***
Мирный вечер царил в Одессе, в конце мая. Легкий, теплый ветерок задувал через форточку кухни. И Жанна, крутящаяся у плиты, готовилась к приходу ее любимого, и единственного сына. Женщина была в рассвете ее сил, упругие темные волосы были собраны в гульку, живые карие глаза смотрели на мир с более яркой стороны, легкие морщины на лице не отягощали ее милые черты, а главное - ее улыбка, что сияла даже в темные времена. Она любила жизнь, несмотря на те испытания, что подсылала ей судьба; она считала себя счастливицей. Квартира не была большей, но ей этого всегда хватало, ведь две немалые комнаты свободно вмещали в себя все необходимое. А большие окна, что выходили на солнечную сторону дома, освещали каждый уголок. Новый диван, шкафы и полки делали квартиру светлой, а телевизор, что все-таки удалось купить, радовал взор, ведь это был некий показатель тяжелого и усердного труда. И часы с кукушкой внутри, что начинали петь ровно в шесть вечера. Они были подарены Андреем, когда тот закончил школу, ведь он всю весну и лето работал, не покладая рук. Он старался сделать подарок маме на день рождение, чтобы с чистой душой отправляться в дальнейший путь. - Я дома, котик, - грубый баритон мужчины прервал тишину, - Подари же мне свой поцелуй, я ведь тебя так люблю. - с несвойственной протяжностью проговорил тот, потихоньку разуваясь. - О нет, он снова пьяный... - тихо произнесла Жанна, чувствуя некий страх перед Николаем, ее дорогим мужем. Она боялась выходить, не зная почему. Она считала этот страх иррациональным, поэтому пыталась пойти на встречу, но ноги были как вата, не двигались ни на сантиметр, вопреки усилиям. - Ты на кухне? Мне нужно с тобой кое-что обговорить. Иди сюда, пожалуйста. - Я... Я не могу, может ты сюда придешь? - с еле сдерживаемой дрожью в голосе, женщина все-таки произнесла хоть что-то, после чего уселась на табурет, что стоял у холодильника. Тяжелые шаги заставляли половицы тереться друг об друга, создавая громкий скрип, и, через пару секунд, в дверном проеме стоял он, широкоплечий мужчина под два метра ростом. Лицо было маскулинным, он был симпатичен, но до ужаса деспотичен. Контроль над всеми членами семьи и абсолютное отсутствие контроля над гневом создавали жестокого тирана, который умел вселять страх только появившись в поле зрения. Он держал в руке письмо полное пятен, как будто письму 15 лет, не меньше. Подойдя ближе к супруге, тот дрожал: то ли от гнева, то ли от того, что перепил. - Жанна, дорогая, а что это такое, скажи-ка мне? - все еще сдерживая потуги дать пощечину сразу, тот начал трясти письмом перед лицом Жанны, когда пытался расслабить другую руку от кулака. Сегодня он нашел силы не ударить ее еще до того, как она заговорила. - У тебя появился любовник, да? Пишет страстные письма, весь такой романтик! Что это такое, Жанна?! - срываясь на крик, Николай кинул на стол письмо, после чего, ударив кулаками по столу, оперся о стол руками, приблизившись к лицу Жанны. Та, в свою очередь наоборот, отодвинулась ближе к стене, чувствуя сильнейший прессинг. - Э-это... - Это кто?! Что, слов не хватает для оправданий, да? Я думал, что ты верная жена, а оказалась обычной шалашовкой! Тьфу ты... - Коля, ты совсем не в себе? Это твои письма, еще с нашего студенчества. Этому письму лет 20. Ты хоть на дату посмотри, это было давно, - взахлеб сказала Жанна, отводя глаза как провинившаяся ученица. - Ты думаешь я совсем тупым стал, да? Я все помню, и такого я не писал! Никогда в жизни такого не писал! - Ну сам посмотри на подпись. Вот, - указывает на строку с именем и фамилией отправителя. - Николай С. В., и в самом письме тоже есть подпись в конце, "Твой верный обожатель, Николай Смирнов". Это не совпадение, понимаешь? - Ну конечно, значит тебе еще и нравится изменять мне с мужиками с такими же именами. Фу, и как тебе не стыдно? Отвечай, кто это, иначе ты получишь ляпаса, да такого, что