a carryover effect

Хорошо, в конце концов, весь этот вечер был сплошной случайностью. Репетиция в театре совершенно случайно закончилась на полчаса раньше - это раз. Тарьё случайно забыл в гримерке перчатки, отчего он перестал чувствовать собственные пальцы после пяти минут пребывания на улице - это два. Кофейня, в которой работает Хенрик, располагается в пяти минутах ходьбы от театра - опять же, по совершенной случайности. И Сандвик уже второй час ждет, когда закончится его смена - упс, и это тоже вышло случайно. Он хмуро смотрит на остывший кофе перед собой, пытаясь понять, насколько далеко его поступок выйдет за пределы шкалы глупости, если такая шкала вообще существует. Водрузив перед собой увесистый учебник английского, он делает вид, что сосредоточенно читает - в те секунды, когда Хенрик отвлекается от украшения зала к Рождеству и смотрит в его сторону. В остальное время он сверлит глазами его широкую спину, словно она скрывает ответы на все бомбящие его голову вопросы. Главный из которых "Что я вообще здесь делаю?" Он в десятый раз просматривает главу о неличных формах глагола, совершенно не вчитываясь в слова, когда на соседний стул кто-то приземляется. - Ты можешь себе представить - они не хотят включать песню The Pogues* в рождественский плейлист! Говорят, что она слишком грубая. Если меня стошнит в чей-нибудь фраппучино при сотом прослушивании "Last Christmas" - вот это будет реально грубо, - тараторит Хенрик, водружая локти на стол. Тарьё залипает на кусочке фольги от мишуры, который прилип к его щеке. - Ты испортил мое новогоднее настроение одной фразой, большое спасибо, - отзывается он, снова опуская взгляд на страницы учебника и продолжая тщетные попытки вникнуть в суть изложенного. - Судя по твоему лицу, портить было особо нечего, - Хольм вглядывается в усталое лицо парня, кивая на раскрытый учебник на столе. - Чертов тест по английскому в понедельник, - вздыхает Тарьё. "И еще куча мыслей не о том, о чем нужно, но это не имеет значения". Он напрягается, потому что, в конце концов, вполне логичным для Хенрика будет сейчас спросить, а почему он, собственно, сидит до вечера здесь, так и не притронувшись к остывающему кофе, вместо того, чтобы спокойно заниматься дома? Поэтому он судорожно пытается придумать хоть какое-то оправдание, но как назло все звучит слишком бессмысленно и наивно в его голове. На самом деле, единственное правдивое оправдание пугает его до чертиков. Но Хенрик не задает неловких вопросов, и Тарьё благодарен ему за это. - Я заканчиваю через десять минут, потом можем купить пива и посмотреть что-нибудь у меня дома. На английском, - он поднимается из-за стола и развязывает фартук. Он уходит так же, как Эвен – не дожидаясь ответа, словно вправе принимать решения сразу за двоих. Тарьё провожает его взглядом, думая о том, сколько привычек они переняли у выдуманных персонажей. И о том, чего он совсем не хотел бы перенимать. У него с Исаком слишком сложные отношения – порой ему кажется, что он балансирует на шаткой границе между ним и собой, чувствуя, что неизбежно сорвется на сторону первого. Он погружается в него, практически не замечая, что прописанные в сценарии мысли и чувства вытесняют его собственные, как вытесняет воду из переполненной ванной случайно брошенный в неё предмет. Иногда он ощущает его присутствие в своей голове так отчетливо, что ему становится страшно. «Его не существует, он – не я, это всего лишь моя работа,» - он проговаривает эту фразу каждое утро, стоя перед зеркалом. Выдыхает, включает прохладную воду, поднимает глаза на свое отражение. Становится легче, на какое-то время. *** Мир начинает мягко кружиться вокруг своей оси, когда Тарьё делает пятую затяжку. Он скрещивает ноги на кровати и откидывается