Друзья познаются в беде

Юрий берет билет на ближайший рейс до Москвы, оставляя чемоданы, вещи и хлопоты на Якова. При себе у него только сумка с документами и бутылка воды, которую впихнул все тот же настойчивый Фельцман. Серебряная медаль жерновом висит на шее, оттягивает тонкий изгиб. Где-то за спиной улыбаются счастливые Кацудон и Виктор. Юрию впервые нет до них дела. Дедушка попал в больницу. Новость поразила громом, нет сил даже злиться на Якова, который скрыл все до выступления. Пример Кацудона слишком показателен, а дедушка не собака, Плисецкий бросил бы все и умчался в Москву. Что с ним? Как он? Мама не объяснила, а теперь не берет трубку. Юрий мчится по больничному коридору, ему плевать, что часы посещения закончились. Сонная медсестра в регистратуре сквозь зубы процедила маршрут к палате, ее номер, полустертый от времени. Не самая лучшая и дорогая клиника, просто ближайшая к их дому. В палате еще темно, рассветная серая дымка только-только прокрадывается в помещение, по стенам, как паук, со своими мохнатыми лапками. Юрий замирает. Из груди выбивают воздух, и Юрий Плисецкий, Русская фея, фигурист и просто умница, остается за дверью палаты. Вместо него на пол оседает Юра, мальчик Юра шестнадцати неполных лет. Который бегал с дедушкой на каток, который кушал его пирожки, для которого дедушка был целым миром. Видеть деду в таком состоянии тяжело. Аппаратура, капельница. Крепкие руки с красноватой, словно задубевшей кожей, выступающими синими венами бессильно лежат на белом покрывале. Юра помнит, как эти руки подбрасывали и ловили его-маленького, обнимали крепко-крепко. Месили тесто, так ловко, что бабушка хохотала и говорила, что она так никогда не сделает, поэтому замуж и вышла за Николая. Тот обычно хмурился и угрожал не дать мешать сладкую начинку. Бабушка умерла три года назад, а вместе с ней ушло из дома тепло. Дедушка и Юра старались сохранять его, но как-то так получилось, что оно осталось только между ними. Теперь, когда жизненная сила, бьющая обычно ключом, ушла, Юра видит изможденного седого старика с запавшими щеками, резкими складками у губ. Паралич, почти полный. Ему нужен специализированный уход, дорогостоящая реабилитация. Откуда им взять столько денег? Призовые только кажутся большими, на самом деле нужно из них платить за Академию, тренеру, покупать коньки, заказывать костюм. Конечно, можно продать предыдущий, но Юра не Виктор, чье имя гремит по всему миру, никто не возьмет одежду малоизвестного фигуриста со смешным прозвищем. Ему только последние два удалось сбагрить, остальные так и висят в шкафу. Добавить к тратам налог Ассоциации фигурного катания, и остается очень мало, повезет, если фигурист в минус не уйдет. Как правило, спортсмены работают, чтобы оплатить все траты. Джей-Джей выступает с группой, снимается в рекламе Крис, Сынгыль кому-то там ставит хореографию. Как бы ни раздражал Кацудон, Юра знает, что тот за время учебы в Детройте не взял у родных ни копейки. Ни йены по-японскому. Работал по ночам, а по выходным чуть ли не в две смены. Что делать ему, Юра не знает. - Деда, - ненавидит себя за то, как дрожит рука, когда он касается тыльной стороны ладони Николая. - Все будет хорошо. Ты не бойся, я обязательно что-нибудь придумаю. Юра спешит домой, к дедушке домой, родители наверняка уже приехали туда. Его встречает заспанная сестра, мама с папой сидят на кухне, пьют ранний чай. - Мы ничего не можем поделать, Юрочка, - Плисецкий ненавидит, когда его так называют. Он такое только Никифорову может позволить. Ну, еще и Кацуки, просто чтобы посмеяться над его попытками. Интересно, они уже поженились? Юра вздыхает в чашку с чаем. О чем он вообще думает? - Нужно много денег, у нас таких просто нет. Оля беременна, они со Святославом переехали жить к нам. Старшая сестра выскочила замуж за какого-то учителя, переехала к нему, но у того самого большая семья, чуть ли не семеро по лавкам. Не удивительно, что они сбежали при первой возможности. Наверное, сейчас обживают дедушкину спальню. - Мы перепишем опеку на государство, сделаем заявление, что никаких претензий иметь не будем. Его отправят в государственный пансионат. Юра вскидывается. К горлу поступает желчь от самой ситуации. От того, как они обсуждают судьбу дедушки на его же кухне, за столом с клеенкой в мелкий цветочек, рядом с окнами с короткими белыми занавесками, которые выбирала еще бабушка. - Ты же знаешь, как там за ним будут ухаживать! Мама тоже устала, переволновалась, она словно постарела за эти несколько дней. - Прости, у нас нет другого выбора. Юра всхлипывает, выбегает из дома. На улице, словно в насмешку, по-зимнему красиво