «Slainte!» (по-ирландски — «здоровье»). Все, кто хоть сколько-нибудь знаком с Ирландией, знают этот самый короткий ирландский тост, а также то, что при отсутствии всяческих познаний в ирландском гэльском им можно обойтись в общении с местными жителями. Разумеется, все заулыбались и ответили тем же коротким тостом. Приезжая в незнакомую страну, обычно хочется попробовать чего-нибудь эдакого — национального и непременно вкусного. Об ирландской национальной кухне аббат никогда не слышал ничего хорошего. Все, кто когда-либо пробовал ирландские национальные блюда, говорили ему, что никакого особого удовольствия при этом не получали. И все же Листрхейду интересно было — что ж такое едят в Ирландии? Теперь он это знал. И мог внести маленькое уточнение: встречаются порой и очень вкусные ирландские блюда… Он знал, что ирландцы любят овсянку не меньше, чем жители туманного Альбиона, и что этот злак— главная национальная пища на острове, но такого он не ожидал. В первый же день его обитания в гостиннице паба, на обед ему дали огромное блюдо, на котором был кусок мяса, в качестве гарнира к нему прилагалась овсянка, а к ней — еще овсянка, только немного по-иному приготовленная. Причем овсянка была подана в таком количестве, какое, по разумению аббата, в нормальном человеческом желудке уместится не могла. И такое повторялось каждый день, кроме пятницы, когда мясо есть не полагается — католическая страна все-таки! — и в столовой, к его бурному восторгу, давали лосося с рисом. Очень вкусная штука. Но все остальные дни — овсянка, овсянка и еще раз овсянка. Самое ужасное, что девушка, которая накладывала пищу и разносила посетителям, работала так проворно, что чаще всего он не успевал сказать: «Хватит!» Один раз все-таки успел, чем повергл ее в легкий шок. «Вам что, ЭТОГО хватит?!» — ужаснулась она, уже положив на тарелку нехилую горку национальной еды… Как он заметил, овсянку в Ирландии подают в любом виде. Как ее только ни готовят! Приходишь в столовую или в ресторан, там тебе и вареная овсянка, и жареная, и в пирогах, и пудином…… Наверное, нет такого блюда из овсянки, которое не предлагают в ирландских пабах. За одним из столиков сидел кто-то очень знакомый в никаком состоянии. Аббат улыбнулся, и попросил хозяина выделить отдельный номер в гостиннице. Когда наутро юноша проснулся, он был изумлен: -Ты? Что ты здесь делаешь? Так встретились братья. Аббат решил, по рекомендации Яна, остановился здесь на все время, пока шел праздник. Так же он привел сюда всех остальных, с кем он ехал вместе. Брат его был еще студентом и учился, как и основная часть завсегдатаев паба, на брегона Листрхейд — младший носился по дому, гремя амулетами. На его шее развевался зеленый платок. Руки были в бисере, а на ногах — красные остроконечные туфли из мягкой кожи. Светлые волосы венчал выделанный плетеный обруч из кожи оленя. Ян был в белой холщевой рубахе, изрядно украшенной вышивкой, по низу рубахи и рукавам ее проходила бахрома. Так же он был в брюках, подобных рубахе. Вероятно, этот наряд ему подарил кто-то из Леса, ибо выглядел он несколько поношенным… .Гремел Ян так же колокольчиками. Колокольчики были на щиколотке. Листрхейду, имевшему титул барона, позволялось одеваться и вести себя так, как ему вздумается… Был март. Шел легкий снег. Стояли туманы. Снег быстро таял. Земля казалась унылой, несмотря на изредко проблескивающее в облаках солнышко. Снег лежал в горах, покрывал верхушки холмов. Трелистники еще не появились… Молодежь заготавливала зеленую краску: красить реку. Официально празднование дня св. Патрика было запрещенно. Народ в то время только-только начал выходить из подполья. То тут, то там в Городе появлялись светлые лики Мастеров. Они загадочно улыбались и куда-то спешили. Запросто можно было прослыть «белой вороной». Хранилась некая тайна.ОНИ-были изгоями и «левыми».город не принимал их за «своих», а Мастера не любили Город, считая его серым и пресным. Где уж они, Мастера собирались-было известно лишь избранным. Власти Города не поощряли сходки и всячески им препятствовали, посылали шпионов. Поэтому приходилось быть инкогнито. Стали популярны широкополые шляпы, скрывающие лицо, и плащи-накидки, неопределенного цвета, скрывающие фигуру. Только лица, полные вдохновения-трудно было скрыть. В них как-то особенно отражалась Вечность. .