Весенняя буря

— Пьивези мне… — Ёна задумалась и надула щеки — забавный глазастый хомячок. Ёнгук умилился. — Пьивези мне кйоссовки на пьятформе, как у Ники Минаж! Пьивезешь, дядя Гукки? — Кто показал ребенку клипы Ники Минаж, — прошипел Ёнгук, старательно улыбаясь Ёне. Субин хихикнула в ладошку, совершенно не проявляя подобающей молодой матери тревоги за нравственность своей дочери. — Папа и показал, — вполголоса ответила она. — Вернее, сдуру посмотрел "Анаконду" при Ёне-я. Не волнуйся, он потом получил сполна. Ёнгук покачал головой. В чем-то Мэсло совсем не изменился. — Ты точно не хочешь, чтобы Чонмин с тобой полетел? — спросила Субин, встревоженно глядя на него. Она пыталась быть деликатной, но после того, что им с Мэсло довелось увидеть, Ёнгук не мог винить ее за опасения. Хорошо хоть Ёна уже крепко спала и не присутствовала при том, что устроил Ёнгук. — Справлюсь как-нибудь, — он успокаивающе коснулся ее плеча и опустился перед Ёной на колени. Та требовательно глядела на него, обеими руками сжимая огромную, изрядно потрепанную куклу. — Так пьивезешь? — спросила она. Маленькая командирша. Ёнгук потрепал ее по голове: — Постараюсь, принцесса. Веди себя хорошо, ладно? — и обнял ее, чмокнув в мягкую прядку у виска. Ёна что было сил обняла его в ответ. — Юбью тебя, дядя Гукки. А есьи пьивезешь кйоссовки, то в пять… нет, десять йаз сийнее буду юбить! Ёнгук усмехнулся и покачал головой. В свои три с половиной года Ёна откуда-то уже отлично знала, как вертеть мужиками. — Пока, вымогательница, — он подхватил рюкзак и прошел на регистрацию. Позади заволновались фанатки, раздались разрозненные вопли. Ёнгук не стал вслушиваться: за шесть лет он и так наизусть выучил, что ему обычно кричали из толпы. По счастью, благодаря отряду телохранителей из агентства им с Субин и Ёной хотя бы удалось нормально попрощаться. Жаль, что Мэсло не смог прийти — переговоры с лейблами отнимали много времени, а в этот раз Мэсло хотел выбрать правильно. Ёнгук до сих пор не знал, стоило ли молчать о том, что он тоже подумывает уйти из YG. Когда Мэсло намекнули, что больше не заинтересованы в сотрудничестве с ним, он почему-то счел само собой разумеющимся, что Ёнгук останется и продолжит карьеру соло. Но Ёнгук устал. Они оба устали. Один — от безделья, от вечно откладывающихся камбэков, молчания в эфире, от песен, задохнувшихся без издания. Мэсло, три года назад не сходившего с телеэкранов, потихоньку начинали забывать. Последний камбэк Blackout был два года назад, сразу после этого Мэсло ушел в армию, и с тех пор на сцену вышли новые молодые группы — может быть, менее талантливые, но свежие и не примелькавшиеся. Среди них были и "Дэзл", дебютировавшие два с половиной года назад и имевшие оглушительный успех, пусть даже их новый рэпер Зулла и не пользовался такой популярностью, как некогда Чжунхон. Хотя Мэсло и нелегко было это признать, он вышел в тираж. Как ни странно, Ёнгуку агентство уделяло больше внимания. За четыре года у него было пять камбэков, все — довольно успешные, да и популярность у него практически не упала, даже несмотря на его печально известную молчаливость и неуклюжесть в общении с ведущими и фанатами. Наверное, это было не так уж удивительно: за шесть лет Ёнгук хорошо изучил вкусы своей аудитории — музыкальные и не только, — а компания обеспечила грамотный промоушен. Странно было, правда, чем Ёнгук в глазах компании был так уж лучше Мэсло. Ёнгук и спрашивал, но Тедди, как всегда, был чертовски загадочен. Он умел как-то так отвечать, что вроде и много чего наговорил, а сути — ноль, один туман. Признаться, Ёнгук порой завидовал Мэсло. Он как никто знал, насколько ужасно вынужденное безделье, но сам он со своим напряженным графиком чувствовал себя едва ли не хуже. Когда его в аэропортах хватали за одежду, совали в лицо телефоны со включенными видеокамерами, забрасывали в твиттере пошлыми предложениями, присылали по почте использованные прокладки, он чувствовал себя животным в зверинце. Или… да, пожалуй, куклой, как у малышки Ёны-я. Большой, печальной, поломанной куклой, которую раздевают, наряжают и усаживают как хотят потехи ради. Для своих фанатов Ёнгук переодевался и женщиной (раз пять), и покемоном, и телепузиком, и Бог знает кем еще. Изображал улыбку, изображал смех, изображал веселье и влюбленность. Жевал покки на пару с какими-то мужиками, участвовал в пошловатых, пошлых и очень пошлых конкурсах, "чистосердечно" рассказывал о людях и событиях из своего прошлого, существовавших только в сценариях телепередач. Порой Ёнгуку казалось, что он