и не встанешь! Заливаясь слезами, Жанна только нервно приоткрывала рот, издавая глухой протяжный хрип. Она опустила голову и почти безжизненно ответила. - Мне и в правду нечего сказать, потому что это твое письмо... - и настала гробовая тишина. Николай, не выдержав такой "наглости", схватил Жанну за волосы, и резким движением кинул ее на пол, а та, ударившись об пол локтем, вскрикнула, после чего скрутилась в бублик, защищая грудь и живот от возможных ударов ногой. Николай опустился на колени и, схватив ее за руки и уложив ту на обе лопатки, придавил предплечьями руки, чем причинял большую боль. Жанна сдалась и больше даже не старалась сопротивляться. Вцепившись в горло, тот начал давить ей кадык, с остервенением смотря в глаза, что наполнялись слезами, к которым не испытывал никакой жалости. Затем сильный удар в ребра, второй, третий, после чего он резко поднялся, посмотрев вокруг себя, затем на Жанну, обездвиженную острой болью и смотрящую вверх сквозь прищуренные веки. Она теряла сознание. Ровно шесть, и кукушка начала напевать, "Ку-ку ку-ку ку-ку", а затем легкий стук в дверь. Это был Андрей с тортом в одной руке и парой тройкой цветов в другой. Он был очень взволнован, ведь не видел маму с папой уже год; стоял, не подозревавший о той драме, что происходила минуту назад. Николай подошел к двери и увидев в глазке сына, резко повеселел, совсем забыв о жестоком избиении. Открыв дверь, тот разлился в улыбке, сразу же потянувшись за объятьями. Андрей был рад видеть отца радостным, и, как мог, обнял в ответ, хоть его довольно сильно смутил перегар. - Добро пожаловать обратно в семью, сынок! - Ох, папа, я так за тобой соскучился, ты просто не представляешь! Так много есть чего рассказать, что аж в груди болит, как хочется языком почесать! - заливаясь смехом, тот отходит немного от Николая, проходя в квартиру. - Ой, Божечки, вы смогли купить телевизор? Поздравляю вас, это замечательно! Только вот где мама? Она должна была быть дома, я ей звонил. - Та, кажется, она вышла в магазин, если я не ошибаюсь. - резко изменившись в лице, тот пытался увильнуть от контакта с глазами Андрея, отводя взгляд в окно. - Правда? Хм, могла бы мне сказать, что надо было купить, все равно в магазин заходил. Ну ладно, я тогда пока торт на стол положу. Кстати, вы вазы не переносили на другое место? А то уже тепло везде, не хочу, чтобы они завяли раньше времени, поэтому немедленно нужно их поставить в воду. - А-а... Нет, стой, ты присаживайся на диван, отдохни, а я пойду сам все сделаю. - Та ты же с работы, ты лучше сам присядь. Я в дороге не сильно и утомился, так что нормально. - разуваясь, тот уже начал болтать без остановки, ведь смирения и молчаливости в 19-ти летнем мозгу все еще не наблюдалось. - Поездка была, к счастью, без казусов, да и люди такие приветливые попались, болтал всю поездку с ними, что и не заметил, как три с хвостом часа прошло. А бабушка, что сидела возле меня вообще чудо, говорили о Библии и Евангелии большую часть времени. Осведомленная попалась, в свое время шла против коммунистических взглядов на церковь, и вопреки всему служила Богу. Монахиней была в свои 20, вот и изучила все святые писания. То уточнил у нее пару моментов, чувствую теперь себя уверенным как никогда. Никто иной, как Бог послал мне ее, совпадения такие вряд ли бывают. А она меня похвалила, сказала, что благим делом занимаюсь, и, если ей суждено еще десяток лет прожить, то обязательно придет на службу в ту церковь, где я священником буду. Да и я буду рад ее увидать еще раз, ведь приятная такая, прошла через войну, а осталась такой доброй, что аж поругать хочется за это. Дала мне она пирог, и пожелала удачного пути, и мне сразу на душе так приятно стало, так приятно, что словами не описать. Договорились, что перед уездом зайду к ней на чай, одиноко ей будет здесь, ведь от сына ехала домой, а здесь у нее никого и нету, из Одессы все