Собрание-собранием, но нельзя же все время о серьезном! В один из дней весело галдящая толпа друидов отправилась на экскурсию по окрестностям острова. Путешествие возглавил Мерлин, который по пути рассказывал о том, что видели друиды… Направлялись они на самый юго-запад Ирландии, на полуостров Дингл. Конечно, экскурсия — не самый лучший способ познакомиться со страной, и все эти «посмотрите направо, посмотрите налево» дают лишь поверхностное впечатление о том, на что люди смотрят, но как еще можно было бы за один день осмотреть столько всего? Замечательные пейзажи. И чем дальше, тем выше холмы. Всякому, кто хоть немного знаком с ирландскими поверьями, известно, что в некоторых холмах проживают сиды — нездешний народ. Причем живут они не во всяких холмах, а в тех, которые имеют чуть округлую форму. И это, неспроста.: днажды в одном таком холме нашли древний додруидский храм. По обе стороны от дороги росли изумительные — в человеческий рост — кусты фуксии, усыпанные яркими цветочками, которые друиды сперва приняли за ягоды и хотели сорвать. Склоны холмов были какого-то странного цвета: не сплошь зеленые, а с какими-то красноватыми крапинками. Приглядевшись, аббат поняла, что эти крапинки — нечто иное, как выступающие наружу горные породы, на которых почва простоне может удержаться — ее сдувает ветром и смывает дождем, и поэтому на склонах, кроме редких пучков травы, ничего расти не может, а местами и трава не растет. Изредка кое-где на холмах попадались ложбинки, куда ветер и вода сносили и смывали всю почву, какая только была в округе, и на этих клочках земли росла самая сочная трава. Хоть тут можно пасти скот или посадить что-нибудь. Из-за этих вот плодородных участков на каменистых холмах разыгрывались настоящие драмы: каждый из окрестных крестьян желал заполучить их. С этой целью заключались свадьбы, а уж какие ухищрения предпринимались для того, чтобы получить желанный участок в наследство! И все эти усилия, в конечном счете, были не сравнимы с тем тяжким трудом, который требовался, чтобы вырастить хоть что-нибудь на сплошных камнях. Дальше — больше. Когда они подошли к морю, дорога уже напоминала «серпантин». По одну сторону — скалы, за которые из последних усилий цепляются худосочные травинки, по другую — обрыв и море внизу. К тому же дороги очень узкие (в Ирландии они вообще шириной не отличаются) и петляют страшно. По ходу дела Мерлин рассказывал о легендарной истории мест, которые были то справа, то слева от них. Так, друиды увидели холм, на котором сидел Кухулин, герой ирландских саг, , а также гору Сливе-Мыш, на которой давным-давно жила женщина-вампир. Все началось с того, что она пила кровь из ран отца, погибшего в битве. Отец ее, кстати, был человеком весьма благородного происхождения. Это не помешало его дочери вести себя довольно-таки безобразно: она убивала и поедала людей и животных. И продолжалось это до тех пор, пока местный король не схватил ее. Убивать вампиршу он не стал, а вместо этого женился на ней, (она, оказалось, была самой красивой женщиной Мунстера), и она стала примерной женой и матерью его четверых детей и просто уважаемой дамой. Еще взгляду друидов открылась одна долина, увидев которую, Листрхейд подумал: «Безумная красота»! Оказалось, это и была знаменитая «Долина безумцев», куда уже несколько столетий приходят окрестные сумасшедшие, чтобы с помощью целебных источников вернуть утраченный рассудок. Вроде бы помогало. Вообще человеку, знакомому с ирландскими легендами, здесь открывалось много удивительного. Путешествие было долгим, и идти порядком надоело… Но впереди было еще много интересного… Первой из них была удивительная постройка. На первый взгляд в ней не было ничего особенного: невысокая стена, сложенная из плоских серых камней, тянулась вдоль обрывистого берега, и в одном месте, куда, собственно, и лежал наш путь, возле стены возвышалось такое же серое и невзрачное строение — приземистое, с низким