спиной на прохладную стену, наблюдая, как Хенрик раскладывает на полу разноцветные коробки с DVD-дисками. Закончив этот завораживающий ритуал, он оборачивается к нему, принимая наполовину скуренный косяк из его пальцев. Сандвик опускается на пол. Они окружены пластиковыми коробками, будто теми самыми солдатиками из рассказа Стивена Кинга, которые оживали и убивали людей по ночам. Он всматривается в выцветшие лица актеров, в их застывшие выражения выдуманных эмоций на лице, он аккуратно касается пальцами шершавого на ощупь пластика. А что, если Ди Каприо тоже не спал ночами, думая о Розе? Что, если Хит Леджер иногда смотрел в одну точку, вспоминая Джека Твиста? Искали ли они в реальном человеке, которому удалось передать все чувства своего персонажа, черты несуществующих людей? А главное – находили ли они их? Тарьё поднимает глаза на Хенрика – тот в ответ вскидывает брови (одно из немногих движений, которое Эвен перенял у Хольма, а не наоборот). Младший растерянно жмурит глаза, облизывая пересохшие губы. - Мне кажется, или тебя накрыло? – его голос звучит чуть-чуть насмешливо, и отчего-то по рукам Тарьё бегут мурашки, заставляя поёжиться. - Походу, - отзывается младший, поспешно отводя взгляд и делая глоток из бутылки с пивом. Это щекочущее чувство в груди, когда тебе очень-очень нужно что-то сказать, потому что потом больше не будет времени, не представится еще одного такого момента, но то, что так рвется наружу, что так безумно не терпит молчания – наиглупейшая вещь на свете. Он глотает горькое пиво, представляя, что вместе с ним его несказанные слова уходят по пищеводу, и он точно никогда их не скажет. Но все не так просто, как ему хотелось бы. - Окей, давай я приготовлю что-нибудь. Минут через пятнадцать тебе захочется сожрать целого кита, - Хольм смеется и хлопает его по плечу, как ни в чем не бывало. Он ловко перепрыгивает через диски и протягивает ему руку. Тарьё заторможено думает, что в любом другом случае бы хлопнул его по руке – но сейчас он хватается за его холодную ладонь, как утопающий – за спасательный круг. Неуклюже приземляется рядом с ним и так же неуклюже утыкается в его плечо, потому что гравитация решает напомнить ему о своем существовании именно сейчас. - Только не тосты с кардамоном, - бубнит младший в шею Хольма, отчего тот снова смеется, обхватывая его за плечо и таща на кухню. - Напомни мне в следующий раз больше тебя не накуривать, - доносится сверху, пока Сандвик переставляет ослабевшие ноги, зажатый между холодной ладонью и теплым плечом. - Да все нормально со мной! – оправдывается он, выпутываясь из его рук. Потому что эти руки вызывают слишком много непрошеных воспоминаний. Чужих воспоминаний, воспоминаний, которых не было, которые были придуманы и сыграны под правильным светом и с правильными интонациями – но, в тоже время, пугающе реальных. Он был там. Он был в квартире Эвена, рассматривал замысловатые рисунки на стенах, смеялся, сидя с ним рядом; он был в бассейне, вдыхал запах хлорки и да, капля воды действительно попала тогда ему в горло; он обнимал Эвена в постели, он проживал все это так реально, что захватывало дух. Он смотрел на все глазами Исака, чувствовал теплую чужую кожу подушечками пальцев Исака, целовал Эвена губами Исака. Вот только самого Исака никогда не было. Теперь он понимает, что войти в роль было довольно просто. Гораздо сложнее теперь из нее выйти. Жить, понимая, что сам построил внутри себя этот маленький мир, старательно ассоциировал себя с другими взглядами, другими мыслями, другой ориентацией, растворял себя, уступая место хорошо продуманному персонажу. А потом – надо возвращаться в реальность, но ты не можешь сделать этого до конца, потому что часть тебя больше тебе не принадлежит. И самое глупое