давно, очень давно потерял себя — да так, что уже не найти. Что-то по сути Тедди все же сказал — позже, на какой-то пьянке, уже изрядно набравшись и полапав за попу Черин, ненадолго заехавшую в гости из своей Америки. Ёнгук не любил об этом вспоминать, но и забыть никак не получалось. — Ты неплохо продаешься, — заявил Тедди безмятежно. — Blackout не настолько рентабельны, а об одном Мэсло и говорить нечего. Толку нам с ним возиться, — он засмеялся и глотнул прямо из горла. — Он для этого слишком женат. А ты… не "Дэзл", конечно, уж извини, но покупают тебя хорошо. — Он потянулся снова пощупать Черин, получил в нос и довольно засмеялся. Ёнгук машинально улыбнулся в ответ. Он еще никогда не чувствовал себя настолько… вещью. В последнее время менеджер повадился намекать ему, что пора бы сделать новый камбэк. Ёнгук дипломатично улыбался и делал вид, что в упор не понимает намеков: сейчас он, пожалуй, и строчки не мог бы из себя выдавить. Он будто выгорел изнутри — музыка ушла из него, как вода из пересохшей реки. Не было больше песен, не было слов, нечем было радовать Тедди, нечего было продавать фанаткам. Ёнгук вежливо отговаривался творческим кризисом, но менеджер все наседал, рыская как акула, и в последнее время начал откровенно терроризировать Ёнгука. Правда, даже менеджер Пак поутих после того, как с Ёнгуком случилась первая паническая атака. По счастью, это произошло не на сцене — Ёнгука всякий раз бросало в дрожь, когда он думал, что было бы, если бы его накрыло во время выступления. Но это было всего лишь небольшое производственное совещание. Т.О.П, их менеджеры, режиссер, оператор, гримеры и костюмеры собрались вокруг него, обсуждая концепцию нового клипа — T.O.P & JB, поначалу это казалось неплохой идеей, тем более что песню от начала до конца написал Топ, — и каждый хотел услышать мнение Ёнгука, и все они перекрикивали друг друга, и среди этого галдежа никто не заметил, как Ёнгук неожиданно побледнел и сжался. Это было похоже на ледяную волну. Она возникла ниоткуда, лишь сперва в лицо ему будто хлестнул морозный ветер, и брызгами — внезапная дрожь в руках. А затем накрыло с головой. Внутри похолодело, горло сдавило, не давая сглотнуть; желудок будто ухватила и стиснула стылая рука. Затем пришел страх. Он просто был — везде, окружая Ёнгука, ширясь и растя в нем, парализуя мысли, не давая вдохнуть. Слепой, животный ужас — Ёнгук даже не понимал, чего именно боится. Ему было просто страшно — настолько, что, казалось, бешено колотящееся сердце вот-вот не выдержит и разорвется. — Ёнгук?.. Ёнгук! — кричал кто-то — глухо, будто издалека. Кто такой Ёнгук?.. Собственное тело виделось словно со стороны — Ёнгук постарался сосредоточиться и вспомнил, что оно принадлежит ему, что это он сам сидит, раскачиваясь, обхватив голову руками. Странно, но ему помогла тошнота — стала тем якорем, за который удалось зацепиться, чтобы не потеряться в этом кошмаре. Ёнгук в полубреду напомнил себе, что не спит, что это реальность, и его затрясло так сильно, что застучали зубы. — Да что же это… Вызовите скорую, кто-нибудь! Ёнгук!.. Ёнгук пришел в себя уже в скорой, мокрый насквозь от холодного пота, трясущийся в ознобе. Мысли будто плавали в желе — медленные, заторможенные, скользкие; Ёнгуку все не удавалось ухватить хоть одну и подумать ее как следует. Его тошнило, и он повел глазами, выискивая, куда можно сблевать, если он все-таки не сдержится. От этого движения его замутило, Ёнгук вновь прикрыл веки и постарался дышать глубоко, ровно, спокойно. Из машины он вылез сам, отказавшись от носилок, и сам же дошел до кабинета врача, где ему сообщили неутешительные вести. — Пока слишком рано говорить наверняка, — сообщил лощеный доктор, поигрывая ручкой. — Но если подобные приступы будут повторяться, вам придется пройти курс лечения. — Какие прогнозы, доктор? — спросил менеджер Пак, настоявший на том, чтобы сопровождать Ёнгука на прием. — Достаточно неплохие. Паническое расстройство — одно из самых легкоизлечимых психических заболеваний. Медикаментозное лечение в сочетании с психотерапией — и господин Бан будет как новенький. — А что мне делать сейчас? — глухо спросил Ёнгук. — Ничего, — доктор пожал плечами. — Ну, попейте успокоительное. Но ничего сильнее я вам пока прописывать не стану: нам надо пронаблюдать за развитием болезни. Если, конечно, она будет развиваться. Ёнгук от души понадеялся, что не будет. Он, конечно, и раньше догадывался, что его неоднократные, плохо залеченные депрессии могли не пройти бесследно, но теперь в сердце у него маленьким, тяжелым, холодным