входом на площадку, опять же огороженную стеной, откуда открывался дивный вид на море. Как объяснил Мерлин, построено это все былолет сто-двести тому назад. Листрхейд не был историком и, и, возможно, само это строение меня оставило бы равнодушной, если бы не одна деталь… Представьте себе отвесный скалистый берег, волны, бьющиеся о камни, и по самой кромке этого берега змейкой бежит стена, отгораживая берег от моря. Чего ради? Кто мог причалить к скалам, кто мог, даже причалив, забраться по этим отвесным скалам? По-моему, ни один здравомыслящий человек не мог предположить, что опасность нападения придет с моря. Если уж чего и опасаться, так это прихода врага из соседней земли, то есть с противоположной стороны! Так нет же, не поленились люди сложить стену, возвести строение… Зачем? Никто из ныне живущих не знает, а тех, кто знал, давно уж нет в живых. Живые, мертвые… Он вспомнил, что согласно ирландским поверьям, иной мир располагается где-то далеко в море на островах или даже на дне морском, то есть там, за этой стеной, у подножия отвесных скал. Неужели же жители Дингла с помощью стены хотели разграничить наш и не наш миры? Хотя кто их знает, этих ирландцев. Они всегда были весьма экстравагантными людьми. Взять, для примера, хотя бы ирландских монахов. Еще только подъезжая к странным укреплениям, Листрхейд заметил то тут то там посреди сельского пейзажа какие-то каменные штучки, издали похожие на ульи. Эти постройкибыли примерно в человеческий рост, а может, и чуть меньше, имели форму колокола и у каждой был небольшой вход. Что это, он сначала не понял и подумал, что каменное нечто, наверное, как-то связано с сельским хозяйством. Действительно, сейчас их иногда используют как загоны для скота, но изначально они были предназначены для людей. Оказалось, это старинные кельи. — Но как же там помещались монахи?! — удивился он. На его взгляд, поместиться в этом улье можно только хорошенько скрючившись. — А они в них и не жили, — был ответ, — а только спали. Ну может, в непогоду прятались. — А спали как? Как младенцы в утробе? — Именно так. — Но это же ужасно неудобно! — А зачем монахам удобство? А действительно, зачем? Но он, честно говоря, все же слабо представлял себе, как можно спать, свернувшись в таком колоколе, где места не больше, чем в утробе матери перед самым рождением человека. Но это еще цветочки. Немного попозже друиды отправились посмотреть один из старинных ирландских монастырей. Аббат по глупости своей ожидал увидеть какое-нибудь мрачное строение, обнесенное высокой стеной, здание с кельями, куда можно будет войти и посмотреть, как жили монахи, с церковью… Как бы не так! От монастыря остались одни развалины, но и они давали представление о том, как, собственно, жили эти самые монахи — без всяких излишеств типа келий и трапезных. Для тех, у кого нет воображения, на территории монастыря был стенд с картинкой. Сам монастырь был на редкость маленьким, однако же в нем проживало до трех десятков монахов. Жили они в домиках, сложенных из плоских камней, похожих на те же кельи-ульи, только побольше. Ни о каких окнах речи не было, только маленькая дверь, в которую, по-моему, едва можно было пройти. В эти круглые постройки монахи набивались по нескольку человек и спали вповалку то ли на соломе, то ли на шкурах. О мебели и посуде, конечно же, никто и не думал ввиду полного отсутствия и того и другого. — И как же они жили в таких условиях? — удивился он. — А нормально. Все остальные-то жили еще хуже — ответил Мерлин. — Куда уж хуже-то? — Но ведь крестьяне жили в таких же домах, только целыми семьями да вдобавок еще и держали в них скотину. «Тоже верно. Жить надо проще» — подумал аббат. От церкви почти ничего не сохранилось, зато посреди монастыря гордо возвышался крест. То, что это был крест, он не сразу уловил. Издали он был похож на обыкновенный стоячий камень, высотой примерно с Мерлина, вроде тех, на которых в раннем средневековье ирландцы делали так называемые огамические надписи. Много таких камней он видел в коридорах университета в Корке. На этом же камне огамических надписей не было, где-то по боку шла незатейливая