Прокляты

Леопольд Фитц — человек с высоченным IQ, неиссякаемым (почти) запасом идей, быстрой скоростью мысли и огроменным запасом знаний в кудрявой голове. Лео Фитцу понадобились годы, чтобы понять, что боевая подруга, его Симмонс, его Джемма не только умна, весела и вообще «своя», что называется, в доску, но ещё и привлекательна. Привлекательна настолько, что в какой-то момент Лео ловит себя на том, что находиться с ней рядом становиться всё сложнее. И вместе с тем теперь без неё — никак. Совсем. Это накатывает быстро, стремительно. Чувство подстёгивается постоянной опасностью, в которой они находятся. Свист пуль, бесконечные «нужно быстрее!», «нужны варианты!», вой турбин, командный голос Коулсона… всё это служит как бы звуковым фоном для пунктиром бьющейся в голове мысли. Джемма Симмонс великолепна Леопольд Фитц никогда не считал себя храбрецом и никогда не пытался им быть: страх — вполне нормальное явление. Именно страх подстёгивает инстинкт самосохранения. Именно страх — подушка безопасности любого живого существа. Страх сам по себе — инстинкт. Лео, наверное, какой-то ненормальный человек, потому что в минуту, когда им с Джеммой грозит смертельная опасность (они, по факту, уже почти были мертвы, но Джемма, великолепная Джемма, нашла выход), он не думает о том, как бы ему выжить. Он видит сколько осталось кислорода, и, почему-то, эта информация не заставляет его внутренне сжаться, испугаться или начать лихорадочно придумывать какой-то другой способ (которого, совершенно точно, нет). Просто глухо ухает сердце. Вот и всё. Он успевает признаться, сумбурно, глупо и как-то вымученно. Впрочем, так и есть: это она его спровоцировала. Слова срываются с губ, как последний аргумент, как какой-то козырь, прибережённый напоследок. Фитц не хотел этого говорить. Симмонс и так будет непросто, если (когда) он умрёт, а уж теперь… он знает свою Джемму: она будет горевать ещё сильнее. Его признание ударило по ней, что обух по макушке. И её замешательство дало время. Время, чтобы нажать кнопку, а дальше… А что было дальше Фитц помнил смутно. Помнил лишь, как что-то ударило, выбив весь воздух. А затем — темнота… *** Леопольд Фитц — человек с непослушными руками, нарушениями речи, рассеянным течением мысли и с совершенно перепутавшимися, наполовину непонятными знаниями в поникшей голове. Лео Фитцу нужны ещё долгие месяцы, чтобы оправиться и прийти в себя. А ещё ему до зарезу нужна мотивация. Хоть какая-то. Ему нужно, чтобы в него верили. Он не просит, чтобы его жалели, ему даром не сдалась их жалость! Это не только унизительно, это ещё и бессмысленно. Его понимает только Джемма. Её образ в его голове столь яркий, что иногда Фитцу кажется: только он и сохранился достаточно чётко, только он и воспроизводится максимально правильно, точно записанный на выносной диск, не пострадавший при крахе операционной системы. Лео приходится напоминать себе об одном важном нюансе Джеммы Симмонс тут нет Леопольд Фитц не мог и представить, что кого-то будет не хватать настолько. До галлюцинаций. До разговоров с пустотой. До… Он потом узнаёт, что она хотела как лучше. Она думала, что из-за неё ему хуже, что из-за неё он не поправляется. Но дело не в болезни. Дело в том, что ей он такой, каков он сейчас, ненужен. Совсем. Ей нужен её весёлый друг Фитц. С нормальными руками, с нормально работающей головой и без дурацкого «з-за-за-аикания»! Но он — не тот. Он — другой. У него за плечами — девять дней комы, долгие дни и ночи, проведённые в мед-отсеке в попытках понять, как хотя бы разговаривать, как связать мысли, как понять то, что раньше казалось очевидным? Мешала ли ему Джемма? Да. Глядя на неё, на стоящие в её глазах слёзы, слыша жалость в её голосе, слыша какую-то отчаянную надежду, Лео чувствовал себя виноватым. Глупо: он ведь спас её. Выздоравливая, он пытался хотя бы казаться прежним. Маскировка всякий раз летела к чертям. И каждый провал бил сильнее, чем предыдущий, вгоняя самооценку Фитца куда-то, ниже самого дна. Не смог. Не справился. Бесполезный. А потом она ушла и не возвращалась так долго, что Лео для себя всё понял. Она не может быть рядом с ним теперешним. Константа ФитцСиммонс не такая уж и константа, да? Это ведь нормально: люди разбегаются. Это ведь нормально: он и правда не тот. Это вед нормально: двигаться дальше… Только, почему-то, точно кусок от души (если есть она, эта