во всей этой истории – те сильные эмоции, которые Исак испытывал к своему экранному «мужчине мечты» Тарьё неосознанно перенес на Хенрика. Он прячет лицо в руках, сидя за кухонным столом. Хольм не видит его, увлеченный процессом приготовления чего-то, о чем Тарьё не имел и малейшего представления – по большей части потому, что он был погружен в свои мысли последние несколько минут. Когда он выходит из оцепенения, то понимает, что трава развязала ему язык. Слова, которые он так старался проглотить, возникли в его голове снова, будто бы он и не пытался от них избавиться. - Хенрик, - он произносит его имя громко и отчетливо, не давая себе времени как следует задуматься о последствиях. Старший оборачивается к нему, отвлекаясь от нарезания овощей. - Ты когда-нибудь… когда-нибудь думал о том, что твой персонаж занимает слишком много места в твоей голове? Он ожидает, что Хенрик начнет смеяться и снова подкалывать его по поводу его состояния, но нет – он кажется серьезным сейчас и немного сбитым с толку неожиданным вопросом. - Что ты имеешь в виду? – Хольм подходит к нему и садится на стул рядом, изучая его раскрасневшееся лицо. - Я не знаю. Я не совсем понимаю, что со мной происходит. Я слишком часто думаю, как Исак. Наверное, я очень сильно старался его прочувствовать, так что теперь не могу избавиться от ощущения, что он постоянно меня преследует. Его эмоции, его чувства. Блять, это так глупо звучит, - Сандвик снова закрывает лицо руками, словно пытаясь спрятаться от того, что затеял. Но мучающие его мысли стали словами, которые он произнес – в этом процессе нет, и никогда не будет функции обратной перемотки. Хенрик молчит, кусая губы. Секунды молчания падают на голову Тарьё, как капли воды на затылок приговоренного к одной из самых жестоких пыток**. - Это не глупо, - наконец произносит старший. – Ты вжился в его роль, так что это совершенно нормально, что иногда ты не можешь уснуть из-за его мыслей. Тарьё поднимает на него глаза. - У тебя было такое? Хенрик не ловит его взгляд. Наоборот, он старается смотреть куда угодно, только не на него. Тарьё остается изучать линию его профиля. - Да. - Черт, - ругается Тарьё, мотая головой, словно не до конца веря, что они вот так сидят на кухне и разговаривают об этом, словно это самая обычная вещь на свете. - Черт, - повторяет за ним Хенрик, чуть улыбаясь и наконец-то смотря ему в глаза. - И что? Мы сумасшедшие? – Сандвику хочется, чтобы это звучало как шутка, но ему совсем не до смеха. - Ты привыкнешь. Скоро ты получишь еще какую-нибудь роль, переключишь на неё внимание, и Исак перестанет тебя беспокоить. - Если бы меня беспокоил только Исак, - произносит Тарьё, мысленно прикусывая себе язык. - А кто? – спрашивает старший, но Сандвик видит в его глазах отчетливо, что он все понимает. - Эвен. Хенрик хмурит брови, открывает рот, чтобы что-то ответить, но мелодия телефона возвращает их в реальный мир, рассеивает странные мысли навязчивым, громким звуком. Он несколько секунд смотрит вглубь коридора, откуда доносится звонок, перед тем как снова перевести взгляд на Тарьё. - Подойди, - говорит Сандвик. Губы у него обветрены и выражение на лице представляет собой смесь различных эмоций. Хенрик не может отгадать ни одну из них. – Подойди, вдруг это важно. Телефон перестает звонить ровно в ту секунду, как он заносит над ним руку. Он рассеянно смотрит на экран, на котором отображается пропущенный вызов. Не успев посмотреть, кто это был, он бросает взгляд на зеркало и замирает. С гладкой отражающей поверхности за ним немигающим взглядом следит Эвен. Он пытается стряхнуть это наваждение, повторяет себе мысленно, что он взрослый, что он должен держать себя в руках, что все это чертовски неправильно. Исак Вальтерсен ждет его на кухне.