латиница, , а на плоской поверхности камня был высечен огромный цветок со стеблем и листиками в виде завитушек. Так, по крайней мере, он понял этот рисунок. И только приглядевшись, заметила, что у цветочка четыре лепестка, и что они, собственно, и являют собой крест. Рядом из земли торчал камешек поменьше, на котором был высечен обыкновенный крест без затей. «Видимо, для таких непонятливых, как я» — подумал аббат. Как выглядит старинная ирландская часовня, он узнал позже. На пути обратно толпа друидов остановилася около какого-то придорожного паба, и Мерлин отвел им полчаса на то, чтобы друиды могли попить чего-нибудь и просто погулять. Недалеко от этого кафе находилась постройка под названием «Gallarus Oratory». Надпись на открытке с этой церковью, невесть каким образом оказавшейся потом у меня, гласила: «Эту часовню построили 300 лет назад. Она является прекрасным примером постройки из сухой кладки. Крышу образуют стены, которые постепенно соединяются наверху. Длина — 8 метров, ширина — 5 метров, высота — 5 метров. Часовня была построена первыми христианами (имелось в виду, конечно же, „первыми христианами в Ирландии“), которые очень любили свое ремесло. Тогда жизнь была проще, и люди гораздо лучше понимали Бога и Его волю, чем сейчас». « Это уж точно» — подумал аббат и печально улыбнулся. Внутри часовни не было ничего. Ни алтаря, ни тем более каких-то украшений, росписей и архитектурных излишеств. Ровный земляно йпол. Каменные стены, плавно соединяющиеся вверху. Только в стене напротив входа высоко, почти под самой крышей, было маленькое окошко. И сквозь него на пол, на самую середину часовни, падал свет. Все. И, что самое удивительное, постояв в этой часовне минуту, он понял, вернее, всем нутром почувствовал, что именно этого и достаточно, чтобы думать о Боге. На полуострове Дингл аббату Листрхейду довелось увидеть еще много замечательного: например, остров, который напоминал спящего великана. Огромный бородатый мужчина чинно дремал посреди океана, сложив руки на большом животе. Там же он посидел на самом краю света, в том самом месте, где берег круто обрывается в море, за которым нет ничего, кроме горизонта… И вообще это путешествие было чудесным. Светило солнце, с моря долетал нежный солоноватый ветерок… После сытного обеда, когда довольные друиды разбрелись кто куда, аббат стоял, вперившись взглядом в два изумрудных холма, между которыми белели чистенькие домики. Невдалеке мычали коровки и блеяли овечки, в общем, более идиллического пейзажа и нельзя было себе представить. Тут к нему подошел один весьма приятный господин Р. О*Мата, один из организаторов праздника. Листрхейдовское восхищение пейзажем, похоже, тронуло его. — А ведь я сам из этих мест. Здесь родился и вырос. — Здорово тут у вас. — Летом-то здорово. А вот если бы ты приехал сюда в ноябре, тебе бы вряд ли понравилось. Вообще, сейчас удивительная погода, ветра почти нет. Обычно он дует чуть ли не круглый год, а зимой он такой сильный, что сбивает с ног, к тому же очень холодный. Представь себе — море серое, небо почти черное, постоянный ветер, холод, сырость. Поэтому здесь почти никто и не живет. «А как же все эти дома?» — хотел было спросить аббат, но его собеседник ответил раньше, чем аббат открыл рот. — Почти все дома, которые ты видите, — это типа «домиков на лето». Очень многие принадлежат людям с материка. Летом здесь много народу, а зимой почти никого. Местные уезжают, в основном молодежь, потому что работы здесь никакой нет, кроме сельского хозяйства. А этим много не заработаешь. -Грустно все это, — сказал аббат. А про себя подумал: «Ну, везде, везде одно и то же…» Еще бы не грустно, особенно если подумаешь, что это ведь один из немногих районов, где говорят по-гэльски. А молодежь уезжает в города, забывает язык. — А вы сами с детства говорили по-гэльски? — Да, конечно, — похоже, вопрос даже удивил собеседника. — В семье только на нем и говорили. — А с детьми вы на каком общаетесь? — На гэльском, естественно. «А вот это чудесно, — отметил я про себя, — обычно все ратуют-ратуют за язык, , а с детьми все равно на языке Альбиона общаются…» — Я считаю, что