поразъехались кто-куда, сын, вон, уехал к его даме сердца, в Херсон, а внуки то так же в Херсоне живут, то поехали столицу покорять. В общем, нету у нее здесь родных, а я ей теперь как внук родной. Слово за слово - и мы уже как родственные души. - тараторил Андрей без остановки, ведь радости ему не отнимать. С детства был таким, что если не делиться, то в какой-то момент взорвется от переизбытка всего, чем можно голову наполнить. А между словом, пока Андрей рассказывал все это, тот потихоньку шел на кухню, а, от излишка информации, Николай заслушался, из-за чего даже не остановил сына от лицезрения ужасной картины. Договорив последнее предложение, парень повернул голову в сторону кухонного стола, после чего его охватила немая паника. Пару секунд тот стоял в ступоре не зная, что и думать, после чего и торт и цветы полетели на пол, когда тот ринулся посмотреть, что с мамой. Та лежала в полуобмороке, с немного приоткрытыми глазами; она ничего не слышала, толком ничего не видела, а просто лежала, погруженная в состояние похожее на дрем. Отдаленно она слышала знакомый до боли голос, и поняла, что это ее сыночек, поэтому что было силы произнесла: - Сыночка, - шепотом произнесла та, изнеможенная асфиксией. А пульсирующая боль под сердцем разрывала ее плоть на кусочки, по крайней мере, ей так казалось. - С-сердце болит... - и снова закрыла глаза, погрузившись обратно в сон. - Мамочка... О Боже мой, что же с ней случилось?! - Тоже шепотом сказал тот, после чего стал осматривать ее красную шею. Нежно проводя хладной ладошкой, он чувствовал, как кожа пылала и опухла от каких-то манипуляций. Было видно следы от больших пальцев, от чего леденела кровь в жилах; он никогда бы не мог подумать, что такое могло случиться именно с ней. - П-пап, что здесь произошло? Николай стоял как вкопанный, не зная, что сказать. Жалостливые глаза Андрея наполнялись слезами, от чего у того шли мурашки по затылку. Он понимал, что сделал, но не мог придумать как сказать об этом. Краем глаза он снова увидел то злополучное письмо, и заметив размазанное, еле заметное красное пятно, он вспомнил. Это его письмо, которое он писал перед тем, как предложить Жанне выйти за него замуж. Во время написания он был так взволнован, что носом пошла кровь, и не успев встать из-за стола, маленькая капля крови попала на письмо. Тогда он всеми силами пытался оттереть ее, но в конце концов понял, что раз суждено этому письму быть таким, то пусть так и будет, ведь переписывать он не хотел, уж сильно много эмоций было вложено в простой почерк. - О Боже, нет... Нет... - Николай был напуган собственной агрессией, он никак не ожидал, что он мог бы когда-либо причинить Жанне боль, еще и с таким остервенением, ведь он любил ее больше, чем что-либо в этом мире. Он молча смотрел в пустоту пару секунд, после чего метнулся к телефону. - Так, я пока набираю скорую, отнеси ее в зал, на диван! И быстро! - Набрав 103, тот еле пробормотал адрес, после чего кинул взгляд на Андрея, который никак не мог поднять Жанну, причиняя еще большую боль. Он был хлипким, со спортом никогда не дружил, вот и аукнулось это в самый неподходящий момент. Договорив с медсестрой, тот кинулся к Жанне, отталкивая Андрея. - Боже, лучше бы в армию пошел, это было бы полезнее чем то, на что ты тратишь свое время. Ну да ладно, не об этом сейчас... - тот поднял на руках Жанну, после чего быстро понес в зал, умащивая ее тело как можно удобнее. Но она все так же тяжело дышала. Через минут десять медперсонал уже прибыл в квартиру, благо больница находиться не сильно далеко. Быстро осмотрев ее, они увидели синюшный, огромный синяк под грудью, что означало, что это, скорее всего, не сердечный приступ, и после вколотого обезболивающего, они понесли Жанну на носилках в карету скорой помощи. За ними выбежали Андрей, что уже успел проговорить всевозможные молитвы во спасение, и Николай, все еще не отошедший