***
Фэйлон вернулся в комнату, сел за стол напротив Михаила и посмотрел на него выжидающе. Михаил всё молчал, весело поглядывал. - Ну? Так и не спросишь? – Решил начать первым Фэйлон. - О чём? – Арбатов поднял брови улыбаясь. - Почём в Японии гонконгский доллар? – так же поднял брови Фэйлон. Русский состроил рожицу, говорившую – нафиг мне? - Ты портишь мне своим молчанием всё настроение – заявил на это Фэйлон. Михаил сцепил руки в замок, опустил на них подбородок, прикрыл глаза. Всё это раздражало Фэйлона безмерно. Он почувствовал, что настроение неумолимо портится. Он не обязан был ни перед кем оправдываться, в конце концов и сам Арбатов жил по тому же принципу – живи как хочешь и не извиняйся. Вот если бы только Арбатов более умело делал вид, что ничего не замечает! - Я не скажу, что я совсем не ревнив, Фэйлон – тем временем начал Михаил, - но в данном случае, я думаю, мне действительно лучше не знать, то, чего бы мне знать не хотелось. – Он встал и направился к выходу. - Я не буду спрашивать Фэйлон. Пойду к мужикам, увидимся за ужином. Пожалуй, это лучшее, что он мог бы сделать, подумал Фэйлон. Вскоре он услышал дружный хохот из открытого окна – к шумной компании русских присоседились и его люди.***
Когда Михаил вернулся в его комнату уже почти стемнело. Фэйлон, весь день провел за чтением, купаясь в лучах солнца на террасе. Добродушного настроения он так и не растерял, легкое чувство вины так же продолжал игнорировать. Михаил ввалился в комнату с лицом довольного собой школьника, подложившего кнопку на стул учителю и, с беспечной лыбой, сгрудил на сервированный к ужину стол перед Фэлоном двух декоративных карпов золотого и черного цвета. - Папочка вернулся с добычей – бросил он. Фэйлон ошеломленно уставился на трепыхающихся на столе рыбок. - Надо позвонить повару, сказать, чтоб приготовил – тем временем Арбатов подал ему отельный телефон. – Скажи сам, а то я не знаю японского. Фэйлон послушно связался с ресепшном, попросил забрать добычу – видимо был сильно впечатлён подобной дерзостью. После того, как бедные служащие, едва не плача, утащили своих рыбок, возможно, действительно, собрались их готовить, он, всё же, не выдержал и рассмеялся. В голос. Давно такого не было. Возможно это просто нервы… Отсмеявшись Фэлон посмотрел на остолбеневшего Арбатова. Тот, как часто бывало, завороженно разглядывал его. Подошел ближе, взял лицо в ладони, прислонился лбом ко лбу. - Спи с кем хочешь, знаешь. Хоть до меня, хоть после, хоть вместо меня. Только смейся вот так почаще. Я такого в жизни не видел – прикрыв глаза, с придыханием сказал Михаил. Фэйлон нахмурился, оттолкнул от себя, тут же схватил за ворот и притянул обратно. По-своему, на своих условиях, как всегда, как самому нравится. - Хочешь всё-таки знать, да? - А ты расскажешь? – Спросил Михаил едва не скалясь. - Покажу – Фэйлон толкнул его к спальне. – Раздевайся. Быстро. Арбатов подчинился, качая головой с усмешкой, снял рубашку, расстегнул брюки. Фэйлон не стал дожидаться, толкнул его в грудь снова, уронил на кровать. Сам навалился сверху, занавешивая обоих шелком волос. Впился поцелуем в этот улыбчивый рот, мягкие губы. Вцепился в светлые кудри. - Поиграем, Миша? – Фэйлон редко его называл этим сложно-произносимым именем, но знал, что Михаил от этого растает ещё больше. - Выбирай кем ты будешь – Акихито, мной или Асами? - О, даже так? Эм… тобой, всегда хотел побыть на твоем месте – откидывая голову на подушку, сказал Михаил. Хитроумный засранец, улыбаясь подумал Фэйлон спускаясь поцелуями по подбородку, шее, ключицам, груди, обводя ореолы сосков, снимая с Арбатова остатки одежды. Прислонился лицом к животу. У самого Арбатова это было, едва ли, не любимое место на теле Фэйлона, значит и самому должно нравится! Фэйлон целовал, покусывал, зализывал, проводил кончиком языка по линии волос от пупка вниз, по рельефам мышц. Целовал бедра, гладил разгоряченную кожу прядями прохладных волос. Коснулся губами уже каменной эрекции, повторяя все движения Акихито. - О, господи! – по-русски простонал Арбатов выгибаясь на кровати и сжимая в мощных кулаках белье. – Это надо бы заснять для истории, Фэйлон! - Обойдёшься! – поднимая резко голову