и холодно. Податься некуда, друзей он так и не завел, Мила с Георгием прилетят только завтра-послезавтра, если погода будет нормальная. Вспомнился Отабек, первый, кто предложил свою дружбу и руку. Интересно, он домой полетел или празднует свадьбу победившего Кацудона? Нет сил даже злиться, разве что Юра мечтал бы получить золотую медаль исключительно ради выигрыша. Он больше, деньги пригодились бы. Ноги сами несут в больницу, в посветлевшую палату. Перед дверью Юра вытирает слезы. Дедушка все понимает, все осознает, он не должен видеть внука таким. Николай не спит, глаза его открыты, но сказать он ничего не может, лишь моргает, приветствуя внука. Юра садится на стул, берет дедушкину руку, крупную, сильную, с цепкими пальцами, на которых выступают суставы. Рука работящего человека, труженика. Не сравнить с хлипкими, гибкими пальцами Плисецкого-младшего. - Мы обязательно что-нибудь придумаем, дедушка. Я тебя не оставлю. Пойду работать... - сама идея отдает отчаянием, хотя бы потому, что... Ну, кто возьмет на работу шестнадцатилетнего тощего, слабенького на вид паренька? Однако надо успокоить дедушку. - Все наладится, вот увидишь. Дни сливаются в череду медсестер и врачей, все они для фигуриста на одно лицо, он их практически не различает. Клубком лежит на стареньком, дышащем на ладан кресле, выбирается лишь, чтобы покормить кошек да подышать свежим воздухом. Ночует в палате, все также свернувшись клубком на кресле. Одежда засалилась, еще немного - и затвердеет. Но идти к родителям за сменой Плисецкий не хочет. Не хочет видеть лица этих предателей. Дедушка столько для них сделал, помогал, а они... Всхлипы рвутся из горла. Он каждый раз выходит из палаты, чтобы лишний раз не волновать деду. И съезжает по стенке возле двери, плачет, захлебывается, затыкая рот ладонью. На третий день медсестра, сжалившись, пускает его в служебный душ и подкармливает домашними пирожками. Юре есть не хочется совсем, но он берет один. И плачет, так как вспоминает, как угощал дедушкиными пирожками с кацудоном... Кацудона. Он тратил деньги на билет до Хасецу, он покупал вещи... Пока есть накопления, есть страховка, дедушку будут держать в палате, а потом нужно будет платить. Чем - Юра не знает. Родители уже забрали все, что могли, чтобы обустроить детскую для будущего внука. На четвертый день он просыпается как от толчка. Дедушка спит, его почти не слышно. Иногда Юра до рези в глазах вглядывается в потемках, есть ли дыхание, поднимается ли грудь. Ему страшно, ему чертовски страшно, страх обволакивает, пробирается под кожу темными щупальцами. Дедушка спит, на улице - раннее утро, серое, невыразительное. Юра потягивается и решается спуститься вниз. В кармане завалялся пятак, его хватит на горячий чай из автомата. Да пусть даже на воду. Холодно, чертовски холодно. Он замерзает. В регистратуре стоит несвойственное времени оживление. Юра морщится от яркого света, в глазах слезится. Когда он все же прозревает... Возле стойки регистратора стоит Никифоров. В сером пальто, перчатки его лежат на блестящей поверхности, возле компьютера. Сам фигурист, задумчиво кусая ручку, заполняет какие-то бумаги на планшете. - О, Юрио! Ты уже проснулся! Машенька сказала, что ты частенько спишь в палате, мы решили тебя не беспокоить! "Машенька" сорока лет от роду и весом под сотню краснеет, как девица, стреляет из-под густо накрашенных ресниц и бровей в знаменитость. Ну, и пусть помолвлен со своим японцем. Может, вот она, сказка о Золушке. Никифоров посылает свою обычную улыбку, припасенную специально для поклонниц. Искренне он только Кацуки улыбается. - Что... - голос хрипит, Юра откашливается. - Что ты здесь делаешь? Выражение лица Никифорова меняется, целую долю секунды это искренняя обида, затем вновь возвращается к бумагам. - Забираю твоего деда. У Криса есть знакомые в центре реабилитации под Женевой. Юри сейчас с ними общается, - Виктор поднимает глаза. - Ты знал, что он прекрасно разговаривает по-французски? Мне ничего не рассказывал, поганец! Даже грубое слово в исполнении Никифорова, когда он говорит о Юри, звучит мягко, любяще. Медсестры у стенки хихикают, "Машенька" заливается краской. Потому что Никифоров выглядит чем-то чужеродным в обычной московской клинике. Красивый, яркий, как звезда с небес. О его визите еще долго будут вздыхать в курилках и ординаторских за чашкой чая с конфеткой. - Прости, что мы так долго, - Виктор наконец откладывает бумаги, подходит ближе. Юра задыхается, представляет, как выглядит непрезентабельно, уставший, осунувшийся, лохматый и толком не мывшийся на фоне сияющего, ухоженного Никифорова. Но все это не важно, слова едва