от Альбийского они все равно никуда не денутся, вокруг все по-альбийски говорят, в школе его учат. Так что дома мы учим родной язык. Да, это редкость! Праздник закончился, а впереди были целые сутки до отплытия на Альбу. Естественно, их надо было где-то провести. Аббату повезло, что он повстречался с Яном: который когда-то жил в Городе, а теперь обитал в сельской местности и готов был приютить Листрхейда. Как оказалось, аббат не только нашел место для ночлега, но и обрел в лице брата весьма интересного собеседника. Выяснилось, он замечательно владеет ирландским. И, как следствие — даже переводит на ирландский Пелле О* Вина. Для начала он повел его в Тринити Колледж, самый большой университет вИрландии. -а что мы там будем смотреть? -спросил он у брата. -Книгу Келлз. Этого было достаточно, чтобы аббат помчалась в Тринити Колледж со всех ног. Действительно, побывать в Городе и не увидеть это чудо было бы просто глупо. Это самое красивое ирландское Евангелие было создано двести лет назад, когда к книгам вообще относились гораздо трепетнее, нежели сейчас. Естественно, все знают, каким трудом давалось создание рукописных книг, и поэтому всякие ухищрения типа красной строки и затейливых миниатюр воспринимаются как образцы ювелирного искусства. Ностоит один раз увидеть репродукцию с Книги Келлз, где каждая страница испещрена мелкими-мелкими узорами, такими затейливыми, что кажется, создать их человеку не под силу, и все остальные рукописи кажутся блеклыми. Прежде чем попасть туда, где хранится Книга, они обошли целую выставку, которая рассказывала об Ирландии того времени и о том, как она создавалась. Ее создали сами монахи, которые жили в убогих каменных постройках вроде тех, что видел аббат… Бедняги — или счастливцы? — корпели над пергаментом долгие часы, выводя букву за буквой, выписывая орнамент за орнаментом. Для наглядности в выставочном зале демонстрировалли то, как рождались буквы и орнаменты. Рука монаха с пером медленно-медленно выводила буквы на пергаментной странице. Все это сопровождалось душераздирающим скрипом, от которого у аббата сводило зубы. Потом в руке появлялась кисточка, кисточку монах обмакивал в краску, разведенную в морской раковине, и опять же медленно-медленно рука выводила сложные линии, из которых и должны были сложиться великолепные узоры. Конечно, монахи-переписчики, они же художники, пользовались почетом и уважением. Их было, наверное, не так много (если учесть, что вообще все население Ирландии составляло тогда полмиллиона человек), и как же долго и упорно им пришлось трудиться! Обитали эти люди на острове Иона, в монастыре, который был основан святым Колумом Килле. Сама Книга была помещена в особом темном зале под стеклом, рядом с другими, менее красочными Евангелиями. Братья достаточно долго ждали своей очереди — желающих попасть в святая святых и посмотреть на страницу «той самой книги» было предостаточно. И вот, наконец-то, аббат тоже смог склониться над стеклом в полутемном зале и вглядеться в затейливую вязь, которой была покрыта пергаментная страница. Далее братья оказались в главном зале университетской библиотеки, пропахшей старой древесиной и книжной пылью. От пола до потолка в два этажа — полки с книгами. Вначале, когда библиотека была только построена, зал был одноэтажным, с плоским потолком. Потом книг становилось все больше и больше, места на стеллажах стало катастрофически не хватать и пришлось разобрать потолок, надстроить здание и сделать еще один этаж в виде галереи с книжными полками. Кроме старинных книг, здесь были и иные, не менее интересные вещи, например, древняя ирландская арфа, по легенде, принадлежавшая какому-то королю. Эта арфа была самой древней в Ирландии. После они отправились к Яну в его далекую деревню. —Есть будешь? — спросил Ян. — А то! — Есть курица, есть овсян… — Только не это! — Ну хорошо, хорошо, есть рис. Еще одно национальное блюдо называлось «ирландское рагу». Листрхейду довелось попробовать его только один раз, и об этом он совсем не жалел, потому что, с одной стороны, попробовать все-таки надо было, а с другой — желания повторить этот опыт у него