камешком угнездился страх — страх сойти с ума. После панической атаки его трясло еще с неделю, и Ёнгук с трудом, через силу заставлял себя работать. На носу была премьера клипа, график уже был спланирован и утвержден, и Ёнгук не мог подвести все эти десятки, сотни людей, зависевших от его состояния. Он возвращался домой совершенно измотанным, падал на кровать — и не мог заснуть. Ворочался с боку на бок, заставляя мозг отключиться, а когда получалось, когда он наконец начинал уплывать — вокруг заводили хоровод жуткие образы: искаженные лица, неестественно вытянутые силуэты, мечущиеся тени. В ушах что-то мерзко, тревожно звенело, и, не успев заснуть, Ёнгук снова просыпался от холодящего ощущения падения. Его подбрасывало на кровати, прошибая холодным потом, и, проснувшись, он еще с минуту инстинктивно хватался за покрывало. Но днем он все же мог работать, пусть и кое-как. Он по-прежнему был хозяин своей голове, хотя тревога отступила не до конца — будто поселилась под кожей, гудела там, неотступно нашептывая в уши. А затем его вновь накрыло. Ему опять повезло — вторая атака случилась не на работе, а в пятницу вечером, в гостях у Мэсло, прямо на глазах у него и Субин. На этом везение закончилось. Во второй раз было еще хуже: накатила невыносимая тошнота, и Ёнгука все-таки вывернуло. Он нашел в себе силы жестом показать, что в больницу не поедет, и просто старался глубоко, мерно дышать, привалившись к стене. По лбу ползли крупные капли холодного пота. Ёнгук был абсолютно уверен, что сейчас умрет. Его ужас торжествующе кричал ему об этом, бил по лицу черными крыльями. Страх парализовал Ёнгука настолько, что тот даже не подумал противостоять неведомой угрозе — лишь обхватил себя руками за плечи и старался не шевелиться, чтобы его не заметили. Почти все выходные он проспал — сил не было даже на то, чтобы встать умыться. Тошнота не проходила еще дня четыре, и все это время он даже поесть как следует не мог. А еще через день пришла новая атака — прямо во время съемок клипа. Менеджер Пак так и увез Ёнгука в больницу — накрашенного, наряженного в какие-то безумные шмотки, обвешанного побрякушками. Сегодня на лице у него не было фиксатора макияжа — всю нехитрую хореографию отсняли вчера, так что не предполагалось, что Ёнгук будет потеть, — и на дорогую одежду ползли ручейки из холодного пота, смешанного с тональником и румянами. Ему прописали курс лечения, велели избегать нервного напряжения и отправили домой с рецептами на руках. Ёнгук отзвонился встревоженному Топу, пообещал завтра быть на съемках и рухнул на диван. Холод внутри не уходил. После съемок Ёнгук с пинка менеджера заперся в квартире и выходил лишь для того, чтобы купить рамёна. Пару раз во время своего полудобровольного заключения он подумывал позвонить Исыль. На третий раз сдался и потянулся к телефону. Надо же — уже год прошел, а она все еще была в любимых контактах. — Ёнгук?.. Чего тебе? — все тот же голос, капризный, холодноватый, завораживающе журчащий. Когда-то он сводил Ёнгука с ума. — Исыль, ты сейчас одна? — Ёнгук подумал было не продолжать, но решился и все же спросил: — Можно я приеду? Исыль засмеялась — презрительно, насмешливо. — Я — и одна? Ёнгук, ты в своем уме? Проспись, — и бросила трубку, а Ёнгук остался слушать гудки. Странное дело — всего год прошел, а от ее голоса ничего не дрогнуло внутри. А ведь Ёнгук действительно верил, что любил ее. Или, может быть, просто хотел верить. Исыль была красавица. Высокая, тоненькая, большеглазая, по-балетному изящная. Та еще стерва, как бесцеремонно выражался Мэсло, но очень, очень красивая — как песня. Совершенная почти до слез. С капризно изогнутой верхней губой и мягкой, пухлой нижней. За эти четыре года в постели у Ёнгука перебывало немало девушек, но только Исыль сумела завладеть его сердцем. Улыбаясь, она прижмуривала глаза, и это тоже было красиво, а если притвориться перед собой — то почти похоже на полумесяцы, проведенные черной тушью. Ёнгук откинулся на спинку кровати и горько засмеялся, прикрывая глаза рукой. Сколько ни бегай, от себя не убежишь. Он потянулся к макбуку, открыл сайт с авиабилетами и не глядя щелкнул ближайший рейс до Нью-Йорка. Вбил номер карточки, дотянулся до телефона и позвонил менеджеру. — Ёнгук? Что-то случилось? — встревоженно спросил менеджер. Он, по сути, был неплохой человек. Заботился о них с Мэсло как умел… пока это не шло вразрез с интересами компании. — Пак-си, — Ёнгук глубоко вдохнул, — думаю, мне надо проветриться. Слетать куда-нибудь, развеяться. Компания не будет против?