от шока. В тот день это было последним воспоминанием, что было в голове у Жанны, ведь после медикаментов та отключилась. Последующие дни женщина запомнила очень плохо, потому-как она практически все время была на препаратах, что туманили ее сознание. К счастью, это все же не был сердечный приступ, но, к сожалению, не простой ушиб, это была трещина ребра с кровоизлиянием. Молитвы Андрея наверняка были услышаны, ведь реабилитация прошла без осложнений. Это была единственная хорошая новость за тот период. Она пыталась забыть тот день, но каждый раз, когда она встречала мужа, пред глазами снова и снова появлялись сцены насилия и скандалов, что происходили на протяжении года пьянства Николая. Она пыталась забыть, чтобы простить его, но что-то всегда ей мешало, сердце ныло от непонимания. "За что он во мне так сомневается? Ведь я не давала ни одного повода", но потом оправдывала его поступки, с такой же болью на сердце. Она его любила несмотря ни на что.***
- Жанна? Вы там живы? - Мария стояла возле застывшей Жанны, что никак не откликалась, размахивая руками пред ее глазами. Хоть в таком состоянии она простояла буквально пару секунд, это испугало нежеланно гостя. - Вот же черт! - закричала женщина, вышедшая из транса. Та стояла в холодном поту, ее руки тряслись, а спина ныла от перенапряжения. Схватившись за голову, Жанна упала на колени, еле сдерживая слезы от вновь пережитой боли. Для нее насилие - жесткое табу, которое она никогда не нарушала, но которое нарушал почти каждый, кто шел по той же жизненной стезе, что и она, от чего становилось еще больнее и обиднее. - М-машенька... Присмотри за ним, пожалуйста, мне нужно уйти, побыть наедине с самой собой, и если я не вернусь... - Мам? Ты чего? - уставший, взволнованный голос донесся из спальни, - Иди сюда, пожалуйста. Обреченный взгляд устремился в сторону комнаты Андрея. В тот момент женщина сожалела о том, что сказала что-либо перед уходом, не позаботившись о покое сына. Встав с колен, та медленно направилась к Андрею, сметая те крупицы слез, что были на веках. Она прошла вглубь комнаты, где и находилась кровать, и присев возле сына, стыдливо закрыла лицо ладошками, чтобы не видеть его глаз, охристые и большие, от чего выглядели еще пронзительнее. - Что случилось? Почему ты снова плачешь? - Да неважно, солнышко, уже не важно... - та сжала руки в кулаки, положив на коленки. Ее тело тряслось и хаотично дергалось. То плечо сведет, то ногу, то шею. Кроме этого, она чувствовала озноб. Жанна держалась как могла. - Мам, если ты не скажешь, тебя инфаркт может схватить! Пожалуйста, скажи мне как есть. - Кхм... Ну, помнишь, как ты приехал в гости, с академии, а я тогда. Ну, - она запнулась, то ли от стыда, то ли от страха, то ли от всего вместе. Эти две эмоции всегда были переплетены с сознанием Жанны, ведь она винила себя в том, что испытывает страх или крепчающий ужас. - В общем я тогда попала в больницу, и я все это вспомнила, и мне так... Так больно от всего, и так стыдно перед тобой за твоего отца. Конечно, ему нету прощения, но... Я его так люблю, его широкие жесты, его любовь, забота, внимание - так грели душу. Я никогда не ожидала, что все так будет, но ведь нельзя же забывать и то, каким он был. - Мама, еще раз скажу это, но то, каким он был осталось в прошлом, от того человека уже ничего не осталось. Что-то стер алкоголь, а остальное стерли последствия алкоголизма, и его уже не вернуть. Сейчас он в том состоянии, когда ему не поможет ни твоя любовь, ни медикаменты. Ты должна была сделать его для себя мертвым, раз и на всегда, чтобы он больше не причинял боли ни тебе, ни самому себе, когда каждый раз вы, как-бы случайно, встречаетесь. Я не хочу быть грубым, мамуль, просто я вижу, что если я не скажу тебе это прямо, ты будешь продолжать мучить себя его существованием... - Ч-что ты такое говоришь? Я понимаю, у тебя на него обида, но неужели ты вообще