- - -
— Я посмотрю на похороны, — с деланным безразличием говорит ему Вдова. В голосе Райса звучит то ли насмешка, то ли призраки давно позабытого чувства ревности. —Ты ведь большая любительница посмотреть, не так ли? Исчезни уже, — вдруг грубо припечатывает он, и француженка с готовностью испаряется. На новой могиле яблоку негде упасть от обилия пышных цветов, но она всё равно кладёт туда букетик фиалок и прощальную записку. Странно, что на следующий день их там уже не оказывается.- - -
Они знают друг про друга фактически всё, но легче от этого не становится. Им тяжело молчать во время длинных перелётов, пока Жнец ведёт шаттл, устремив неподвижный взор в лобовое стекло. Амели сидит рядом, готовая в любой момент перехватить управление; белое дырявое пятно маски отражается в стекле вместе с её усталым фиолетовым лицом. Снаружи шумят двигатели и свистят воздушные потоки; за окном длится до горизонта невзрачное небо. Изредка она отточенным шестым чувством ощущает, что босс даёт ей понять: да, я знаю, что ты рядом, ты не пустое место, а мой послушный агент, только сделай милость, не говори ничего, не говори пока не… — Можно я буду звать тебя Гэбриелом? — тускло спрашивает снайпер — и телепатический канал обрывается в то же мгновение. Жнец медленно поворачивает голову, будто и впрямь голодная сипуха на ветке, и ей становится даже страшно. Сердце бьётся в полтора раза чаще обычного. На щеках едва-едва заметен румянец. — Нет, — с расстановкой давит он отчего-то пересохшими губами и возвращается к неинтересной полоске горизонта. Пока ещё нет, чудится Амели на задворках излишне самоуверенного подсознания.- - -
Сомбра скидывает ей на телефон сообщение без текста, но зато с двумя фотографиями, и Лакруа с недовольством понимает: мексиканка осмелилась залезть в глубоко личные файлы командира. Ей вроде как не хочется проблем, но у «любителей посмотреть» любопытство всегда перевешивает, и, предварительно убедившись в одиночестве, француженка открывает картинки. На одной в полный рост стоит Джек Моррисон — тот самый молодой и красивый герой, некогда уберёгший мир от механического апокалипсиса. Он заразительно смеётся чьей-то шутке, по-мальчишески засунув руки в карманы и ласково щуря синие глаза, отчего на щеках появляются очаровательные ямочки. Судя по всему, он не подозревает, что его сняли, настолько естественно и непринуждённо выглядит вся его поза. Наверное, так и задумывалось, чтобы не испортить явно долгожданный и драгоценный кадр. На второй уже есть сам Райс — господи, он когда-то тоже умел улыбаться?! — которого одной рукой приобнимал за плечи юный парень в ковбойской шляпе. МакКри здесь нет и двадцати; глаза горят неистощимым юношеским максимализмом, длинные волосы куда светлее, а бородка только-только начала пробиваться. Второй рукой он держит камеру телефона, чтобы они обязательно вдвоём смогли поместиться в кругленький объектив. Сразу видно, что здесь идею предложил не Райс; он чуть хмурится, скрещивает руки на груди, но всё равно белозубо скалится, позволяя подопечному делать всё, что душе угодно. Амели смотрит на бывшего командира Овервотч. Смотрит на Гэбби и не моргает. Долго-долго-долго. Потом с тяжёлым вздохом сохраняет себе вторую фотографию и сейчас же паролит доступ, впрочем, не особо надеясь, что это поможет.- - -
Вне поля боя он донельзя сдержан и обманчиво спокоен. И эти его проявления Вдове не нравятся сильнее всего, потому что она в курсе: в темноте сгустками бушуют неуправляемые энергии. Нельзя ходить в темноту без источника света, и снайпер не ходит. Сомбра же говорит, что она всего-навсего прячется. Если выдаётся свободное время, Лакруа исчезает с радаров: наведывается в свою квартиру в Париже, тщательно маскирует синюю кожу, выходит в свет и отчаянно пытается вспомнить, как это — быть нормальной женщиной и просто ходить по магазинам в своё удовольствие, растрачивая ненужные наёмничьи капиталы. В её гардеробе почти не продохнуть от ледяных и тёмных оттенков. В её гардеробе — сплошной лазоревый, сизый, индиго, океанская синь и все вариации чёрного, какие только существуют в палитре человечества.- - -
— Ты промахнулась. — Я в курсе. — Ты должна была попасть в цель. — Не попала. Из четырёх коротких реплик бьют высоковольтные ветви. Жнец редко отчитывает её за неудачи, но когда это, в конце концов, происходит, то становится похоже на прилюдную травлю. Внешне это проявляется лишь словами, внутренне — раздражением и страхом. Амели не теряет лица, даже придаёт ему скучающее выражение, но на неё уже капнули густым ненасытным мраком. Это не лечится. С этим надо просто смириться, но Лакруа не хочет и пытается бороться. Дьявол, и как ещё воздух не пропах озоном, при таких-то амперах? Жнец тихо рычит, готовя хлёсткую язвительную речь на выставленную французскую оборону. А Вдову спасают недавние фотографии, мысли о Гэбби и что-то третье без определённой идентификации, но явно немаловажное. — Тебя каждый раз пинать надо, чтобы ты нормально работала? — он дымится, и рука дёргается от желания обхватить тонкое открытое горло. — Я просто даю тебе повод сорваться, — смело (охренительно нагло) заявляет снайпер; наверно, решила выбить клин клином. — Мне кажется, тебе этого не хватает. Медвежий капкан скрипит ржавым металлом, вцепившись в долгожданную жертву, и Вдове опять является одна простая истина: три четверти страха всегда богато цветут только в воображении.- - -
Сбежать от него — всё равно что выбираться из-под бесконечного оползня. Она знала, что рано или поздно будет цепляться за что-нибудь, пытаясь подтянуться на руках и выползти из чёрных паров кипятка, обжигающих кожу и лёгкие. Что ж, это случилось куда позже, чем должно было. Наверное, всё дело в когтях, царапающих гладкие бёдра. Или в пульсирующей твёрдой агонии между её ног, пока Жнец молча имеет её до полного безволия. Или же в психологической мёртвой петле, что совершает сознание, вторя сдавшемуся на жестокое удовольствие телу. Амели становится неважно, в чём там дело, ибо одна четверть страха наваливается на её спину и продолжает драть её со всеми неуправляемыми энергиями, прятавшимися во тьме.- - -
— Можно я буду звать тебя Гэбриел? В России по-прежнему завывает метель, пока она снова торчит на крыше и медленно ведёт винтовку за фигурой в белом, нехотя приближающейся к окну кабинета. — Нет, — выплёвывает в ответ передатчик, рисуя на тонких замёрзших губах лёгкую улыбку. — Если сильно приспичит, можешь звать меня Райсом. Я стерплю.