достигают разума, который никак не может осознать, что с дедушкой все будет в порядке. Что Никифоров снова что-то задумал. - Мы продавали костюмы. - А? - Юра хлопает глазами. - Бэ, - дразнит Никифоров. - Ты знал, сколько стоят мои костюмы теперь? Мне уже страшно представить, что с ними будут делать. Одна женщина так вцепилась, чуть рукава не оторвала, - мужчина повел плечами, ему явно было не по себе, но увидеть это позволил только Юрию. - Кстати, Юри тоже продал все, включая коньки. Они стоили баснословно много! Как раз хватит на лечение, на все. - Еще бы, - японец появляется неожиданно, убирая телефон в карман. - Их сам Никифоров целовал. Юра не может осознать, когда Кацуки осмелел настолько, чтобы подтрунивать над кумиром? Юри встает рядом с Виктором, тот привычно обнимает его за талию, отчего японец зарумянился, но не отошел. - Вы же... вы должны были жениться. Пара переглядывается. - Какая же это свадьба, если шафер будет отсутствовать? Или ты хотел разбрасывать цветочные лепестки? Юра не успевает ответить - пиликает телефон Кацуки. Тот читает сообщение. - Отабек уже договорился с твоими родителями, они перепишут опеку на Виктора. Прости, на тебя не получится, ты еще маленький. Отабек? Юра представил, как друг с каменным лицом требует у родителей документы, и его пробило на нервное хихиканье. Алтын в принципе улыбается редко, в основном в присутствии Юры. Страшно подумать, как отреагировали на его визит родители. - Тебе придется пожить у него, - Виктор смотрит внимательно, сочувствует. - У Беки есть квартира в Москве, так он присмотрит за тобой, а ты сможешь продолжить тренироваться у Якова. - Что будет с дедушкой? - Мы приглядим за ним. Сможем переводить деньги. Тут, кстати, все наши скинулись. Мила, Георгий, мы с Юри, Пхичит, Крис, Лилия, Яков. Юру трясет, сильно, мощно. Эти двое... эти двое... они сделали то, на что не пошли родители. О чем даже не подумали. Стоят тут, улыбаются, переживают... Никаких костюмов не хватит на такие задумки, значит, потратили собственные сбережения, выигрыш за несколько лет. Виктор, что бы там ни говорили, тратил деньги на одежду, еду и Маккачина, причем, псу доставалось больше. Кацуки... черт его знает! - А вы... уже... Виктор кивает, Юри улыбается. - Нас пригласили в спортивную школу в Женеве. Тренер и хореограф. - Я еще переводами занимаюсь, - вставляет Юри. Юре хочется плакать и верить, что все обязательно будет хорошо. Ну, вот обязательно. - Тогда я хочу с вами! Не могу оставить дедушку! - Но твои тренировки... - Никифоров растерян, еще бы, он так хорошо все продумал и устроил. Юра не может, Юра не хочет... Юре необходимо... - Виктор, ты же обещал, что поставишь мне программу... Пожалуйста, - слово шелестит, слишком необычное для Плисецкого, постыдное перед Кацудоном. Это слабость, а над слабостью смеются. - Я на работу устроюсь и все выплачу... Это слабость, но, кажется, над ней никто не собирается смеяться. Виктор и Юри переглядываются, Кацуки кивает. - Значит, придется выбирать трехкомнатную квартиру, - и зарывается в телефон. Виктор смотрит гордо, как будто говорит: "Видишь, какой он у меня?" Юра видит. Более, чем уверен, что потрясти на деньги остальных - это идея Юри. Мила с Георгием и так бы помогли. Как и тренер с супругой. Но вот Крис, Пхичит... Наверное, только ради Юри согласились. Плисецкий смотрит на Кацудона и не видит в нем отторжения. Как будто тот не возражает делить квартиру и Виктора с посторонним, как будто совсем не против его присутствия... Может, в самом деле не против? Сразу вспоминаются шуточки про счастливых и гордых родителей. Юра зябко ежится. От Кацуки с Никифоровым он увидел больше поддержки, чем от родных папы и мамы. Те пришли один раз, когда их дедушка заставил, в остальное не являлись ни на какие соревнования, ни на школьные, ни на национальные, хотя проходили те в Москве и родных фигуриста пустили бы без вопросов. Дедушка же был на всех российских. Поэтому так важно, чтобы дедушка жил хорошо, чтобы выздоровел обязательно. - Пошли, там Бек приехал, тоже за тебя волнуется, - Виктор обнимает за плечи. С другой стороны подстраивается Кацуки, робко, вежливо обхватывает рукой. Опасается, понимает Юра, не знает, чего ждать, боится разозлить. Поэтому, вместо слов - слова ему никогда не давались - сует озябшие от внутреннего холода руки в карманы одновременно Виктора и Юри. Виктор поднимает бровь, но ничего не говорит, лишь крепче сжимает руку на плече. Кацудон улыбается, только теперь его улыбка не бесит, потому что... просто потому. Они втроем идут к сидящему на мотоцикле Алтыну, и у Юры получается верить, что все будет хорошо. Обязательно.