не оставляешь места для милосердия? Ты ведь был таким, - пока Жанна замялась, Андрей с грубостью и отстраненностью перебил ее. - То, каким я когда-то был тоже мертво! - сделав паузу, тот пытался успокоится, но то пламя, что горело у него в груди, как будто обжигало легкие, желудок, печень. Пламя, называемое ненавистью. Ни к матери, ни к Марии, а ненависть ко всему миру, что почти готова была выйти наружу. Но, наверное, к счастью окружающих, он не мог причинить никому боли, даже себе. - Да черт возьми, каждый из нас, каждый кто находится в кругу нашего общения не те, кто были раньше! Мы все потерянные души, обреченные на вечные страдания, пусть и не в аду, но просто, обреченные быть в конце только кучей дряхлых костей в заколоченном гробу, о которых никто не вспомнит! -Криков произнес все свои мысли Андрей, в конце обратно вернувшись к шепоту. - Никто... И тут по его щеке прокатилась слеза, вымученная и, в каком-то смысле, уникальная. Впервые, за три года мучений, в запертой голове Андрея, где он не давал воли каким-либо эмоциям проявлять себя, он отпустил хоть малую часть тех страданий, что клоком стояли поперек горла; тех страданий, что словно плотоядные черви заполняли каждый сантиметр его мозга, поглощая все что находиться вокруг них. Иногда он слышал, как кто-то что-то грыз у него в голове, или то были мигрени, или все же те плотоядные черви, что так напоминали ему его, такое знакомое, деструктивное мироощущение, разрушающее самобичевание, и литры свободноплавающей депрессии, вызванное разочарованием во всем открытом мире. Улыбки расстраивали, ведь корил он себя за то, что не может улыбаться, корил за то, что все, кого он знал, были не такими как он. Он был не таким коммуникативным, не таким привлекательным, не таким обеспеченным. Он был не таким. - М-мам, мне это не кажется? Я... Плачу? - его голос был прерывистым, дрожащим, ошеломленным. То, каким он не был уже долгое время. Потерянным и испуганным, не только внутри, но и снаружи. Он не понимал, как это произошло, что пошло не так, и как он все же смог сказать то, чего не мог из-за собственных психологических блоков. - Мама, я плачу! - уже более бодрым, даже радостным голосом произнес Андрей. - Да... Да, ты молодец. - На ее лице появилась грустная улыбка, но она была искренней, ведь она была рада за него. - Мама, прости меня, что я такое наговорил, мне просто. Не понятно, как же ты можешь все еще считаться с человеком, что уничтожил тебя, что принес столько боли, тревоги, безнадеги. - Наверное, я не смогу объяснить, ведь ты еще не любил настолько, чтобы идти на поступление собственным желаниям, жизненным позициям. - Правда? Я не смогу понять. - резко, его настроение снова поменялось - из удовлетворительного в оскорбленное. - Ну да, ведь подростковая любовь то такое, мелочи, ничего не значащие. Да и я глупый ребенок, что не познал жизни. Ну да... - Я... Я не то имела ввиду. - Все ты имела ввиду, потому что ты никогда не считала, наши отношения с Машей хоть каплю весомыми. Я надеялся, я верил, что хотя бы с годами ты поймешь всю значимость того, что тогда произошло! Но я... Ошибся. - Он закрыл глаза, и медленно отвел голову в сторону стенки. - Положи меня на бок, и иди куда ты собиралась. Я тебя не вправе держать. - хриплым, по новой уставшим голосом он протянул последние два предложения, после чего всеми силами он сдерживал слезы, что подступали под закрытые веки. - Хорошо, солнышко. Завтра ночью приду... Приподняв хрупкое тело Андрея и положив его на бок, та подложила подушку к животу, чтобы он не упал на кровать лицом вниз, умастила его руки и ноги, укрыла его, поцеловала в весок и медленно направилась к прихожей. Выйдя из комнаты, Жанна увидела стоящую Марию, что тряслась и плакала. В тот момент женщине было все равно на это. Она обулась, вязла собой зонт и ушла, сильно хлопнув входной дверью. В квартире стояли смрад и удушающее отчаяние.