душа, а то ведь не доказано) оторвало, а мир вокруг — тесная клетка. Нет! Не мир. Собственное тело, ни на что не годное. Голову хочется размозжить о стену: всё равно ведь она теперь бесполезна. Он бесполезен. А потом Джемма возвращается. И это — ещё больнее. Они ведь, на самом деле, почти никогда не ссорились. И уж точно друг на друга не дулись. Но сейчас Лео обижен. До глубины души. Он обижен каждой уцелевшей клеточкой мозга. Он обижен. Но как же он рад её видеть. И как же он рад слышать её голос здесь, рядом, а не в собственной бесполезной голове… *** Леопольд Фитц — человек с уже вполне внятной речью, восстановившимся насколько возможно мозгом, стремительной, порывистой мыслью и навязчивой идеей во всё ещё бесполезной голове. Почему бесполезной? А потому что спустя пару десятков «последних зацепок» он всё ещё ни на йоту не приблизился к разгадке. К Джемме. Лео и подумать не мог, что может так кричать. Лео, в общем-то, не очень-то это и помнил, но по лицам команды понял, что, кажется, здорово их перепугал. В себя он приходит лишь в тот момент, когда Мак отбрасывает его в сторону, кажется, и вовсе одной рукой, как какого-то щенка, честное слово. Это не обидно. Это отрезвляет. Слегка. Ровно настолько, чтобы услышать людей вокруг себя. Ровно настолько, чтобы ухватиться за ещё одну зацепку. На сей раз точно — последнюю. Джемма Симмонс возможно жива Было бы можно с пафосным видом говорить «я вытащил её, прыгнув в неизученный портал между мирами» или «я бросился за ней на другой край вселенной». Можно было бы чувствовать себя героем. Но Фитц никогда не был героем и никогда не считал себя таковым. Ему было страшно. Страшно те долгие мгновения, когда он ждал отклика Джеммы. Страшно, когда их пальцы, встретившись, никак не могли переплестись друг с другом. Страшно, когда, выбравшись из-под завала, он не сразу смог понять: а получилось ли? А ещё страшнее было видеть потом осунувшееся, потерянное лицо Джеммы. Фитц смотрел на неё, держал её руку, говорил с ней, точно зная, что ни за что не оставит её, даже если она никогда больше не будет прежней Джеммой. Даже если никогда больше не сможет улыбнуться так же ярко и солнечно, как раньше. А взгляд Джеммы казался Фитцу больным, ищущим будто. И он узнал, в чём дело. Она просто полюбила другого. Лео снова чувствовал себя преданным. Растоптанным. И ненужным, снова ненужным! Наверное, поэтому он и стал помогать ей. Плевать (почти) на Уилла. Плевать. Главное, чтобы помочь ей. Чтобы снова стать необходимым… Впрочем, нет. Он просто не мог поступить иначе. «Щ.И.Т.» ведь должен оберегать людей, верно? Уж что-что, а этот главный постулат организации Фитцу был близок, как никому другому. Он и оберегал. Джемму. А потом прыгнул ради неё в дыру во вселенной во второй раз… *** Леопольд Фитц — человек. Умный? Бесспорно, даже гениальный. Добрый? Наверное, слишком. Честный? Почти во всём. А ещё, кажется, теперь — счастливый. Несмотря ни на что. В «Щ.И.Т.е» ведь редко бывают тихие дни, верно? Зато, в последнее время, часто бывают чудесные ночи. Вот только… Лео Фитц никогда не считал себя храбрецом. И счастье, такое острое, почти болезненное, пугало его. Пугало настолько, что он даже какое-то время от него убегал, боясь «пересечь горизонт событий». Пугало настолько, что даже теперь, когда счастье накрыло с головой, он порой долго не мог заснуть, глядя в потолок, мысленно возвращаясь туда, назад. «Мы прокляты» — сказал он однажды. Фраза, брошенная сгоряча, пропитанная болью и невыкриканным отчаянием. Фраза, оставшаяся где-то в подкорке его мозга (кажется, уже окончательно дееспособного). Может ли счастье быть долгим у проклятых? Может ли? Он видел страх в глазах Симмонс каждый раз, как уходил на задание. Он почти слетел с катушек, когда там, в зеркальном измерении, услышал, что Джемма неизвестно где. Они прошли через столько испытаний, что, казалось бы, стоит принять счастье, как заслуженную награду. Вот только страшно. А вдруг и правда — прокляты? Вдруг, стоит расслабиться, как всё рухнет? Вдруг, стоит отвернуться и всё полетит к чертям? Вдруг… А впрочем, есть ли какой-то смысл в жизни, если боишься собственного счастья? Стоит ли утопать в собственных страхах, вязнуть в навязчивых мыслях, когда руку обхватывают тонкие и холодные (как ледышки!) пальцы, а нежный, тихий сейчас голос шепчет: — Почему не спишь?.. Джемма Симмонс — его смысл