и откидывая волосы за спину, фыркнул Фэйлон. Арбатов уже во все глаза снова пялился на него. В момент, когда Фэйлон откидывал волосы у него едва глаза из орбит не вылезли. Фэйлон, продлевая впечатление, медленно склонился обратно, плотоядно, как ему казалось, улыбаясь, зная, что волосы будут стекать по плечам, зная, понимая, что это доведет Арбатова до самого предела. - Офигеть – подтвердил мысли Фэйлона задушенный голос. Михаил, обычно, был неутомим в постели, это и ценил в нем, как в любовнике, Фэйлон. Сейчас же это, не особо, было на руку. Фэйлону не улыбалось провести с его членом во рту пол ночи, а перейди он к более активным действиям, Арбатов напридумывает бог знает, что – он же сейчас на его месте… Фэйлон закрыл глаза, как когда-то сам учил Акихито, и продолжил. Облизывать, обводить языком, брать до основания. Возможно он недооценил степень влюбленности Арбатова в себя – тому немного хватило. Позже Фэйлон лежал на его животе, укрыв волосами обоих, давал Михаилу время отдышаться. Ждал, когда тот поднимется, подхватит его, перевернет, как обычно бывало. Начнет целовать неистово, словно голодный, смотреть в глаза, переплетая пальцы, вбиваясь раз за разом. Возможно Фэйлону вообще стоит поменяться с ним местами… Почему бы и нет? Зная Михаила, того еще мазохиста, он вряд ли будет против, вряд ли это будет у него впервые.***
После секса, сна и снова секса, Фэйлон лежал, подперев подбородок ладонью, смотрел на спящего Михаила. Сквозь окна просачивались первые лучи рассвета. Фэйлон знал, что, если заговорит, Михаил его услышит. Он знал, что ему нет необходимости оправдываться. Обычно он и не стал бы этого делать. Это не в его характере. Но сегодня не мог удержать рвущихся слов. - Я не могу контролировать свои поступки, когда вижу его – Фэйлон нахмурился, пытаясь подобрать правильные слова, выражающие его чувства. – Это сильнее меня. Возможно я и не пытаюсь это контролировать, не знаю… Но всё, что я чувствую – это ненависть, злость, желание уязвить его любым способом. Он меня беспредельно бесит. Бесконечные попытки унизить его, ослабить его силу ни к чему не приводят и это бесит меня еще сильнее. Сводит с ума. Но это не любовь! Я точно уверен. После долгой тирады Фэйлон вновь посмотрел на Михаила. Тот смотрел в потолок. Неизвестно, когда он открыл глаза. Он не двигался, лежал, раскинув руки, дышал ровно. Конечно Фэйлон заблуждался, Михаил это прекрасно понимал – от любви до ненависти один шаг, и наоборот – старая, мудрая истина. Может он и тряпка, подкаблучник, если бы Фэйлон носил каблуки, но что ещё ему оставалось, зная Фэйлона. - Я прекрасно понимаю твои чувства Фэйлон – повернувшись и посмотрев Фэйлону в глаза сказал Михаил. – Я ненавижу Асами столь же сильно, мой хороший. «Намного больше», говорил его взгляд. Фэйлону доводилось видеть этот взгляд русского, говоривший об опасности. Ледяной взгляд атакующей акулы. - С каким удовольствием я стрелял бы в его физиономию до тех пор, пока она не превратилась бы в красное месиво – уставившись обратно в потолок, продолжил Михаил. – Но у нашей ненависти разные истоки, не так ли? - Ты ревнуешь? – спросил Фэйлон. - А что, имею право? – в тон ему ответил Арбатов. Фэйлон опустил голову на подушку, с улыбкой продолжая разглядывать профиль Михаила. Вспыльчивый русский. Воистину медведь, действия которого невозможно предугадать. То он ластится, то веселится, то буянит, а уж, если злится – трепещи всё живое. - Тебе его не достать – все так же веселясь Фэйлон перебрался на Михаила, оседлав его. - Но попыток я не оставлю – мотнул упрямой головой тот. Односложность, с которой он высказывал свои мысли, возможно, говорила о его злости, – Фэйлон невольно задумался о том, как мало усилий предпринимает, чтобы узнать получше своего любовника. Точнее вообще не прилагает к этому усилий. В их паре он был тем, кто позволяет себя любить, это так, но ведь он получает от их отношений не меньше, чем Арбатов… возможно даже больше. Возможно Фэйлон мог бы это признать. Возможно он не вел бы себя так, не позволяй ему этого сам Арбатов. Возможно, зная их обоих, всё, что они делают друг для друга, или, точнее, не делают – это лучшее, что они могли бы сделать.