больше никогда не появлялось… И выглядит не очень аппетитно, и на вкус напоминает гуляш из еще не забытой студенческой столовой. И в качестве гарнира все та же овсянка. Гораздо большего внимания, на его взгляд, заслуживаюли ирландские напитки. Пиво, например. Тот самый кучер, который вез их в университет, гордо указал на небольшой заводик на окраине Корка. -А вот здесь, — пояснил он, — производят «Бимиш». И когда Листрхейд имел глупость спросить: -А что это такое? Он объяснил снисходительно, как обычно детишкам объясняют: -Ну как же, это же местный сорт пива! Естественно, аббат не долго пребывал в невежестве и при первой же возможности попробовал этот самый «Бимиш». И с тех пор, украдкой, пробовал его каждый вечер. После ужина и часового трепа он хотел уже отправиться спать, ведь на следующий день ему предстояло вовремя быть в Порту, чтобы не опоздать на корабль. Однако Ян торжественно заявил: «Ты мой гость, и я должен тебя развлекать». После чего не менее торжественно извлек из холодильника восемь бутылок «Гиннесса». Когда это невинное развлечение окончилось, радушный хозяин предался размышлениям на тему: «А чего бы такого еще выпить?» Робкие попытки аббата отказаться от спиртного были встречены бурным негодованием и недоумением. Только аргумент: «В Ирландии надо пить ирландские напитки» — смог подействовать, но Ян воспринял слова брата буквально, хотя и превратно, и выставил на стол бутылку ирландского виски. И все же аббату удалось прийти к разумному компромиссу, и они договорились выпить кофе по-ирландски и на сем завершить возлияния. Ирландский кофе — весьма приятный напиток, особенно в холодные и промозглые вечера, когда приходящему с улицы хочется чем-то быстро согреться. Летом, правда, ирландский кофе тоже неплох. -Мне рассказывали, -сказал аббат, — не знаю, правда ли это, — что этот достойный напиток изобрели женщины. Ведь издавна ирландские мужчины пили виски, а жены смотрели на них и завидовали. Женщинам пить крепкое негоже, а хочется… Вот они и придумали добавлять виски в кофе, чтобы и выглядеть пристойно, и получать запретное наслаждение. (Ему не раз доводилось следовать их примеру, и он даже сам делал «Айриш кофи» на Альбе, , но сейчас — о, сейчас ему почтинастоящий ирландец приготовит настоящий ирландский кофе!) — Минутку, — сказал Ян, — только спрошу у соседа, как эту штуку готовить, — и отправился к соседям. Соседка продиктовала ему рецепт, и таинство началось. Сначала Ян искал кофе. Потом ему понадобился еще один ингридиент, который по-английски назывался «cream». Перерыв весь погреб, Ян достал баночку с такой надписью, но в ней оказалась сметана. — По-моему, — сказал аббат, — туда все же следует добавлять сливки… — Точно, сливки! — воскликнул Ян. — Только сливок нет. Молоко пойдет? Но и без сливок кофе получился весьма и весьма вкусным. Ведь главное в нем все-таки виски… Барон был хилым, слабым человеком, и никогда не заботился ни о своей фигуре, не о накачанных мышцах. Он был ленив и обожал лежать на диване. Еду ему приносила горничная, образ жизни он вел праздный. Шатался по Городу, болтал со студентами, предавался развлечениям, откровенно пьянствовал. Мечтал, созерцал потолок. Боролся с мухами. Купался в море. Загорал на пляже. Катался верхом. Делать не любил ничего. Если только предаваться чувственным удовольствиям, наслаждаясь обществом красоток. В этом он был постоянен. Уходил от проблем, конфликтов, стрессов, разочарований, погружаясь в мир грез и магии. Все так бы и продолжалось, если бы в его жизнь не ворвались эти события. Размеренная, убаюкивающая жизнь кончилась с приездом его брата аббата. Рассказы брата о дальних странах, его мечты -зажгли его сердце. И он уже бредил путешествиями, приключениями на свою утомленную «миром» голову, хотелось говорить о прекрасном и возвышенном, и — проповедовать. Он уехал на Альбион, долго там жил… Думал… Пока у него не созрел план изменить жизнь эльфов: только так можно было повлиять на судьбу Ирландии. Талантливые Эльфы, вооруженные свежими откровениями безусловно стали бы решающей силой. Лень развила в нем привычку мыслить стратегически. (продолжение следует…)